Танцоры заходят по очереди, по нескольку за ночь, садятся напротив меня на диван с тигровой обивкой. Свет в кабинете интимно приглушенный. На стенах блестки. Кабинет отделен от сцены узким проходом, бархатными портьерами и дверью, но звуковая волна преодолевает их без труда. Кажется, что сидишь в коробке с елочными игрушками, которую постоянно трясут.
В клубе кризис. Такой же, финансовый, как и во всей стране. Начиная с Нового года клиенток стало меньше, по-прежнему хорошо зарабатывают только несколько танцоров, а остальные «ходят злые, как собаки». В начале «сеанса индивидуальной психотерапии» я объясняю всем, что руководство клуба направило сюда психолога — меня — для того, чтобы «разрядить кризисную атмосферу». Мне верят.
У танцоров «нет проблем», кроме финансовых, и посещение психолога для них — обязаловка.
Первая ночь
М. приходит с голым торсом. Садится на тигровый диван поближе ко мне. Долго разглядывает свои высокие ботинки на шнуровке — так, будто видит их первый раз в жизни. М. в клубе всего полтора месяца. По-моему, «как дома» он тут себя не чувствует.
— Мне двадцать семь. А сегодня сорок дней со смерти отца. Рак… Почку ему отрезали в позапрошлом году. Пришлось платить за химиотерапию, теперь за похороны. Когда верну долг, уйду отсюда. До этого работал в пожарке… Когда я выношу человека из огня, у меня на душе становится легче. Чувствую: делаю что-то правильное… Я не боюсь входить в огонь… Вынес человека, прижал к себе — и твое тепло постепенно выводит его из шока… Можно я к вам придвинусь? Никогда не забуду: мы разгребали аварию. В пассажирском салоне низ промяло, ноги сломаны и вперемешку с железом. А морозы крещенские! Аппаратура на морозе не работает. Я пальцы себе отморозил. Ломом. Ломом… А он хрипит, с нами разговаривает… Я знал, что не все от меня зависит! Я знал, что это уже жмурик. Мы часто заходим в огонь, хотя знаем, что там одни жмуры. Это дико! Это невозможно! Невозможно так сломаться, чтобы назвать труп жмурой! Ну нельзя так с людьми! Это же жестоко! В пожарке люди ломаются…
Как я чувствую себя на этой работе? Чувствую себя проституткой… Здесь все неправильно. Но послушай! Я же тебе сказал, мне были очень нужны деньги. Понимаешь? Мне нужны деньги на памятник отцу… Деньги, деньги, деньги… Да и, ты знаешь, мой образ жизни всегда был далек от правильного, я всегда знакомился с девчонками. А тут, мне сказали, за то же самое деньги платят…
Да сними ты свои перчатки! Дай руку… Не бойся, я хотел посмотреть, есть ли мозоли от домашней работы, не обветрены ли… А мои, смотри, все порезанные, на пожарах побитые… Сначала, когда пришел, здесь чисто одно унижение, а теперь танцую, расслабляюсь, знакомлюсь. И меня бесит отношение ребят к девушкам: «Опять эти дуры пришли!» Они — девушки, и, какими бы ни были, их надо уважать. А потом, у них деньги и все такое. Их просто надо выслушать, за это нам платят, не за секс. Ни одна девушка никогда не скажет, что просто пришла сюда потрахаться. Только совсем отмороженная. Они приходят, а на душе у них всегда муть какая-то. Их просто надо обнять и согреть — они в жизни шок испытали…
Я хочу быть с тобой на «ты». Я хочу разрушить барьеры: ты же мой психолог. А ты сидишь и сама их создаешь. Ты — замкнутый человек, никого близко к себе не подпускаешь. Ты провоцируешь мужчин на то, чтобы у тебя с ними не было общения. А тебе всего лишь нужно тепло. Держишь руку на предплечье — сама пытаешься себя согреть. У тебя есть муж? Ты поняла мой вопрос?! Я тебя спросил: у тебя есть муж?! Да убери ты руку! Ты не замерзла, и ты не на пожаре!
— М., вы скучаете по своей прежней работе?
— Да, скучаю.
— Теперь вам уже не становится легче на душе?
— В чем? В чем легче? В том, что я отцу не смог помочь? Я всегда старался для людей. Я никогда ничего не брал с пожаров. Это противно, противно, противно! А отцу я помочь не смог.
— Может, хватит уже? Рак — это такая болезнь. Вы ничем не могли помочь!
— Не кричи на меня… Тихо… Тихо… Я сам все знаю. Знал, еще когда деньги давал на лечение.
— У вас комплекс вины.
— Возможно. Но, согласись, он мне помогает. Знаешь в чем? Как тебе объяснить? Он вызывает чувство ответственности перед людьми.
— А чувство ответственности перед собой?
— Я не хочу никому причинять боль, лучше — себе…
— И как далеко вы можете в этом зайти?
