Социальное поле России расчищено и обновлено. За минувшие 20 лет наша страна почти преодолела пережитки, как ни покажется странным, сословной системы. На подавляющем большинстве молодых россиян не висит гиря «социальной наследственности»: дети стремятся идти по стопам родителей лишь в случаях выраженной успешности последних. Однако после бесславного конца советской власти и тягот переходного периода доля таких семей поневоле мала. Молодое поколение у нас во многом свободно от той жизненной предопределенности, которая до сих пор оборачивается серьезным социальным тормозом в странах Запада и в Японии. Собственно, пережитки сословного разделения общества не преодолены нигде в мире. Противоречащие универсальной человеческой природе узкогрупповые социальные амплуа продолжают предопределять жизненный путь большинства людей с момента рождения, но Россия гораздо ближе к преодолению такого порядка вещей, чем любая из крупных стран.
В том, что образованные слои общества стремятся воспроизводить и воспроизводят сами себя, нет ничего удивительно. Удивление – и радость! – вызывает другое: «Две трети родителей утверждают, что хотели бы дать своему ребенку высшее образование… Готовность пойти на серьезные материальные затраты ради получения детьми высшего образования не зависит от места жительства, она практически одинаково выражена в столицах, крупных и малых городах и на селе. Доля поступивших в вузы сельских школьников лишь на 10 % ниже, чем среди жителей крупных населенных пунктов. Чтобы обеспечить обучение детей, респонденты с низкими доходами влезают в долги. Реально они тратят на обучение больше, чем представители высокодоходных групп»[88]. То, что установка на высшее образование стала в России общепринятой (до 80 % ответов), практически не зависящей от социального слоя, к которому принадлежит респондент, выявили и опросы ВЦИОМа.
Если в 1993/94 учебном году в России было 2,6 млн студентов (на 12 % меньше, чем в РСФСР на пике советского времени), то с тех пор налицо непрерывный рост этого показателя. В 2008/09 учебном году число студентов составило 7 млн 513 тыс. человек (больше, чем совсем недавно, в 2000 г., было в США), из них 6 млн 215 тыс. – в государственных вузах. Не уменьшаются конкурсы. Конкурс на очные бюджетные места в вузах, подведомственных Рособразованию, составил в 2004 г. 380 заявлений на 100 мест, а в 2006-м – 395 заявлений. В последующие три года судить о конкурсах стало трудно из-за скачкообразного роста числа абитуриентов, подающих заявление в несколько вузов сразу. Так, конкурс на специальность «Финансы и кредит» в Волгоградском университете составил в 2009 г. 632 (!) человека на место (http://www.regnum.ru/news/1192022.html). Ясно одно: конкурсы на популярные специальности огромны, а специальности вроде торфяной или рыбоконсервной, как и в советское время, испытывают недобор. Несмотря на то что у большинства вузов нет общежитий, среди студентов растет число приезжих (это слово точнее, чем «иногородние», т. к. в вузы поступает немало негородских выпускников). В Российском университете нефти и газа им. Губкина в 2009 г. число таких студентов, зачисленных на первый курс, увеличилось на 15 %, в Санкт-Петербургском университете – на 10 %.
Перед нами нечто большее, чем просто переход к «массовому» (начиная с 25-процентного охвата молодежи соответствующих возрастных групп) или «всеобщему» (50-процентное и выше) высшему образованию. КПД высшего образования в сегодняшней России пока невысок. Ежегодно выпускаются десятки тысяч управленцев, маркетологов, менеджеров, финансовых аналитиков, психологов и т. д., которые едва ли найдут работу, к которой их готовили. В докладе группы Глазычева утверждается: «Первые два курса обучения затрачиваются преимущественно на компенсацию дефицита знаний, представлений и навыков работы вчерашних школьников… Растущая часть работодателей трактует высшее образование как нормальную степень социализации, безотносительно к формальной профессиональной специализации. Диплом о высшем образовании стал подтверждением наличия некоторого культурного минимума – некоторого минимума компетенций, которые должны обеспечить адаптацию работника к производственной среде, наработку первичного социального капитала». Люди, получившие высшее образование (речь не идет о купивших диплом), даже если им предстоит серьезно доучиваться, в любом случае не потеряли время даром: они приобрели способность к достижению «формальной профессиональной специализации» и «эрудированной дееспособности», они социализировались. А доучиваются и так все без исключения – не зря мир принял концепцию непрерывного образования. Большинство молодых людей не сомневаются: их социальный статус в течение жизни будет повышаться.
