Инстинктивная основа поведения животных очень часто настолько поддержана комбинированием, памятью, научением и подражанием, что о слепом следовании примитивной программе говорить не приходится. В естественных условиях интеллект, сознание или разум — называть это можно как угодно — не противостоит инстинкту, а сотрудничает с ним. Это справедливо и в отношении наших далеких предков, которые были не беднее инстинктами, чем любые другие животные. Множество инстинктов, которые унаследовал человек, не только не успели разрушиться, но, более того, они не исчезнут никогда. По одной очень простой причине: потому что они до сих пор нужны, потому что они по-прежнему исправно служат потребностям вида, составляя фундамент новой, рассудочной деятельности. Эта последняя развивалась не на пустом месте, а отталкивалась от врожденных программ.
Это пространное отступление понадобилось для того, чтобы проиллюстрировать нехитрую мысль: критерий орудийной деятельности, в соответствии с которым животных и человека разводили по разные стороны баррикад, постепенно выходит в тираж. Высшие приматы сплошь и рядом используют орудия и часто «подгоняют» их конструкцию для решения той или иной конкретной задачи. Антропоиды весьма изобретательны. Им ничего не стоит очистить ветку от побегов и листьев, чтобы использовать образовавшийся голый прутик для ловли термитов, или изготовить импровизированную губку для собирания воды. А вот камень они применяют эпизодически — в основном для раскалывания твердых плодов, чтобы извлечь питательную влагу. Поэтому ученые в наши дни уже не настаивают на критерии орудийной деятельности, якобы разделяющем приматов и человека, а вынуждены уточнять: древний человек отличается от высокоразвитых приматов изготовлением каменных орудий. Но жизнь приматов в естественных условиях изучена кое-как, поэтому, если вдруг окажется, что какая-нибудь сообразительная обезьяна догадалась использовать для решения своих сиюминутных нужд каменное изделие, я не особенно удивлюсь.
Мы привыкли думать, что изготовление каменных орудий — безусловный признак разумности наших очень далеких предков. К этому нас приучили классики. Но жизнь, как это часто бывает, оказалась много сложнее кабинетных схем.
Прежде всего, орудия орудиям рознь. Если мы посмотрим на верхнепалеолитические или неолитические каменные изделия — все эти бесчисленные иглы, шильца, скребки и остроконечники, изготовленные с небывалым тщанием и мастерством, — то будем вынуждены почтительно склонить голову: такие орудия мог смастерить только такой человек, который ничуть не глупее нас с вами. Мне, скажем, подобных орудий не сделать — я просто не знаю, с чего начать. Нужно долго учиться у мастера.
А теперь разглядим нижнепалеолитические орудия, создававшиеся на протяжении почти 2 миллионов лет: от оббитых по олдувайской технологии галек габилисов до ручных рубил питекантропов и мустьерской техники неандертальцев. Прогресса здесь почти не видно. Даже орудия неандертальцев, сосуществовавших с человеком современного типа на протяжении по крайней мере 20 тысяч лет, весьма примитивны и мало чем отличаются от древнейших рубил. Современный человек без всякой подсказки осваивает эту нехитрую технологию за несколько вечеров. Любой зоолог, знающий поведение животных, скажет вам, что для такого дела увеличивать мозг незачем: была бы рука подходящего строения да острый глаз.
Обыкновенный большой пестрый дятел, добывая корм, ежедневно выполняет уйму сложнейших действий, отнимающих у него не менее пяти часов. Подробное описание его деятельности займет очень много места, поэтому ограничимся перечислением основного: а) выдалбливание своего рода «кузницы» — конического углубления в стволе дерева для заклинивания шишки; б) нахождение и отрывание (для этого существует несколько способов) новой шишки; в) освобождение «кузницы» от предыдущей шишки, уже очищенной; г) размещение новой шишки на «рабочей поверхности»; д) разбивание ее чешуи точно нацеленными боковыми ударами и т. д. Достаточно сказать, что для разбивания еловой шишки требуется около 1500 точных дозированных ударов, а всего за день дятел выполняет их почти 40 тысяч. Подобным высококвалифицированным трудом он занят не один миллион лет, но в умники так и не выбился. Таким образом, если рассматривать древнейших людей исключительно с точки зрения их орудийной деятельности, ничто не мешает считать их умными приматами, научившимися оббивать камни в соответствии с инстинктивной программой (это не исключает того, что в других формах своей деятельности, о которых мы ничего не знаем, наш далекий предок проявлял много больше интеллекта).
