С этой точки зрения положение и умственное состояние эстетического наблюдателя становится подобно раме, которая окружает картину и завершает ее, делает обособленной и самодостаточной, как нечто достойное внимания по своему собственному праву; и можно утверждать, что способность принимать и сохранять такое отношение является непременным условием сотворения произведении искусства, так как их цель - доставлять удовольствие и быть доступными для понимания.
272
Поскольку только таким образом можно увидеть вещи, людей, ситуации и саму жизнь в "новом свете", то есть независимо от образцов и схем и от установленных законов обыденного существования, то Шопенгауэр считал, что в этом и заключается главная задача подлинного искусства. И в этом, по-моему, заключается суть теории Шопенгауэра, которую можно признать без оглядки, не обращая внимания на те мистические и загадочные идеи, которые он использовал для описания художественного восприятия. Может показаться соблазнительным понимать некоторые его эксцентричные высказывания как имеющие всего лишь метафорическое значение, рассматривать их как способ усиления тех аспектов проблемы, которые можно выразить более простым языком, что не повлияет на суть или смысл проблемы. Но было бы большой ошибкой поддаться этому соблазну. В рамках теории искусства, как ее представляет Шопенгауэр, невозможно провести четкую грань между метафорическим и буквальным смыслом; а также не стоит забывать среди всего прочего, что многие художники и писатели, например, такие, как Пауль Клее и Рильке, говорили о своей работе и описывали свой опыт, связанный с работой воображения, тем же языком, что и Шопенгауэр, когда он писал, например, о таких формах сознания, когда исчезает ощущение себя как независимо существующего индивидуума, а также теряется различие между воспринимаемым и тем, кто воспринимает. Но свое наиболее яркое отражение суть шопенгауэровского взгляда на художественный подход к миру находит в работах писателя, на которого мы уже ссылались ранее и который в своем главном произведении выразил взгляд на искусство и его связь с жизнью подобно тому, как это сделал немецкий философ. Так, в последнем романе цикла "В поисках утраченного времени" Пруст пишет:
273
"Эта работа художника - пытаться увидеть за материей, за опытом, за словами нечто другое - работа, совершенно противположная той, что совершается в нас каждое мгновение, когда мы, словно предав себя самих, оказываемся во власти самолюбия, страстей, рассудка и привычек, которые загромождают, а в конечном итоге и прячут совсем наши истинные ощущения под грудой всякого рода терминологий, практических целей, что мы ошибочно называем жизнью. <...> А ту работу, которую проделали наше самолюбие, страсть, дух подражания, наш абстрактный разум, наши привычки, искусство переделает заново, это движение в обратном направлении, это возвращение к глубинам, где все то, что существовало в реальности, осталось неведомо нам, а теперь должно быть открыто заново" [1].
1 Пруст М. Обретенное время / Пер. с франц. А. Смирновой. СПб.: Инапресс, 2000. С. 215-216.
Искусство и реальность
Настало время поговорить о другой стороне эстетической теории Шопенгауэра и рассмотреть вопрос - не об условиях, которые должны существовать субъективно, если художественное знание возможно, а об объективном содержании такого знания. Как мы уже заметили, Шопенгауэр утверждает, что все художественное восприятие основано на Идеях (Ideen). Однако это мало
274
что проясняет. Какой статус у этой новой категории, появившейся столь внезапно? В частности, каким образом она связана с теми двумя понятиями, с помощью которых (как было первоначально предложено) можно исчерпывающе описать природу реальности - понятие Идеи, или представления (Vorstellung), и понятие Воли? Шопенгауэр подчеркивает различие между этими двумя понятиями. Идеи в некотором смысле могут постигаться непосредственно, в то время как Воля - не может, хотя мы и говорим (иногда), что у нас есть ее непосредственное внутреннее знание. С другой стороны, представления нельзя отождествлять с конкретными, чувственно постигаемыми вещами. Конкретный эмпирический объект, "коррелятом" которого является познающий индивидуум, субъект, над которым имеет власть Воля, таким образом, подпадает под действие закона достаточного основания. Идея, поскольку ее коррелятом является не этот, а совершенно другой чистый познающий субъект эстетического сознания, под действие этого закона не подпадает.
