World Poll, GWP) содержатся интересные данные: он проводится ежегодно более чем в 120 странах, в каждой из которых опрашивают примерно 1 000 человек. Мы исследовали данные GWP за 2005–2015 гг. 144 Эти данные покрывают 51 авторитарное государство (диктатуры страха и диктатуры обмана) и больше 90 демократических стран.
В первом приближении можно посмотреть, как меняются средние уровни одобрения деятельности лидеров в зависимости от типа политического режима. Каждый год Институт Гэллапа задает респондентам следующий вопрос: «Одобряете ли Вы работу руководства страны?» Респонденты могут выбрать из ответов «да», «нет» и «не знаю». Получив среднее число ответов «да» для каждого лидера за все годы его правления, по которым имеются данные, мы получим его средний рейтинг. У диктаторов обмана в 2005–2015 гг. этот показатель составил в среднем 55 %, у гибридных диктаторов – 52 %, у диктаторов страха – 51 %. Средний рейтинг демократических лидеров – всего 41 % 145. Конечно, это довольно примитивная проверка, но и она подтверждает наше предположение о том, что диктаторы обмана обычно пользуются большей популярностью, чем руководители демократических стран.
Но можем ли мы доверять социологическим опросам? Их данные нелегко интерпретировать даже в демократических странах, а в несвободных обществах – во много раз сложнее. Институт Гэллапа несколько десятилетий проводит свои исследования, а его Всемирный опрос пользуется большим уважением. И все же респонденты в авторитарных режимах могут бояться отвечать честно особенно на чувствительные вопросы, например, о качестве работы правительства. Результаты могут быть смещены из-за большой доли социально приемлемых ответов. Опасаясь негативных последствий в случае, если о недовольстве станет известно, респонденты могут делать вид, что самопровозглашенный лидер их устраивает больше, чем на самом деле.
Один из способов это проверить – посмотреть на число уклонившихся от ответа. Если люди боятся отвечать «нет» на подобный вопрос, они либо вовсе откажутся это делать, либо выберут вариант «не знаю». Будет показательно, если в авторитарных режимах – особенно в диктатурах страха – уклоняющихся от ответа окажется больше, чем в демократиях. Но в данных GWP такой закономерности нет. Людей, которые на вопрос об одобрении деятельности лидера выбрали вариант «не знаю» или отказались отвечать, везде было примерно одинаково: 9 % в диктатурах обмана, 7 % в гибридных режимах, 8 % в диктатурах страха и 9 % в демократиях.
Чтобы оценить степень смещения, вызванного представлениями о социально приемлемых ответах, ученые используют метод, который называется «списочный эксперимент». В социологической анкете среди безобидных вопросов – «вы любите чай больше, чем кофе?» – прячется вопрос на чувствительную тему: «как вы считаете, президент хорошо выполняет свою работу?»; респондента просят лишь сказать, на какое число из вопросов в списке он ответит утвердительно. По ответу конкретного человека нельзя определить, одобряет он работу президента или нет: возможно, те, у кого меньше ответов «да», просто любят кофе! Но если у исследователей есть данные о том, как в среднем распределяются предпочтения респондентов по напиткам, можно сделать заключение и о среднем уровне одобрения президента. Затем, сравнивая полученные результаты с цифрами ответов на прямо заданный вопрос о поддержке, можно оценить, в какой степени завышен рейтинг лидера.
В 2014–2015 гг. социологи провели восемь списочных экспериментов, чтобы замерить уровень популярности Путина в России. Оценки того, насколько завышен его рейтинг в соцопросах, варьировались от 6 до 43 процентных пунктов, а средний показатель составил 18 процентных пунктов 146. Безусловно, мы должны относиться к вероятности социально-приемлемого смещения всерьез. Но для нас в контексте этой книги важнее то, что и после корректировки на эту систематическую ошибку «истинная» популярность Путина оставалась очень высокой. С поправкой на социально-приемлемые ответы и после усреднения по результатам всех восьми опросов средний уровень одобрения Путина составил 66 %.
Мы говорили, что в диктатурах обмана жестокие репрессии контрпродуктивны. Они мешают образу диктатора как компетентного демократического лидера. Найдутся ли этому подтверждения в опросах общественного мнения? Конечно, даже если мы правы, доказать это будет нелегко. Из страха жестоких репрессий респонденты будут представлять все в радужном свете, даже если бы они хотели ответить отрицательно. В действительности, судя по результатам GWP, возмущение, которое вызывает у респондентов государственное насилие, перевешивает желание избежать рисков, связанных с правдивым ответом. Мы использовали собственные данные о государственных политических убийствах, чтобы измерить уровень жестокости репрессий. За исключением тех лидеров, чей срок пришелся на этнические гражданские войны (в таких условиях им прощают даже значительное насилие к представителям враждебных этнических групп), у автократов, допустивших большее число политических убийств, рейтинг, как правило, был ниже 147. Популярность менее жестоких диктаторов лежала в широком диапазоне – в конце концов, есть много способов ее лишиться. Но за исключением одного военного этнического конфликта, в рассмотренном периоде не было диктаторов, при которых совершались бы государственные политические убийства, а они сами оставались бы популярными. Нельзя сказать, что эти рассуждения что-то однозначно доказывают. Однако они не противоречат идее о том, что диктаторам недавнего прошлого приходилось выбирать: власть, держащаяся на страхе, или популярность. Но не то и другое вместе 148.
Данные говорят о том, что диктаторы обмана обычно популярнее демократических лидеров. Мы предположили, что их высокие рейтинги объясняются манипулированием СМИ. Чтобы проверить эту гипотезу, давайте вновь обратимся к GWP и исследованиям Freedom House, которая ежегодно измеряет степень свободы СМИ в разных странах. Мы сопоставили их оценки масштаба цензуры с рейтингами руководителей государств 149. GWP содержит данные за много лет, поэтому мы не брали в расчет показатели, остающиеся неизменными для конкретной страны в течение всего периода времени, и сосредоточились на том, как изменения уровня цензуры отражаются на популярности лидера 150. При этом мы делали поправку на экономические показатели, электоральный цикл, уровень политических репрессий и другие факторы, потенциально влияющие на уровень одобрения.
Как и ожидалось, популярность недемократических лидеров была тем выше, чем более ограниченной была свобода СМИ. Приведем пример: индекс цензуры Freedom House в Эквадоре в 2007–2014 гг., по мере того как Рафаэль Корреа усиливал контроль над прессой, вырос на 23 пункта по 100-балльной шкале. Наша статистическая модель на этом основании спрогнозировала рост политического рейтинга Корреа на 9 пунктов – и именно такой прирост был зафиксирован в опросах Института Гэллопа. Мы не можем утверждать, что рейтинг зависит от цензуры; возможно, все наоборот – чем популярнее лидер, тем строже у него цензура. Но полученные результаты согласуются с нашей теорией.
Мы также считаем, что диктаторам обмана выгоднее цензуру скрывать. Они не смогут выдать
