В военкомате мне посоветовали обратиться к военкому, что я и сделала. Но военком отказался дать мне какой-либо материал. Я спрашивала, сколько на данный момент ребят из Республики Коми служат в Чечне, на что он мне ответил: «Это военная тайна. Война еще не закончена, поэтому я не имею права давать какие-либо сведения. Если вам что-то нужно, обратитесь в ФСБ за разрешением. Когда оно будет, тогда уже мы поищем то, что вас интересует, в архивах». Я поняла, что мне тут никакой информации не дадут. Особенно в мою память врезалась фраза, которую он произнес. Эти слова и были моим первым потрясением в столь тяжелой работе: «А зачем тебе писать про Чечню? Писала бы про „Курск“ или Афганистан. Умирают и там, и там, никакой разницы!» Как это никакой разницы, подумала я и ушла с большой болью в душе и возмущением. А уходя, услышала: «.. если кто-то из семей погибших увидит твою работу, зацепится за какое-нибудь неправильно сказанное слово, то они могут подать в суд, и тебя могут арестовать, хотя ты и молодец и занимаешься хорошим делом».
После этого я плюнула на все и решила продолжать, как бы трудно ни было, и чем бы это для меня ни обернулось.
После военкомата я пошла в редакцию газеты «Ухта». Там я обратилась, по совету мамы, к Нине Всеволодовне Дубовицкой. Я объяснила, по какому вопросу пришла.
Дубовицкая сказала, что можно еще обратиться в горздрав, Центр реабилитации, но это — в Сыктывкаре. Я не стала туда писать запрос. Если уж не могут дать информацию на месте, то, я думаю, Сыктывкар ее тем более не даст. Тогда я стала обращаться к знакомым и друзьям, которые вернулись из Чечни, но мне все напрочь отказывались давать интервью, говоря, что не хотят вспоминать этот ад.
Оставалась последняя надежда — ехать в ФСБ, так как никакая другая тема меня больше не интересовала и писать я ни про что, кроме Чечни, не хотела. Чем чаще мне отказывали, тем больше хотелось написать. Не зная наперед, получиться или нет работа, я решила довести дело до конца.
Скрестив пальцы, я поехала в ФСБ. Приехав, я дала свидетельство о том, что я участвовала в первом конкурсе. Меня попросили подождать, пока напечатают разрешение для военкома. Несколько минут спустя в холл вошел молодой человек, который брал у меня документы, и сказал, что ФСБ и военкомат не имеют никакого отношения друг к другу, и ФСБ не может ни запретить, ни разрешить военкому предоставить мне хоть какую-то информацию.
Все надежды были разбиты, и вдруг я вспомнила про того раненого парня.
Я побежала к подруге, которая мне про него говорила. Это оказался ее дальний родственник. От нее я смогла узнать только имя, фамилию и поселок, в котором он жил.
Я приехала в поселок Водный и пошла по адресу, который мне дали.
Постучала в дверь, и мне открыла худенькая, убитая горем пожилая женщина. Если честно, то я даже не знала, как себя с ней и вести. Общаться было трудно, но, чем ближе мы знакомились, тем больше понимали друг друга и легче был наш диалог.
Я вошла в дом. Ко мне навстречу выбежал маленький мальчик, на вид года два с половиной. Он весело дергал бабушку за рукав, прося у нее что-то.
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
Маму Васи я называла просто — тетя Валя. Она приготовила для меня пару фотографий Васи, некоторые документы, письма.
Мама Васи рассказывала мне: «Забрали сына 23 декабря 1993 года в Самару. Отправили в армию, затем мы получили одно письмо. 2 января 1995 года сына отправили в Чечню» — эти короткие фразы прозвучали как приговор. Мама Васи продолжала: «Родился Вася 13 июня 1975 года. Он очень любил лес, речку, рыбалку, походы».
Став немного старше, Вася стал заниматься плаванием. Но у него начала развиваться астма, и Васе пришлось этот вид спорта бросить. Тренер по плаванию был очень огорчен, узнав, что Вася уходит из плавания. Он даже не хотел его отпускать, был против. Но Вася не бросал спорт. Ближе к старшим классам он начал заниматься лыжами. Вася отлично с ними справлялся, да и было в кого: много хороших привычек он перенял от отца. Когда он ходил заниматься на лыжню, множество девушек приходило на него посмотреть. «Девчонки Ваську любили, говорили, что не идет, а „порхает“», — говорит папа. Он до сих пор называет сына так, как будто Вася еще жив. Родители не верят в то, что произошло. «У Васи была великолепная фигура», — говорит сестра. Он сам себя вылечил от астмы. Его кумиром был Ван Дамм, он во многом подражал ему. Учился Вася хорошо, закончил 11 классов. Получал грамоты.
Впоследствии Вася пошел в армию, хотя мог сказать, что у него астма. Мама говорит, что если бы пошел сразу, то в первую чеченскую не попал бы.
Из разговоров с тетей Валей я поняла, что Вася был физически развит, крепок духом, любил маму, друзей. Да и вообще любил жить. Я смотрела и перебирала его фотографии. Улыбающийся, веселые глаза, прямая спина… А что с ним стало?
