В 1338 году после шведского набега на Обонежье и Ладогу «ходили молодцы новгородские с воеводами и воевали выборгскую и шведскую корелу, и много опустошили земель их, и посевы пожгли, и скот посекли, и возвратились все здоровы с полоном» («ходиша молодци новгородстеи с воеводами и воеваша городецьскую Корелу немечкую («немцами» тут, как и во многих других местах летопись называет шведов), и много попустошиша земли их и обилье пожгоша и скот иссекоша, и приидоша вси здрави с полоном»)[144].
Обонежье и Ладога, — это, что называется, «ближнее новгородье», поход сюда шведов служил сигналом к тому, что Новгород находится в серьезной опасности, что будь у гостей с севера больше сил, они дошли бы до северо-западной русской «столицы».
Укрепить в Обонежье и Ладоге пограничную линию и были призваны ушкуйники, которые воспользовались здесь политикой выжженной земли, не забыв, однако, пополнить и свою мошну (но еще и изучали особенности территорий — реки, броды, возвышенности — пригодится).
В 1339 году повольники из Новгорода пришли и в Корелу, признавшую власть шведов. Корел припугнули, но перекрыть здесь путь шведским отрядам вряд ли смогли, так как силы ушкуйников были немногочисленны. Оставалась надежда на распри между финно-угорскими племенами, благодаря которым можно было оставить шведов без союзников из среды аборигенов.
В 1340 году ушкуйники сожгли Устюжну (на реке Мологе) — «из Новагорода ходивше молодци, воеваша Устижну и пожгоша; нь угонивше, отъимаша у лодеиников полон и товар; потом же и Белозерьскую волость воеваша», но не смогли уйти с пленниками и «товаром». Потеряв в бою с преследователями почти все трофеи, отряд ушкуйников отправился в Белозерскую землю[145], где восполнили потерянное, да еще и добавили «сверху».
1342 год. Двинская земля. Лука Варфоломеев (не тот ли герой 1320 года?) с сыном Онцифором и с отрядом «холопов-збоев», не получив разрешения властей и церковного благословения, отправился на Северную Двину и «взял всю землю Заволочскую по Двине все погосты на щит», но в конце концов погиб[146]. Его сменил сын, Онцифор, сам ставший во главе ватажки повольных людей. Онцифор отомстил за погибшего отца, предав «мечу и пожару» многие местные поселения и их жителей.
Однако в 1348 году шведы вновь двинулись войной на Новгород. Шведский король Магнус взял крепость Орешек[147]. На следующий год последовал поход ушкуйников в провинцию Халогаланд, в ходе которого был взят сильно укрепленная крепость Бьаркей.
Таким образом, шведы и русские обменялись чувствительными ударами. Причем с русской стороны отвечали ушкуйники, видимо, как самые подготовленные и отчаянные в своей храбрости. А может, новгородцы и не хотели пускать в дело дружину, опасаясь, что война может принять затяжной характер.
Поход Магнуса стал последним из «крестовых походов» шведских рыцарей на земли Великого Новгорода. Ответ ушкуйников шведскому королю впечатлил его настолько, что в своем завещании (1372 г., то есть за два года до своей гибели во время кораблекрушения), он взывал: «Приказываю своим детям, своим братьям, и всей земле Шведской: не нападайте на Русь, если крест в этом целовали; нет нам в этом удачи…»[148]
Затем свыше 100 лет на севере Руси не было серьезных военных действий («за время с 1142 по 1446 год Новгород 26 раз воевал со Швецией, 11 раз с Ливонским орденом, 14 раз с Литвой и 5 раз с Норвегией»[149].). Ушкуйники же обратили свои взоры на юго-восток, на Золотую Орду…
* * *
Та ночь началась нетерпеньем тягучим,
Тяжелым хрипением снега,
И месяц летал на клубящихся тучах,
И льды колотила Онега.
И, словно напившись прадедовской браги,
Напяливши ночь на плечи,
Сходились лесов вековые ватаги
На злое весеннее вече.
Я в полночь рванул дощаную дверцу, —
Ударило духом хвои.
Распалось мое ошалевшее сердце,
И стало нас снова — двое.
