я тоже к причалу спешу, опоздать не с руки,
мне тоже насыплют кулёк серебристого чуда.
Ведь сам бригадир, закадычный дружок мой и враль,
опять наплетёт про дельфинов, гуляющих строем,
их к рыбе ведущих… И будет ли рыбным февраль?
А вот в январе уже план перевыполнен втрое.
Я верю, я сам выходил с ними в море не раз
(ещё не утрачена хватка былая матроса!),
и стая дельфинов, в каком-нибудь метре от нас
играя, неслась и резвилась у самого носа…
Над Ялтою ветер кромсает и рвёт облака,
они собираются в орды и мчатся, как гунны:
Фортуна рыбацкая вовсе не так уж легка,
но кажется мне, нет достойнее в мире Фортуны.
* * *
Разнотравье. Ромашки – по пояс.
Пчёл в соцветьях натруженный гуд.
О душе не всегда беспокоясь,
жил, как многие люди живут.
Пил, влюблялся, дружил с кем попало,
плавал в бухтах, раскован и лих,
в Чёрном море не встретишь кораллов,
да хватает в нём див и других.
Я любовь, как положено, встретил,
был я счастлив – крути не крути,
дует в юности аховый ветер,
не даёт задержаться в пути.
На яйле понимаешь яснее
жизни путь, и шепчу я себе:
потому повстречался я с нею,
что так было угодно судьбе.
Я грущу о банальных событьях,
сердце бьётся в груди всё сильней,
ведь не мог до сих пор позабыть я
ничего – ни тебя, ни тех дней.
И валя на судьбу все просчёты,
все ошибки, разлуки, дела,
никому не открою я, кто ты,
кем ты в юности шалой была.
Пусть останешься тайною вечной,
пусть тревожишь, как в полночь луна,
а за то, что расстались беспечно,
бед хлебнули мы оба сполна…
* * *
Т.Е.
Плебейство толпы победить невозможно, зато
его подогреть, возбудить – подлецам не вопрос.
Как нынче в саду разоряется ветер с плато!
Как листья он гонит ай-петринских стылых берёз!
Я сам был в толпе, я инстинктам её потакал,
но вырвался всё ж, так ликуй же, душа, хохочи!
Тяжёлая туча созвездья смела, точно трал –
рыбёшек беспечных, и двинулась дальше в ночи.
Плебейство толпе заменяет и мозг, и глаза,
поэтому часто не ведает, что же творит.
Как нынче над морем вовсю громыхает гроза!
Как ночь пропорол неожиданно метеорит!
Я знал прохиндеев, ведущих толпу за собой,
я знал, что обманут, и в душу вселялся мороз.
Так явственно слышен в саду этой ночью прибой,
знать, шторм не закончился, как обещал нам прогноз.
Плебейства толпы избежать нам подчас не дано.
О, горек тот миг, если встретятся ваши пути!
Безумства природы порой разрушительны, но
безумства души всё ж опаснее, как ни крути.
Я видел толпу, дух плебейства в ней бил за версту,
и ею командовал наглый какой-то полпред.
О, как прохиндеи умеют использовать ту
бесовскую гниль обезумевших граждан в толпе!
Плебейство толпы победить невозможно, но я
о тех подстрекателях, вот кто действительно – гнусь!
Конечно, поэт никому никакой не судья,
но тему поднять, обозначить – обязан, клянусь!
О, чёрный талант подстрекательства – вот где беда,
он редок, носителей подлых – всего раз-два-три!
Толпа – это, в сущности, та же большая вода,
чтоб выйти из русла, ей нужен толчок изнутри.
Плебейство толпы – божья кара, поверьте, за то,
что вера в душе если есть, то почти не горит.
Как нынче в саду разоряется ветер с плато!
Как ночь пропорол неожиданно метеорит!..
Мой герой
Кто мой герой? Ответь мне, опыт!
О ком пою, отринув стыд?
То к морю путь он свой торопит,
то как безумный в лес бежит.
Вот он штурмует гор вершины,
ему кричат друзья: «На кой?»
То мотоциклы, то машины
ведёт он опытной рукой.
А вот он, бедных всех беднее,
несчастнее несчастных стал:
любви не получилось с нею –
с той, о которой он мечтал.
Блуждает, в жизни слёзы сея,
кляня себя и весь свой век.
Он так похож на лицедея,
как, впрочем, каждый человек.
Но чем он плох? Он так настырен…
Его за дверь, а он – в окно.