— Однажды мне приснился сон: мне предлагали в обмен на мою жизнь выпустить заложников. Я покончил с собой, не задумываясь. И я понял, что смогу это сделать.
— М., вы себя любите?
— Скажу честно: я — самовлюбленный человек. Но больше я себя ненавижу. За отца, за Катю, которую бросил, за мать — я ей боль причинил, за бабушку — ей надо было помочь, а я струсил. Меня пытались в церковь тащить, а я бегу оттуда. Да, знаю, ты хочешь возразить, но не перебивай меня, пожалуйста.
— Давайте, вспомните еще какого-нибудь таракана, которого задавили. Вы же кругом такой виноватый!
— Да… Утка. Я ее подстрелил на охоте, увидел ее глаза, и у меня все внутри упало. Мне говорили: «Придурок!» — а я выходил ее и выпустил.
— Вам нужна нормальная работа и другая жизнь.
— Не переживай за меня, я снял барьеры, и теперь мне спокойно.
— Хорошо. Представьте, что я — это вы. И теперь объясните мне, за что вы меня ненавидите?
— У меня очень много претензий к тебе. Из-за девушек, которых ты бросал.
— Девушки меня тоже бросали.
— Но ты не обязан был поступать так же, как поступали с тобой! Ты не должен повторять за другими! Ты должен — слышишь: должен! — всегда поступать правильно!
— Кому я должен?! Я не хотел причинять боль, но больно будет все равно. Я сделал все что мог.
— Неправда! Ты должен был сразу сказать себе: «Стоп! Стоп! Стоп! Стоп!» А ты! Ты этого не сделал! Ты — подонок!
— Я понимаю, что не всегда был прав… Но такова жизнь: отношения себя исчерпывают, они заканчиваются… И я… да, я причинил боль Кате, но я спасал людей на пожарах. Я не подонок…
— Тихо… Что это было? Ты почувствовала? Сейчас пошло тепло… Ты чувствуешь? Нам всем так нужно успокоение. Все беды мира происходят сгоряча. Я хочу, чтобы мир стал лучше…
— Вы не сделаете его лучше, находясь здесь.
— Но и хуже тоже не сделаю… Ты посиди, а я тебя нарисую. Мне нравится рисовать глаза. Дай блокнот. И я тебе расскажу, почему мне нравятся волки… Ты знаешь, что они — благородные?
Когда М. уходит, в «дневнике психолога» остается мой портрет, нарисованный синей ручкой. И опять это чувство, что М. здесь не дома. Не только в клубе, а вообще в этом мире.
Вторая ночь
Б. — африканец. Не единственный в этом клубе. Он работает здесь уже четыре года. Войдя в кабинет, Б. старается плотнее закрыть дверь, но музыка гремит так же, до упора крутит выключатель, но светлее не становится.
— Я уже пятнадцать лет в России. У меня высшее образование, мама, сестра и два брата. Папы нету. Папы вообще нету, мама одна нас воспитала. Все мама, мама, мама… Мамы тоже нету, она болела не год и не два, а пять. Она умерла… Нет, она не знала, что я работаю в клубе. Она бы не поняла, потому что, когда мне было трудно, ее здесь не было… Я работал механиком в автомобильном бизнесе. Там говорили: «Пусть этот черный мою машину не трогает». У меня есть лучший друг — Серега. Если я позову, он завтра прилетит из Минска. Но когда дело доходит до шуток, Серега тоже называет меня «негрой». Ты не понимаешь! Потому что у тебя кожа белая. Если я тебя сейчас стукну, ты почувствуешь боль, а если я стукну себя и расскажу тебе, как мне больно, ты ничего не почувствуешь… Потому что ты — не негра. За пятнадцать лет я понял, что в России есть добрые люди, которые не хотят меня оскорблять. Но это — один из ста. Один из ста! Я не могу расслабиться, потому что, извините, не знаю, что будет завтра. И все повторяют: кризис, кризис, кризис! И моя злость укрепляется. Я взял эту злость от мамы, она умерла бы, но не взяла лекарство от своего врага… Что я делаю в клубе, если такой гордый? Ха! Вымещаю свою злобу. Если она расистка — не пригласит негра к себе за стол, но я об этом не узнаю. Понимаете, это разные вещи: когда тебе говорят в лицо и когда за спиной… Клуб — это как дорога, а у дороги есть конец. Она придет и заплатит один раз, два раза, три. А потом все закончится — у дороги есть конец.
Как я отношусь к женщинам, которые сюда приходят? Никак. Смог бы я создать семью с одной из них? Вы что, шутите? Вам самой это не смешно? Женщины, которые здесь отдыхают, сами не относятся к танцорам как к мужчинам. Для них все танцоры — как игрушки… И я им за это могу грубить… «Б., почему у тебя тут руки черные, а тут розовые?» — это разве не глупый вопрос?
— Б., я сейчас назову слова, а вы составите из них историю: калитка, ключ, медведь, речка, цветок, сад…
— Как-как? Зад?
— Сад… И калитка… Такая дверь в заборе…
