Специальной прокламацией, распространенной по всему городу, совет запретил носить на улицах сабли и огнестрельное оружие любому человеку, не находящемуся на службе. Он заявил, что будет преследовать как преступников всех тех, кто под предлогом поиска виновных позволит себе малейшее насилие в частных домах или по отношению к отдельным лицам.
Из этих действий Совета, как и из Акта Краковского восстания и воззваний Костюшко, видно, что восстание в Польше отнюдь не основывалось на якобинских принципах. Впоследствии могли найтись некоторые авантюристы без веры, нравственности и принципов, которые могли воспользоваться революционным фанатизмом простого населения и провинились в чем-то, но мирные жители Варшавы отвечали им презрением, а гонения на таких авантюристов убедительно показали характер нации в целом, которая оправдывала строгость мер, примененных правительством, чтобы не допустить злоупотреблений.
После своего бегства из Варшавы генерал-аншеф Игельстром с двумястами пятьюдесятью людьми присоединился к прусским войскам и перебрался на правый берег Вислы и Нарвы[35]. Затем он вновь перешел Вислу, чтобы соединиться в Ричиволе с русскими войсками по главе с генералом Новицким, ушедшими из Варшавы, и приблизиться одновременно к корпусу Денисова, который находился в окрестностях Опатова.
Игельстрому удалось наконец собрать в Ловиче все свои войска численностью около семи тысяч человек. Прибыв туда, он получил донесение от генерала Денисова о том, что повстанцы из Хелма и Люблина в количестве десяти тысяч человек перешли Вислу под Пулавами. До этого предполагалось, что Денисов сможет помешать этому переходу, и этот неожиданный переход создал опасность того, что поляки могут атаковать его с тыла и с фланга под Сташовом, тогда как перед ним находилась армия Костюшко, окопавшаяся в Полянице на Висле.
Генерал-аншеф Игельстром был обеспокоен тяжелым положением, в котором оказался Денисов. Узнав, что генерал Фаврат с прусским войском вошел в Краковское воеводство, он хотел, чтобы Денисов присоединился к нему и чтобы для этого прусский генерал продвинулся несколько вперед навстречу корпусу Денисова, этим облегчив ему присоединение.
Фаврат, получив продовольствие для своей армии, пошел маршем на Краков, чтобы отвлечь на себя внимание Костюшко, и в трех лье от Кракова, в местечке Скала, атаковал польский аванпост, который ретировался обратно в город. С другой стороны, генерал Денисов ушел со своих позиций под Сташовом той же ночью, когда состоялся бой под Скалой, и после трех переходов присоединился к прусским войскам.
Сам он с частью своего войска стал лагерем под Щекоцинами, расположив справа от себя в одном лье корпус генерала Хрущева, чтобы поддерживать таким образом связь с пруссками, которые стояли в окрестностях Зарновица, в двух лье от Щекоцин. Наконец, корпус генерала Рахманова расположился на некотором расстоянии слева от генерала Денисова, развернувшись к границе южной Пруссии.
Тем временем герцог Нассау явился в Лович с известием, что прусский король прибудет сюда через несколько дней, чтобы собственной персоной возглавить войско. Соответственно, генерал Игельстром передал Денисову приказ приготовиться выполнять те операции, которые прусский король сочтет нужным предпринять против поляков.
Костюшко, идя следом за генералом Денисовым, занял позицию под Енджеювом, в четырех лье от Щекоцин и в пяти – от Зарновица. У него было пятнадцать-шестнадцать тысяч регулярных войск и до десяти тысяч крестьян[36].
Таковы были позиции союзных войск и польских накануне прибытия прусского короля в Зарновиц. Спустя три дня Костюшко выступил против корпуса, которым непосредственно командовал Денисов, и занял позицию на расстоянии трех четвертей лье от Щекоцин.
5 июня он атаковал аванпосты противника и принудил их отступить. Однако плохие дороги и приближение ночи помешали ему воспользоваться своими первыми успехами. Обе армии провели остаток ночи под ружьем и на следующий день сблизились в боевом порядке. Каково же было удивление поляков, когда они увидели напротив своего левого крыла пруссаков, которых никак не ожидали здесь встретить. Пришлось выдерживать огонь их артиллерии, не имея достаточно своей артиллерии, чтобы им ответить.
Я не привожу деталей этого дела, которое было названо Щекоцинским, так как не был его свидетелем и могу полагаться лишь на более или менее предвзятые его описания. Бесспорно то, что генералиссимус Костюшко предполагал иметь дело только с русской армией, а нашел еще и всю прусскую армию во главе с королем – таким образом, неприятельские силы в два раза превосходили численностью поляков. Поляки сражались с обычной своей храбростью. Они потеснили во многих местах русскую армию. Они с таким напором атаковали левое крыло пруссаков, что заставили его отступить[37].