То пуст карман, то оттопырен.
Хоть кукиш в нём, а всё равно!
Любитель бокса, пьянь, подводник,
политик хренов, дурень, сноб,
но не колодник и не сводник,
и, боже упаси, не жлоб.
Не прихлебатель гонораров,
не блюдолиз… Но, жизнь любя,
он, Вячеслав Егиазаров –
поэт, создавший сам себя…
Ялта
Есть у сердца особая веха,
свой надёжный заветный причал,
в этом городе хаживал Чехов,
в этом городе Горький бывал.
В порт не зря за толпой каботажных
иностранные входят суда.
В этот город приехав однажды,
будешь снова стремиться сюда.
Я брожу по приморским аллеям,
тропкам горным, знакомым уже,
в этом городе как-то вольнее
и смелее живётся душе.
В синей дымке очнётся Ай-Петри,
покачнётся вдали Аю-Даг,
в этом городе с детства окрепли
верность дружбе, характер и шаг.
Разве можно представить по карте
восходящего солнца лучи?
В этом городе дворики в марте
заметает метель алычи.
А когда расцветут здесь миндали
и глициний взорвутся мазки,
в этом городе дальние дали
так немыслимо станут близки…
В море плещутся звёзд уголёчки,
волны в небо взлетают, лихи,
в этом городе все уголочки
разобрали поэты в стихи.
Да и я ведь недаром из слов вью
эти строки под шелест и звон.
В этом городе первой любовью
возвеличен я был и спасён
от печали, от пьянства, от боли,
от никчёмных компаний, от слёз –
в этом городе йода и соли,
в этом городе солнца и звёзд…
Я буду сам себе завидовать
Я буду сам себе завидоватьВыпуск 3 (12)
Спецпроекты ЛГ / Муза Тавриды / Поэзия
Теги: Крым , поэзия
Сергей Скорый
Поэт, прозаик. Член Регионального союза писателей Крыма, Союза писателей России. Автор шести книг. Публиковался на Украине, в России, США, Германии, Молдове. Доктор исторических наук, профессор археологии. Живёт в Киеве и в Крыму.
* * *
Под колёсный ритмический степ
На знакомства мне вновь повезёт…
Синим полозом поезд ползёт
Через знойную южную степь.
Мне бы взять да осваивать Рим,
Не в угоду капризной душе…
Ей решительно ясно уже –
Только в Крым,
Только в Крым,
Только в Крым!
Мозг на душу обидой горит:
– Ну на кой тебе Крым, на какой?
Но за окнами – снова Джанкой
И восточный вполне колорит.
Встанут горы. И вспыхнет листва.
И опять – кипарис и миндаль.
Юг Тавриды. Безбрежная даль.
Синева,
Синева,
Синева…
А я лицом окно всё плющу
Автобус наш – довольно старенький,
На склонах «пишет» виражи…
Водитель с внешностью татарина
Трендит с попутчицей «за жисть».
А дальше лес – всё гуще, гуще,
И горы небо достают,
А я лицом окно всё плющу –
Гляжу на Родину свою.
В долинах ветры куролесят,
Отары туч гоня окрест…
Мелькнул мечети полумесяц,
А дальше – христианский крест.
Пыхтит автобус тяжко в гору,
Потом легко шуршит с горы…
И перехватывает горло,
Когда въезжаем в Старый Крым.
На Керченский хочу я полуостров
Влекут Париж нас, Лондон или Осло,
Но дань любви отдам родной земле –
На Керченский хочу я полуостров
Попасть в прозрачном крымском сентябре.
За мной друзья заедут спозаранок.
У них – авто. А я уже готов…
И станет степь стелиться самобранкой,
Дивя зверьём и запахом цветов.
Полынный ветер непрерывно горек,
Но благостен – исчезла суета…
Скалистый берег. Здесь когда-то город
Милетских греков жил и процветал.
Ну а теперь – руины, змеи, пустошь,
Обломки амфор, мидий да костей…
И море пожирает с гулким хрустом
Античный град по имени Китей.
Ах, звуки жизни, вы куда пропали?
Хочу вас слышать! Силюсь! Не могу…
И лишь порой мне чудитесь в рапанах,
Разбросанных на диком берегу.
* * *
Я не знаю, сколько проживу –
Есть секреты за семью замками…
Но всё чаще глажу я руками
Эту землю, листья и траву.
И в былом каком-то пустяке
Вдруг черты встречаю совершенства,
И неизъяснимое блаженство
