Бога, или ты не веришь в Бога. Эти «третьих» позиций немало. От «а мне до лампочки» до простой неосведомленности о существовании/несуществовании проблемы Бога или же гибкой позиции: «когда как: то верю, то не верю». И я не могу не подчеркнуть, что позиции «верю/не верю» – догматические, статичные, а, скажем, позиция «когда как» – вполне динамичная, живая, диалектичная и, главное, реалистичная.
Религиозность и религиозное чувство – в чем разница?
От «верю – не верю» перейду к религии, то есть «верю».
Для начала подчеркну следующее:
– Существует религиозность, религиозное чувство.
– Существуют вероучения.
– Существуют религии.
– Существуют церкви, конфессии.
Все это разные вещи: религиозность и вероучение – не одно и то же; вероучение и церковь – не одно и то же…
Я не буду описывать смыслы всем знакомых слов так, как это делается в словарях и тем более в вероучительной литературе. Я опишу собственные смыслы, свое понимание и свои ощущения.
Религиозность – это не воцерковленность, не знание священных писаний, не следование религиозным правилам. Это даже не мысли о Боге. Религиозность – в моем понимании, с которым я хочу вас познакомить, – это состояние эмоциональной открытости по отношению к мирозданию, ощущение себя как органической части целого мира. Я не просто связан со всем сущим, я и есть все сущее. В описании, осознании этого ощущения мне помогает знание физики: электромагнитное и гравитационное поля не только соединяют меня со всем, что есть во Вселенной, но и я сам являюсь этими полями. Мне для описания этого не нужен образ Бога-творца, тем более такого, который не есть я, который отделен от меня, не нужны слова и образы традиционных религий. Единственное слово, которое я возьму оттуда, – «божественность»: образ Божественности мироздания в целом и меня самого как его части вполне уместен. Чувство, которое я испытываю по отношению к этой Божественности мироздания, и есть религиозное чувство. Оно не является каким-то особым, специальным чувством, оно складывается из самых обычных человеческих чувств: любовь, восхищение, страх, радость, счастье, блаженство…
Надеюсь, что после этого разъяснения мое высказывание: «Я неверующий, но я религиозен» – наполняется смыслом. Есть ли у меня в этой связи своя религия? Ответить можно (и нужно) уклончиво: и да, и нет. Да – в том смысле, что я переживаю то самое состояние религиозности, целостности мироздания и моей связанности с ним, которое я только что описал. Нет – в том смысле, которым понятие «религия» наделено во всех мировых культурах и практически совпадает с понятиями вероучение, воцерковленность, конфессия и церковь. См. Религия.
И хоть я назвал вопрос «есть ли бог?» неправильным, он от этого никуда не делся. Он был, есть и будет одним из самых распространенных во всем белом свете. Сомнения в существовании бога появились одновременно с первым заявлением о его существовании. Ясно, что «первое заявление» – фигура речи, а не отсылка какому-то событию. И те, кто верили в существование некоего божества, и те, кто в этом сомневались, непременно задавали вопрос – каков он, этот бог? Одни – с благоговейным интересом, другие – с насмешливой самоуверенностью… Третьи – это мы с вами – с доброжелательным интересом.
Болезнь
См. также Ангина. Ну, уж болезнь-то по праву занимает свое место среди важных слов. Понятий, образов и смыслов.
«Когда я был маленький…» – эта фраза прекрасна, она может служить и служит одним из наилучших зачинов, предвещающих что-то очень приятное. Для меня, во всяком случае. Потому что у меня было то самое счастливое детство, о котором песни слагали. Покойная матушка говорила, что мы – ее дети, трое мальчиков, – очень любили болеть. Потому что можно валяться в кровати, играть друг с другом, а о тебе все заботятся, приходит врач…
Хорошо, когда в семье имеется архив, а в архиве – дневниковые записи. Вот, например, запись из тетради, в которую матушка записывала важные события из жизни детей. На первом месте были, конечно, болезни. «Заболел Сашенька ангиной 6 марта 1953 года. Давала стрептоцид по 0,3. Температура держалась сутки. Три дня была нормальная, гулять не выходил, а 9 марта т-ра опять повысилась до 39,2. В среду, 10 марта, была врач Тимофеева З. А., определила ангину. Потом три дня была температура нормальная. В субботу, 13 марта, съездили к врачу в поликлинику, обратно возвращались домой, гуляли. Вечером я всех троих мальчиков искупала».
В этой записи немало примечательного. Например, то, что благодаря ей сохранилось имя нашей любимой детской «врачихи» Зои Александровны. Когда заболевал один из нас – в записи это мой брат Сашенька, – она приходила и заодно осматривала, а при необходимости и лечила всех остальных. Поскольку, как я сказал, болеть мы любили, то ее приход встречали шумными криками: «Ура, Зоя Александровна пришла!» – и подпрыгиваниями на кроватях, благо были они с панцирными сетками. Для тех, кто не знает, сообщу, что панцирные сетки – это, в сущности, натянутые и сплетенные друг с другом пружины, так что на таких кроватях можно было вести себя как на батуте. Услышав такие радостные приветствия, Зоя Александровна улыбаясь говорила: «И где же тут больные дети? Эти на больных не похожи!»
Второе примечательное обстоятельство состоит в том, что «заболел Сашенька 6 марта 1953 года, а накануне, 5 марта, умер Сталин. Событие, прямо скажем, историческое, эпохальное. Причем сообщили об этом по радио именно 6 марта, впервые – в 6 часов утра: «Говорит Москва. Дорогие товарищи и друзья! Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза, Совет Министров СССР и Президиум Верховного Совета СССР с чувством великой скорби извещают партию и всех трудящихся Советского Союза, что 5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжелой болезни скончался председатель Совета министров Союза ССР и секретарь Коммунистической партии Советского Союза Иосиф Виссарионович Сталин». Так что, похоже, что мама врача не вызывала в те трагические для большинства людей дни, а давала лекарства сама, исходя из собственного опыта. Но на четвертый день все-таки вызвала…
В моей последующей жизни болезни посещали меня примерно так же, как и большинство в целом здоровых людей: время от времени в виде простуд, которые называли иногда ангинами, гриппом, ОРВИ, а одни раз даже положили в больницу с подозрением на дифтерит. Было это в 1956 году. Что-то серьезное случилось со мной уже в пятьдесят лет – инфаркт. Несмотря на это, мне всегда казалось и до сих пор – скоро уже двадцать лет