Несмотря на все эти успехи, Костюшко не счел правильным рисковать своей армией против намного превосходящего ее противника и решил отойти к Варшаве, чтобы прикрыть город от неприятеля, учредить там новое правительство и собрать все имеющиеся в наличии силы. Он приказал отступать своим войскам, которые, возможно, одержали бы победу, если бы не ошибки некоторых офицеров, не выполнивших в точности приказы Костюшко, и если бы не потеря генералов Гроховского и Водзицкого, убитых в этом бою. Костюшко отступил в боевом порядке без помех со стороны неприятеля, который не осмелился его преследовать.
В бюллетене боевых действий, который Костюшко опубликовал в Кельце 9 июня, были указаны потери: у поляков – тысяча человек и одно орудие, у русских – убит один генерал и многие офицеры ранены.
Вот письмо Костюшко, адресованное Верховному совету Варшавы, в котором он сообщает о битве под Щекоцинами:
«Желая как можно скорее известить совет о деле, имевшем место вчера, спешу сообщить, что был атакован противником, в два раза превосходившим нас численно и располагавшим отличной артиллерией. Мы понесли не столь значительные потери – в сравнении с потерями неприятеля, но все же значительные, так как потеряли генералов Гроховского и Водзицкого, убитых в сражении. Противник также отбил у нас несколько пушек. Провидение не захотело, чтобы мы смогли вполне гордиться результатом этого дня: в тот момент, когда победа была уже у нас в руках, отсутствие на своих местах некоторых субалтернов[38] и бегство одного батальона лишило нас всех наших преимуществ. Тем не менее мы отступили в боевом порядке после трехчасовой канонады.
Вскоре я представлю нации точный и подробный отчет об этом деле. Пока же ограничиваюсь тем, что рекомендую Верховному совету не упускать ничего для поддержания спокойствия в Варшаве и во всей стране и вдохновлять истинных республиканцев крепить в себе волю и рвение к победе. Я напоминаю совету о необходимости возобновить распоряжения о новом наборе в войско, чтобы это вооруженное подкрепление могло как можно скорее влиться в разные части нашей армии, которые уже приблизились к столице.
Писано в лагере, вблизи Малогоща, 7 июня 1794 года.
Подписал Т. Костюшко»
Об этом письме стало известно широкой публике, но совет счел нужным хранить молчание о деталях Щекоцинского дела, и жители Варшавы были тем более обеспокоены и даже встревожены, что одновременно было получено известие о поражении генерала Зайончека 8 июня под Хельмом. Эта баталия, длившаяся около шести часов, могла бы закончиться к выгоде поляков, тем более что их возглавлял волевой и энергичный командующий, но они не смогли продержаться с малым числом орудий против отличной артиллерии, которая громила их со всех сторон.
Противники восстания воспользовались впечатлением, произведенным на жителей Варшавы этими неутешительными известиями из армии, и постарались смутить самых убежденных патриотов.
Публика в столице начала вслух высказываться об измене или небрежности многих выдающихся офицеров: люди не допускали мысли, что могут быть иные причины для неуспехов наших войск, которые считались у них непобедимыми.
Чтобы подбодрить павших духом людей, Верховный совет издал декларацию об объявлении войны Пруссии. Она была возвещена жителям Варшавы при звуках труб: энергичный стиль этого воззвания воодушевил нацию и пробудил в ней все ее силы.
Эта декларация была подписана Игнацием Потоцким, президентом Верховного совета, и опубликована в Варшаве 12 июня 1794 года.
10-го числа того же месяца генералиссимус в своем лагере вблизи Кельце издал бюллетень, в котором извещал, что войска прусского короля, объединившись с русскими против польской армии, нарушили границы, которые государства-стороны раздела сами же и установили. В связи с этим он принял решение дать иное направление силам нации и, соответственно, приказал всем командующим линейными войсками продвинуться, насколько возможно, за пределы российских и прусских границ, объявить там об Акте польского восстания, провозглашая свободу, и призвать народ, стонущий под игом рабства, объединиться против своих угнетателей. Костюшко предписал всем командующим корпусами продвинуться не только на территории, недавно отрезанные от Польши, но и на те, которые ранее вошли в состав России и Пруссии, и обратиться там за помощью ко всем, кто хотел вновь обрести свободу и свою прежнюю родину. Он обещал щедро вознаградить тех, кто захотел бы исполнить свой долг, и гарантировал им денежные выплаты из национальных фондов, а также из числа владений, которые будут конфискованы у предателей родины. Он настаивал на скорейшем исполнении своих приказов и не сомневался в их успехе, учитывая малое количество войск, находившихся на тех землях, куда он намеревался перенести театр военный действий.
