социальных пособиях. На следующем этапе ученые сфокусировались на единственном вопросе – какой процент федерального бюджета уходит на социальные выплаты, – но затем добавили вопрос о том, каким этот процент, по мнению опрашиваемого,
должен быть. Это делалось для того, чтобы подтолкнуть испытуемого задуматься о его отношении к пособиям в контексте его (ошибочного) знания о них. А еще для того, чтобы замерить у опрошенных невысказанный уровень поддержки пособий (чем больше зазор между суммой, которая, по мнению опрошенного, тратится в реальности, и оптимальной суммой выплат, тем меньше, как предполагалось, поддержка). Ученые отважились на смелый шаг: задав опрошенным эти два вопроса, половине из них они сообщили верные данные (вторая половина послужила контрольной группой), а потом открыто спросили всех, поддерживают ли они выплату пособий.
Получились любопытные результаты. Поскольку опрошенные были критически дезинформированы, все они обычно сильно завышали бюджетные расходы на пособия. Например, в типичном случае опрошенный говорил, что на пособия уходит 22 % федерального бюджета, а затем заявлял, что следовало бы ограничиться пятью. Но среди тех опрошенных, кого ошарашили реальной цифрой – лишь 1 % федерального бюджета тратится на социальные пособия, – статистически значимая доля выказала уровень поддержки социальным пособиям, серьезно расходящийся с тем отношением, которое можно было предсказать по их прошлым ответам. Получив реальные цифры, эти люди смягчали свое отношение. В контрольной группе не отмечалось никакой разницы между предсказанным и реальным уровнем поддержки социальных пособий у опрошенных.
Куклински и соавторы пишут:
Респонденты меняют отношение, узнав, что на самом деле на пособия тратится даже меньше, чем они считают разумным. То есть дезинформированные граждане не всегда остаются глухи к верным данным. Если данные преподносятся им как «удар промеж глаз» – с привлечением внимания к общественной значимости вопроса и с акцентированной корректировкой ошибочных мнений, – такая информация может оказать хорошее воздействие.
Психолог Дэвид Редлоск с группой коллег в 2010 году провел эксперимент под названием «Эмоциональная точка опрокидывания: „дойдет“ ли до предвзятого субъекта?», предположив, что, если вообще для человека возможно изменить мнение о каком-либо предмете, даже субъекты с предвзятым суждением должны достигать «точки опрокидывания», когда информация, расходящаяся с их представлениями, вызовет у них смятение. Здесь в фокусе тоже оказались политические (а не научные) воззрения, а именно – уровень поддержки выбранного политического деятеля. Только на сей раз опрос проводился не по телефону, а лично и охватил, в форме инсценированной политической кампании, 207 человек из восточной Айовы, не обучающихся в учебных заведениях.
Приступая к опыту, группа Редлоска учла результаты более ранних исследований – идею, что любые убеждения формируются на основе не только знаний, но и эмоциональных факторов. Иначе говоря, получая информацию, противоречащую нашим убеждениям, мы реагируем не только на ее содержание, но и на то, какие эмоции она у нас вызвала. В случае с приверженностью политической фигуре (а именно она измерялась в исследовании Редлоска) обнаружилось, что, если опрашиваемые уже стояли на стороне некоего политика, небольшое поступление негативной информации о нем только повышает уровень поддержки. Это может показаться иррациональным (и, вполне возможно, так оно и есть), но это в природе предвзятого подтверждения, когда мы не просто пассивно воспринимаем информацию, но добавляем эмоции, особенно если нам предстоит решить, менять ли наши убеждения. Помните партийцев из опыта Кагана, которые стремились найти факты, подтверждающие те идеологические установки об оружии и преступности, которых они придерживались на момент опроса? Сбережение собственной идентичности и подавление любого когнитивного диссонанса, который ей угрожает, – два важнейших принципа социопсихологии. И, в общем, ничего удивительного, что наши эмоции вокруг тех или иных убеждений влияют на то, хотим ли мы эти убеждения сохранить. Мы уже видели: если хочешь понять, способны ли факты менять чьи-либо взгляды, лучше постараться учесть социальный и эмоциональный контекст, в котором человек эти факты получает. Как правило, мы склонны защищать даже ложные взгляды, если они согласуются с тем образом себя, который нам хочется видеть.
Однако если только мы не готовы двигаться этим путем бесконечно, то в какой момент мы будем готовы модифицировать свои взгляды под влиянием негативной информации? Этим вопросом задалась группа Редлоска. Сталкиваясь с фактами, которые противоречат нашим взглядам и предпочтениям, мы в первый момент еще крепче цепляемся за них, но беспокойство в итоге достигает того уровня, когда что-то должно надломиться. Группа Редлоска предположила, что если негативная информация достаточно неприятна и достаточно часто повторяется, то в известный час мы все же достигнем точки опрокидывания, то есть усвоим неудобную информацию и обновим свои взгляды.
В опыте, о котором я рассказываю, ученые имитировали выборы кандидатов в парламент, подготовили подставных персонажей и тщательно дозировали позитивную и негативную информацию о них, время от времени проводя опросы о том, как испытуемые относятся к выбранному ими кандидату. Экспериментаторы обнаружили, что, независимо от того, насколько опрошенный привержен своему кандидату, при достаточном объеме негативной информации он неизбежно достигает рубежа, после которого отказывается от своего выбора. К этому рубежу каждый движется в своем темпе, но точка опрокидывания есть у всех. «В какой-то момент наши избиратели вроде бы умнели, понимали, что они, видимо, ошиблись, и адаптировались, – пишет группа Редлоска. – Иными словами, они начинали действовать так, как предполагает рациональный процесс корректировки».
Разумеется, даже при том что ученые беседовали с опрашиваемыми лично, это все же был эксперимент, и для него создавались особые условия. Возникает вопрос: можно ли ожидать, что люди поведут себя так же в реальной жизни в отношении настоящих политиков?
Легко представить человека, много лет приверженного какому-то политическому деятелю: он упорно отвергает любую негативную информацию об этом политике и не меняет выбранной позиции. И все-таки даже такой преданный сторонник, столкнувшись с неожиданной шокирующей информацией, может осознать изменившуюся реальность и соответственно с этим пересмотреть свои взгляды.
Аналогия между политиками и эмпирическими убеждениями соблазнительная, и мы представляем себе, что люди, до сих пор приверженные каким-то верованиям, например считавшие Землю плоской, при надлежащем стечении обстоятельств готовы будут эти верования отбросить. Вероятно ли, что под натиском регулярно поступающей негативной информации сменить позицию могут даже наукоотрицатели? Если мы раз за разом будем встряхивать их предъявлением негативных или неудобных фактов, двинутся ли они в конце концов в сторону более рационального понимания вещей?
Может быть, но пока мы этого не знаем. Дело в том, что ни Куклински, ни Редлоск не работали с чисто научными воззрениями. Да, их результаты подталкивают к мысли об аналогии, но не дают непосредственной эмпирической поддержки гипотезе о том, что факты и свидетельства могут помочь в переубеждении наукоотрицателей. И все же выводы ученых обнадеживают: конечно, факты имеют значение! А в противном случае почему люди вообще меняют мнение о чем бы то