Хрестоматийная фраза «труд создал человека» годится в лучшем случае для поучения нерадивого отпрыска, но никак не объясняет того долгого, извилистого и во многом случайного пути, который вывел одну из линий человекообразных обезьян в люди. Не имея возможности разбирать здесь сложнейшие вопросы антропогенеза, скажем только одно: громадным отрывом от всех остальных животных человек обязан прежде всего членораздельной речи. Именно она позволила передавать от поколения к поколению все возрастающий и практически любой по содержанию объем информации. В результате успех группы или популяции стал зависеть не столько от набора генов, сколько от качества и количества знаний, полученных внегенетическим путем. Тем самым человек невольно связал отбору руки и… так и остался во многом недоделанным, неотшлифованным, обремененным наследием многочисленных, часто противоречивых врожденных программ.
При всем уважении к В.Р. Дольнику, принять его категоричную аргументацию все-таки нелегко. С минимально рассудочным поведением первых архантропов и особенно габилисов согласиться еще можно, но вот что касается неандертальцев… Спору нет, Дольник — авторитетнейший зоолог, орнитолог и специалист по биоэнергетике позвоночных. Этолог он тоже замечательный. Но поскольку в наш век энциклопедисты почему-то не вырастают, к мнению узких специалистов время от времени все равно приходится прислушиваться. Профаны не увидят разницы между примитивным шелльским рубилом и его мустьерским аналогом, а вот антропологи, собаку съевшие на сопоставлении кремневых изделий доисторического человека, в один голос говорят об очевидном прогрессе каменной индустрии неандертальцев по сравнению с предшествующими эпохами. По мнению Дольника, все представители рода Homo, за исключением человека разумного, были по преимуществу собирателями и трупоедами. В крайнем случае, они могли охотиться на мелких животных. Знаменитые ручные рубила, воспроизводимые из поколения в поколение, использовались исключительно для разделки падали. Настоящим охотником сделался только человек современного типа. Именно он изобрел изощренные охотничьи приемы и стал загонять дичь в хитроумно сконструированные каменные мешки. Между прочим, каннибализм, по Дольнику, тоже сомнительное достижение Homo sapiens; увалень неандерталец, пробавлявшийся трупами павших животных, ни о чем подобном и помыслить не мог.
Что можно сказать по этому поводу? В отношении древнейших предков человека Дольник, вероятнее всего, прав (двинувшиеся в люди обитатели африканских саванн, похоже, занимались в основном собирательством и эпизодической охотой на мелкое зверье). А вот с архантропами и особенно неандертальцами все обстоит далеко не так просто. Оставим в покое археологические свидетельства каннибальских пиров не только палеоантропа, но и Homo erectus, не станем говорить о не единожды отмеченных специалистами примерах охоты древнейших людей на крупного зверя, поскольку оппоненты всегда укажут на фрагментарность и недостаточную убедительность редких находок. Зададимся простым вопросом: как мог неандерталец выжить на подножном корму в условиях жесточайшего вюрмского оледенения?
Сравнительно недавно была предпринята попытка реконструкции палеоклимата и его изменений в Европе на протяжении почти 40 тысяч лет (60–24 тысячи лет до новой эры). В ходе этих работ выяснилось, что большая часть неандертальских стоянок располагалась в таких местах, где средние зимние температуры устойчиво держались на уровне –24 °C. Что бы ни говорили отдельные антропологи об особой «морозоустойчивости» низкорослых и кряжистых палеоантропов, совершенно очевидно, что для выживания в таких экстремальных условиях нужна была не только мясная пища, но и огонь, а также теплые жилье и одежда. Уже только по этой причине уровень материальной культуры неандертальцев заслуживает самого внимательного рассмотрения.
Когда В.Р. Дольник писал свою книгу «Непослушное дитя биосферы», он, по всей видимости, опирался на традиционные оценки каменной индустрии палеоантропов. Определенный резон в его рассуждениях имеется, поскольку мустьерские орудия (особенно на взгляд неспециалиста) и в самом деле не сильно отличаются от рубил эректуса или габилиса. Однако буквально в последние годы были сделаны открытия, в корне переворачивающие наши представления о материальной культуре неандертальцев.