И ты, мой товарищ, ватажник каленый,
И я, чернобровый гуслярник;
А нас приволок сюда парус смоленый,
А мы — новгородские парни,
И нам колобродить по топям, порогам,
По дебрям, болотам и тинам;
И нам пропирать бердышами дорогу,
Да путь новгородским пятинам,
Да строить по берегу села и веси,
Да ладить, рубить городища,
Да гаркать на стругах залетные песни
И верст пересчитывать тыщи;
Да ставить кресты-голубцы на могилах,
Да рваться по крови и горю,
Да вынесть вконец свою сильную силу
В холодное Белое море.
Как ушкуйники Орду разгромили
Тринадцатый век, без сомнения, является самым сложным, трагическим, переломным столетием российской истории. Ни одна другая эпоха не породила исторических мифов больше, нежели последний век существования многострадальной Киевской Руси. Тому имеются веские причины: этногенез Руси в самом конце XII столетия вступил в фазу обскурации[150]. Если бы дело ограничилось ненарушенным развитием этнической системы, то в данном случае фиксировалось бы лишь опасное для Руси нарастание разрушительных тенденций, которые приобрели форму необратимого процесса себя уже во второй половине XII века. Однако этногенез Киевской Руси оказался усложнен этническими контактами с представителями совершенно иных суперэтносов: Монгольского улуса (татаро-монгол) и «Христианского мира» (Западной Европы)[151].
* * *
…В 1237 году на просторы Руси вторглись многотысячные орды Батыя. Первой пала Рязань. Одно из самых крупных сражений русского войска с татаро-монголами произошло в январе 1238-го под Коломной: владимирское войско сошлось с противником и потерпело полное поражение. Степняки намного превосходили русских по численности и только поэтому смогли нанести им поражение. Однако победа досталась Бату-хану дорогой ценой. Он заплатил за нее сотнями жизней своих воинов, в том числе и из личной охраны. В этой битве участвовала новгородская дружина (в том числе и ушкуйники, прекрасно действующие и в пешем порядке).
Затем была взята и сожжена Москва, разграблен Владимир. Продвигаясь с боями по Северо-Восточной Руси, монголы в феврале вторглись в пределы Новгородской земли. Путь на Новгород захватчикам преградил Торжок. Не сумев взять город с ходу, они приступили к его осаде. Две недели монголы непрерывно штурмовали Торжок и били по нему из осадных машин. Защитники Новгородской земли героически сражались до последнего человека. В плен никто не сдался.
Несмотря на большие потери под Торжком, орда Батыя продолжила наступление на Новгород, но, не доходя ста верст до города, внезапно повернула на юг и ушла в степи. Многие историки объясняют решение Батыя тем, что он испугался наступавшей весенней распутицы и перспективы погибнуть в оттаявших новгородских болотах.
Так ли это?[152] Напомним, что он не ушел с русской земли, а продолжая ее разорять, на семь недель, в частности, завязь под «злым» городом Козельском…
«Новгороду, — писал М. Н. Тихомиров, — принадлежит великая роль в деле отстаивания независимости русского народа. Обычная версия, объясняющая спасение Новгорода и Пскова от татарских погромов весенней распутицей, помешавшей будто бы Батыевым полчищам опустошить Новгородскую землю, является малоубедительной. Кто же помешал бы Батыю дождаться сухого лета или холодной зимы, сковывавшей новгородские болота и реки, чтобы добраться до Новгорода? Ведь Батый и его военачальники не принадлежали к скороспелым полководцам и, как показывают другие примеры, умели ждать. Целый год прошел между завоеванием Великих Болгар и татарским нашествием на Рязанскую землю, а непроходимых лесов и болот между Великими Болгарами и Рязанской землей было не меньше, чем в Новгородской земле. Новгород был спасен от разорения не благодаря стихиям природы, а мужеством его защитников»[153].
Батый-хан как опытный полководец не мог не понимать, что его войска, измотанные кровавыми боями и ослабленные огромными потерями, имеют мало шансов победить свежие и сильные новгородские дружины. Сыграли свою роль и ушкуйники, которые действовали на самых южных и юго-восточных границах. Прекрасно зная территорию, они наносили быстрые, но болезненные удары по авангарду татаро-монгольских войск, уничтожали отставших, отдельные небольшие отряды, заставляли жителей небольших деревень покидать свои дома, уводить скот и вывозить все продовольствие, дабы ничего не досталось татарам. Не допускали ушкуйники и возможности татарам найти проводников, знающих наименее опасные пути к Новгороду.