Начиная с 2001 г. в вузы поступает больше молодых людей, чем заканчивает школу. Доля лиц с высшим образованием в общей численности занятых в экономике сегодня близится к 30 %. «Безо всяких реформаторских действий страна практически перешла в систему всеобщего высшего образования, законодательно не оформленного, но реально существующего»[89]. «Образовательный бум» (включая обучение и переподготовку взрослых, получение второго образования и т. д.) – огромное благо, делающее нашу страну другой. Единодушие российских семей в желании дать своим детям высшее образование – не что иное, как их прощание с убогим образом «простого человека», который десятилетиями навязывала в качестве идеала советская пропаганда.
* * *
Россия не нуждается в миграционной подпитке. Нас постоянно запугивают демографическими проблемами, уверяя: 142-миллионное население России – это очень, очень мало, а 91 млн россиян в трудоспособном возрасте (больше, чем когда-либо в нашей истории) – катастрофа для нашей экономики. В Канаде и Австралии плотность населения много ниже, чем в России, но там на это не смотрят как на катастрофу. В Японии 127 млн человек, экономика, по данным 2009 года, почти вдвое (4,141 и 2,103 трлн долл. соответственно, по паритету покупательной способности) превышает нашу – по крайней мере «белую». При этом возрастная структура населения ощутимо хуже – доля стариков выше, доля детей меньше, коэффициент рождаемости ниже российского, но мигрантам путь в страну закрыт. И обходятся.
Почему 142 млн – мало? В 1979 г. население РСФСР составляло 137 млн, в 1959-м – 117 млн, в 1926-м – 93 млн. И мало не было. К началу индустриализации экономически активное население городов составляло порядка 5 млн человек[90]. Даже к началу войны две трети трудоспособного населения РСФСР не участвовали в промышленном производстве и строительстве, так как оставались сельскими жителями. Сегодня же только городское экономически активное население составляет около 54 млн человек – почти в 11 (!) раз больше, чем к началу индустриализации.
После войны, несмотря на огромные потери людей самых производительных возрастов, почему-то хватило рабочих рук на «великие стройки коммунизма», на освоение целины, строительство сибирских ГЭС, на создание беспримерного военно-промышленного комплекса и обслуживающей инфраструктуры, включая научную. Почему в советское время хватило рабочих рук на все проекты? Не только благодаря тоталитарному строю. Были вынуждены обходиться тем, что имелось, – вот главная причина. Если бы тогда существовал легкий внешний источник, рабочих рук не хватило бы ни на что.
Да и 142 млн – цифра заведомо заниженная. Занижение идет от итогов переписи 2002 г., в ходе которой недоучет составил, по оценке академика В. А. Тишкова, 7 %[91], т. е. было учтено не 100, а 93 % населения, недоучет составил, легко вычислить, 10,9 млн человек! Недоучет населения обнаруживается порой очень наглядно. В ноябре 2004 г. в ходе составления регистра льготников вдруг выяснилось, что их на 3 млн больше, чем думали. Считалось (и было заложено в бюджет), что компенсации положены 12 269 тыс. льготников, но еще до конца подсчетов стало ясно, что их число уже перевалило за 15 млн[92]. Сколько же их оказалось в конце концов, знает только Минздравсоцразвития. А сколько всего в России людей, не знает вообще никто.
Некоторое время назад тогдашний глава Управления внешней трудовой миграции ФМС В. Поставнин заявил: «В России сейчас работает до 15 млн приезжих из ближнего зарубежья (а сколько из дальнего? – А. Г.), и большинство из них – незаконные мигранты». Ясно, что «понаехавшие» имеют тенденцию накапливаться в России, избегая учета[93]. Не избегают они его, лишь когда заканчивают здесь свой земной путь. В акте о смерти предусмотрена графа «место жительства», но «в дальнейшей обработке данных эта информация не кодируется и исчезает» (Известия, 15.5.2003), что искажает все показатели российской демографии. Отсюда и мифы о российской «сверхсмертности», «русском кресте» и т. д. Показатели смертности, нормальные для 160-миллионного населения, вызывают ужас, будучи разложены на 142 млн. И что же? Система учета смертности в России остается прежней.