Для иллюстрации своей мысли Шопенгауэр предлагает поразмышлять над созерцанием дерева.
"Если я созерцаю дерево эстетически, то есть глазами художника, и, таким образом, узнаю не его, а его Идею, становится не важно, вижу ли я это дерево или его предшественника, который произрастал 1000 лет назад, не важно, кто созерцает его - этот индивидуум здесь или тот, который жил тогда и там. Определенная вещь и познающий субъект упраздняются законом достаточного основания, и не остается ничего, кроме Идеи и чистого субъекта познания... И Идея свободна не только от времени, но и от пространства, так как Идея в действительности не является той пространственной формой, которая возникает пред моим взором, но... ее чистым значением, ее сокровенным бытием, которое раскрывается для меня и обращается ко мне и которое может быть одним и тем же, несмотря на то что пространственные формы могут быть совершенно различными" (том I).
275
То, о чем говорится в этом отрывке, так же как и во многих других, которые можно процитировать, не лишено оттенка двусмысленности, происходящего из-за недостатка ясности в формулировке, данной самим Шопенгауэром закону достаточного основания применительно ко времени и пространству. Так как одно дело - говорить, как можно изначально понять слова Шопенгауэра, что его не интересуют пространственно-временные отношения, в которых состоит нечто по отношению к другим объектам и событиям, когда он рассматривает предмет с эстетической точки зрения. Меня, например, как эстетического созерцателя, не интересует, когда это конкретное дерево, на которое я смотрю, было посажено или где находится это дерево на карте. Я не смотрю на него, как может смотреть исследователь, а также не задаюсь вопросами о его возрасте и происхождении, которые могут возникнуть у садовника, которому необходимо знать, не пришло ли время очищать дерево от сучьев или срубить его, или у историка, который желает знать, не играл ли рассматриваемый им объект роли в каком-либо событии, которое случилось много лет назад: например, когда строили засады или укрывались от кого-либо.
276
Однако из этого не следует, что то, что узнает о дереве эстетический созерцатель, toto genere, отличается от того, что может увидеть садовник, или исследователь, или историк во время проведения своих исследовательских работ, и что, когда они смотрят на дерево, они видят то, что можно описать как нечто занимающее определенное пространственное положение, имеющее размеры, возраст и т. д.; объект, постигаемый эстетическим созерцателем, нельзя описать таким образом. Например, если на данный предмет будут смотреть два (или более) человека, имеющие разные интересы, способности и ощущающие по-разному, то они будут видеть его тоже по-разному. Если мы продолжим наши наблюдения, то увидим, что то, что они видят, будет являться им с совершенно различных сторон, и даже их способы познания или "ощущения" будут качественно различны. И все же можно возразить, что это не означает, что они смотрят на различные предметы, и тем более на предметы, принадлежащие различным уровням существования. Тем не менее, когда Шопенгауэр говорит об "Идеях" как о том, чему, "строго говоря, понятие пространства так же чуждо, как и понятие времени" (том III), кажется, что он настоятельно подчеркивает существование абсолютного различия между соответствующими объектами эстетического и неэстетического познания.
Шопенгауэр поясняет, что он создал свою теорию искусства на основе учения о познании Идей у Платона, хотя он не рассматривает саму эстетическую теорию Платона. Платон, по его мнению, правильно заметил, что мир обычного чувственного опыта не более чем "относительное бытие"; таким образом, взгляд Платона на повседневное эмпирическое знание почти полностью совпадает с его собственным пониманием такого знания, так как понимание мира предполагает понимание множества конкретных вещей, организованных в пространстве, времени и причинности. Но это еще не все. Шопенгауэр подчеркивает, что, в соответствии с теорией Платона, знание, о котором идет речь, не является знанием
277
о мире, каким он является в "действительности", о его внутренней сущности. В противоположность ему Платон говорит об "истинном знании", которое имеет свою область - область вечных Идей, а эти Идеи являются постоянными и неизменными прототипами, по отношению к которым все вещи нашего обычного опыта являются "лишь мелькающими тенями".
