Подобно Гёте, Александр фон Гумбольдт наводил мосты между гуманитарными и естественными науками, между миром действия и миром философского размышления [385]. В его «Политическом очерке королевства Новой Испании» (Versuch über den politischen Zustand des Königreichs Neu-Spanien), которое вскоре получило независимость и стало Мексикой, описываются экономика, общественный строй и политическая система страны. Гумбольдта интересовало не только географическое положение, но и его влияние на растения, а также на различные цивилизации. Привычка все замерять распространяется на пирамиду Чолула, а любовь к точным цифрам проявляется в приложенной демографической статистике Испанской Америки: плотности населения в разных местах, соотношении белого, черного и коренного населения. Если разнообразие интересов Гумбольдта наводит на мысль о том, что он был «лисом», то внимание к взаимосвязям (Zusammenhang) все-таки выдает в нем черты «ежа». По мысли Гумбольдта, все измерения должны были способствовать выявлению общих законов природы, распространяющихся на самые разные области.
Хотя Гумбольдт опасался того, что называл «поверхностностью энциклопедиста», его путь в науке показывает, что в те времена индивид все еще мог вносить важный и оригинальный вклад в многочисленные дисциплины, сочетая широту познаний с их глубиной. Его, как и «последних людей, которые знали все» (но с бóльшими основаниями), называют «последним из полиматов» [386].
В середине XIX века был только один человек, Александр фон Гумбольдт, который мог сравниться по диапазону и важности своих открытий с великими эрудитами XVII столетия. Однако в следующем поколении появились несколько человек, которые пытались создать системы, включавшие в себя если не все человеческие познания, то бóльшую их часть, невзирая на огромный объем информации, увеличивающийся на глазах. Этими людьми были Огюст Конт, Герберт Спенсер и Карл Маркс.
Создатели систем
Сам Конт сетовал, что его карьера прошла на периферии академического мира, а на жизнь ему приходилось зарабатывать лекциями и экзаменаторством вне университетских стен [387]. Он был пионером в истории науки и обратился к министру образования с просьбой создать для него соответствующую кафедру в Коллеж де Франс (министр Франсуа Гизо отказал). Конт был одним из самых разносторонних ученых своего времени. Тематический диапазон его публичных лекций был очень широк – от астрономии до истории человечества. Особенно его интересовала классификация разных типов знаний, при которой он отделял более «абстрактные», по его мнению, науки, такие как математика, от более «конкретных». Он также противопоставлял «простые» науки, например физику, законы которой носят общий характер, более «сложным», таким как биология и социология, с их более специфическими законами. Чтобы создать свою классификацию, Конт изучил математику, механику, астрономию, акустику, оптику, «термологию» (физику тепла), химию, биологию, политическую экономию и новую дисциплину, описывающую «фундаментальные законы, относящиеся к общественным явлениям», для которой он придумал название «социология» [388].
В качестве британского аналога Конта (причем всегда отрицавшего его влияние на свои идеи) можно предложить Герберта Спенсера, который тоже прославился созданием систем [389]. Спенсер писал труды по френологии, биологии, физиологии, психологии и социологии, а также представил свою так называемую синтетическую философию. Он утверждал, что общественные науки должны строиться по модели естественных, а на общество следует смотреть как на организм, который эволюционировал от относительно простых форм к более сложным. Обширная начитанность – или, скорее, беглый просмотр, поскольку он редко читал книги от начала до конца, – сочеталась у Спенсера со склонностью оспаривать идеи автора. Он был интеллектуальным аутсайдером, самоучкой, не получившим университетского образования. Он учился на инженера-строителя, работал на железной дороге, а потом стал журналистом (в журнале The Economist) и независимым автором, жившим на авторские отчисления от своих книг и гонорары за статьи в периодических журналах, которые составляли столь важную часть интеллектуального ландшафта викторианской Британии [390]. Однако замечания Спенсера об общественном «равновесии» в его «Социальной статике» (Social Statics, 1851) наводят на мысль о том, что привычка думать как инженер сохранилась у него навсегда.
Система Карла Маркса просуществовала дольше, чем системы Конта и Спенсера, хотя охватывала меньший спектр знаний [391]. Эта система, наиболее полно изложенная и проиллюстрированная в «Капитале» (Das Kapital, 1867–1893), предлагала синтез политической экономии, философии, истории и новой дисциплины – социологии. Интерес Маркса к истории сейчас охарактеризовали бы как глобальный. Он изучал Индию и Китай в поисках общей теории исторической эволюции, включавшей в себя «азиатский способ производства». Он также написал более тридцати статей об Индии для New York Tribune в период событий, которые в Британии называют «индийским мятежом» 1857 года (в Индии это называют войной за независимость). Позже автор открыл для себя новую дисциплину – антропологию, в частности работы американского ученого Льюиса Моргана об ирокезах [392].
Интересы Маркса выходили далеко за пределы общественных наук. В Берлинском университете он защитил докторскую диссертацию о греческом философе Эпикуре. Как и другие образованные люди своего времени, Маркс был знаком с произведениями латинских и греческих классиков, а его познания в области шедевров современной европейской литературы были исключительными. Он принимал участие в философских дискуссиях своего времени, выступая как за, так и против Гегеля. Во время долгого пребывания в Англии (1850–1883), куда он перебрался после высылки из Германии, Маркс помногу занимался в круглом читальном зале Британского музея, вновь и вновь погружаясь, как сказал его друг, коллега, а позднее оппонент Арнольд Руге, «в бескрайний океан книг» [393]. Когда Маркс, по его собственным словам, «был совершенно не в силах работать», он любил читать книги по анатомии и физиологии [394].
Выживание интеллектуалов-литераторов
Традиция писателей-интеллектуалов сохранялась и в XIX веке. Им стало легче жить своим ремеслом независимо от того, что было предметом их трудов – вымысел или реальные факты – или что они публиковали – книги или статьи. Такие журналы, как Edinburgh Review или Revue des Deux Mondes, давали полиматам возможность зарабатывать на жизнь написанием критических обзоров книг по самым разным предметам. Пространные рецензии превращались в самостоятельные очерки, которые можно было собрать под одной обложкой. У литераторов в это время появляется новое амплуа – критик, причем под этим словом подразумевался не только обозреватель, анализирующий произведения искусства и литературы, но и человек, вскрывающий проблемы культуры и общества своего времени.
Французские критики
В XIX веке во Франции работали четыре литератора этого типа: Шарль Сент-Бёв, Алексис де Токвиль, Эрнест Ренан и Ипполит Тэн.
Сент-Бёва помнят как литературного критика, но его интересы были шире. Он сочинял стихи, написал роман и пятитомную историю монастыря в Пор-Рояле, который в XVII столетии был центром движения янсенистов, иногда называемого «католическим пуританством». В любом случае его критические очерки не ограничивались литературой в узком смысле слова – в них, например, рассматривались идеи Бейля и Руссо. Для Сент-Бёва первой ступенью критики было «понять все, что жило» (comprendre tout ce qui a vécu). Сам он называл свои тексты, многие из которых публиковались в журналах Le Constitutionnel и Le Moniteur, «беседами» (causeries), поскольку они были написаны на доступном, близком к разговорному, французском языке. Этот стиль нес отпечаток частых визитов автора в салоны Жюльет Рекамье и других знаменитых дам того времени, которые продолжали великую традицию XVIII столетия [395].