Внимательно слушая свою собеседницу, я невольно стала рассматривать комнату Васи. Именно в ней мы разговаривали. Стол, кровать, книги… Ничего лишнего, все очень просто и скромно. На стене Васины фотографии. Здесь он с друзьями, а вот снимок, где он после соревнований по лыжам. И всегда улыбается! А рядом на стене висят плакаты его кумира Ван Дамма. Он мечтал быть таким, как он…
От таких размышлений у меня мурашки пробежали по коже.
Очень много можно узнать о человеке из его писем.
В декабре 1993 года Васю отправили в армию, вскоре получили от него письмо (от 24 декабря): «Дивизия недавно выведена из Германии, вовсю идет строительство военного городка, общежитий, казарм. Строят в основном турецкие рабочие и стройбатовцы, но, возможно, нам тоже придется поучаствовать. После присяги нас раскидают по полкам (по 3–5 человек). Меня пока приписали в танковый полк водителем КамАЗа…»
22 февраля 1994 года пришло еще письмо: «.. кормят вполне сносно, уже потихоньку отвыкаю таскать из столовой хлебушек, хотя раз на раз не приходится… Поздравил нас заместитель полка, сказал, чтобы нас обеспечили поездкой в город. Во время увольнительной (местной) отпросился я кое-как на три дня к дяде Боре. Отмылся, побрился, отдохнул, сходил с Борей и Пашкой в баню к его знакомым на Завьялово. Это ни с чем не сравнимо, мне аж самому захотелось построить такую баню, если, конечно, будет такая возможность!!!.. Ты бы, мам, сняла бы с книжки хоть немного, я ведь не могу постоянно просить у дяди Бори, и без того совестно, я ведь им и так доставляю немало хлопот. Сколько уходит на то, чтобы меня прокормить… На этой неделе нас уже вот уже в третий раз переформировали… Нам сегодня обещали праздничный концерт вечером.
…Поздравляю отца и Саню, а также пацанов с нашим праздником, желаю здоровья, счастья, успехов, а также всего самого лучшего. Еще одно пожелание парням: не дай вам бог сюда попасть…»
Каждая мать переживает за сына, если ей приходят такие письма. Как можно спокойно жить, зная, что твой сын голодает в армии. Хорошо, что поблизости жил знакомый. Как мать может не переживать за сына, если знает, что одежды, сколько положено по уставу, у него нет.
Письмо от 10 февраля 1994 года: «По закону нам положено 4 формы одежды, а у нас одна! — рабочая… Местным здесь лафа, каждую неделю ходят по три дня в увольнения, ходят в носках, шарфах, не перерабатывают…»
Мама Васи понимала, что в армии не всегда бывает легко. Но, главное, приходят письма. Значит, жив. Но эти письма были еще цветочками по сравнению с теми, которые тетя Валя должна была получить.
Письмо от 2 марта 1994 года: «Я еще не писал, наверное, что мой 723-й полк входит в состав миротворческих сил ООН… Не исключена возможность того, что нас могут отправить в „горячие точки“, но это еще толком не известно, хоть и ходят слухи об отправке в Молдову и Армению. Но я особо не верю в это, так что вы не волнуйтесь… Передайте привет Лене (девушка Васи) и парням. Ваш сын (защитник отечества)».
Как после этого известия можно было жить спокойно. Мать Васи не находила себе места, ждала весточки от сына, которую получила 13 марта: «Дали нам нового ротного. Теперь лафа наша кончилась. В столовую строевым ходом, а не „стадом“. Целый день порядок наводить заставляет. Дал задачу постираться за два дня, хотя прекрасно знает, что воды нет. Вчера вечером, как только приехал, сразу постирал все, что можно было. Х/б-то уже высохло, а вот за бушлат боюсь — с него еще течет. Придется на себе сушить… Пригласили к нам 200 человек „молодых“, 50 из Коми. Попался с Водного только один — Путинцев Пашка…»
Так Вася познакомился с еще одним воднинцем, которого мне, к сожалению, найти не удалось. Из следующего письма, которое подтвердило слова Васиной мамы, я узнала, что парней из этой части везли на войну совсем неподготовленными. Остались живы лишь те, кому повезло.
Из письма от 22 марта 1994 года: «Солдатский привет от водителя БэСээЛа высшей категории. Чтобы было понятно, разъясню: большая совковая лопата. Еще не было такого дня, чтобы я обходился без этого инструмента… Достал куртку-афганку. Думаю выслать отцу, так как она ему пригодится в лес или на работу таскать, а я себе найду… Нашел себе наконец-то сапоги, хоть не новые, один кушать просит, но носить можно… Отбой у нас частенько не в 10:00, как положено, а в 11:00, если не позже. Но зато подъем всегда в 6:00 — 1 минута на построение. Если кто-то не успеет, будем летать два-три раза по 45 сек… Привет Ване Сурогину и Андрюхе, а также всем парням, что остались — счастливчиками!..»
