в мировой ракетно-ядерной войне, в которых настаивалось на том, что в случае такой войны победа над Западом возможна и необходима, а иная точка зрения расценивалась, по существу, как разоружение перед противником. На этом основании такие обозреватели, как Олсоп и Зорза решили, что в советской системе появились «ястребы», желающие воспрепятствовать разрядке. Они были приблизительно правы, но с той лишь поправкой, что такие «ястребы» всегда были в СССР, и что Рыбкин, и Бондаренко лишь марионетки более могущественных сил.
Уильям Скот, возражавший против такой точки зрения, указывал на то, что Бондаренко является соавтором статьи вместе с одним из ведущих советских «либеральных» технократов Гвишиани, на которого мы уже неоднократно ссылались. Один факт соавторства с Гвишиани, по мнению Скота, исключал принадлежность Бондаренко к «ястребам». Ошибка Скота заключается в том, что как Гвишиани, так и его меньший брат Бондаренко принадлежат в ВПК, где технократия играет ведущую роль.
Особыми свойствами советской технократии является исключительная самоуверенность, чувство того, что она — технократия может по мгновению ока или мысли вершить судьбами миллионов или же тысяч людей, причем будет так насколько ей хватит воображения. Ограниченность средств, природные ограничения — все это чуждо мысли советского технократа. Он уверен в том, что ни одно из его требований не останется не удовлетворенным. Он чувствует себя богом. Александр Янов очень точно передает это чувство, хотя и приписывает его советскому рабочему, крайне угнетенному и отчужденному элементу советското общества. «Теперь рабочий, — говорит Янов, — сам становится богом. И не просто становится, но и сознает себя ботом — вот, что важно».
Художественной иллюстрацией самоощущения советското технократа являются произведения одного из бардов советской технократии писателя Михаила Колесникова, между прочим парторга московской писательской организации. Герой его книги молодой технократ Алтунин за короткое время совершает молниеносную карьеру от директора сибирского завода до зам. министра. Про себя Алтунин думает то, же что «рабочий» Янова: «Я творец. Я ворочаю в голове тысячами человеческих судеб. Я создаю облик не только современного производства, но и облик современного общества». В ответ на требование зам. министра дать какую-нибудь свежую идею структурного развития промышленности, Алтунин немедленно генерирует идею зонирования промышленности развития восточных районов страны, от которого будто бы, как он тут же подсчитал, государство получит за 10 лет экономию в 53 млрд. рублей!!! Но дело в том, что в этих районах нет не только своей рабочей силы. Алтунин хорошо знает, что даже и существующие еще сибиряки массами покидают Сибирь. Как бы города, построенные для этой зонированной промышленности не оказались бы пустыми, побаивается Алтунин. Но он и здесь абсолютно уверен, что знает нужный ответ: нужно строить жилье, нужно больше платить людям, а кроме того внушить им, что работа на сибирских заводах почему-то является романтичной. «Сибирь нужно пропагандировать!» — утверждает Алтунин, как бы забывая, что этим вот уже лет 25 и занимается советская пропаганда. Но Алтунину все легко. Он уверен, что может переделать природу и общество.
Если для западного технократа, в котором, конечно, есть все те же алтунинские потенции, есть реальные ограничения: конгресс, парламент и т. п., для Алтунина никаких ограничений, нет. Он всемогущ.
Естественно, что роль советской технократии постоянно возрастает в связи с ростом экономики, в связи с ростом ассигнований на науку. Технократия поэтому отнюдь не желает удовлетвориться ролью простой служанки какой-либо другой силы, в том числе и армии. Со стороны технократии уже открыто выдвигались требования, что именно она должна стать ведущей силой общества. Пока же постоянно возрастает ее роль внутри ВПК. Однако, не исключено, что в будущем ее роль еще более повысится. У технократии есть свое лобби и внутри партии, которое так или иначе поддерживает амбиции технократии, которая впрочем на советском идеологическом жаргоне называется «интеллигенцией». В официальных партийных органах уже указывается на «неизменное возрастание роли советской интеллигенции... в решении задачи коммунистического строительства». Призывается повысить роль «интеллигенции», «ибо она аккумулятор знаний и культуры общества».
Хотелось бы также отметить, что с интересами технократии тесно связана и инфляция высшего образования в СССР.
Множество специальностей, в лучшем случае требующих курсов повышения квалификации, становятся в СССР высшим образованием. Опасность этого состоит не только в том, что столько-то и столько-то людей получило специальность, не столь нужную для народного хозяйства, а в том, что в их лице армия людей, использующих науку и технику как средство повышения своего личного социального статуса, резко усиливается.
§ 3. РАДИКАЛИЗМ ПРОТИВ КОНСЕРВАТИЗМА
Можно часто встретить мнение о том, что СССР как целое — консервативная, окостеневшая страна. На самом же деле, СССР одна из самых радикальных общественных систем в мире, ибо в ее основе лежат мощные производительные силы, не ограничиваемые экономическими регуляторами и поэтому требующие преобразования общественной системы, хотя вовсе не обязательно демократического. Вряд ли поэтому можно распространять на СССР концепцию азиатского способа производства. Азиатский способ производства консервативен. Он не может стремиться к перманентным преобразованиям общественной системы. Перед ним стоит только одна глобальная задача, как например, регулирование водного режима крупных рек или же какие-либо крупные оборонительные стройки вроде Китайской стены. Поскольку производительные силы древних обществ были статичны, эти общества, решив ту или иную строительную задачу, могли потом окостеневать сколь угодно долго.
Советское же общество живет в обстановке постоянных преобразований. Это проявляется в различных сферах этого общества.
То, что, например, поражает в советской армии, замечает Одом, это отнюдь не ее бюрократизм, а, напротив, быстрая трансформация, как например, быстрое образование стратегических ракетных войск, быстрая перестройка флота. Это же на многих других примерах показывает Касториадис. За этим несомненно стоит динамизм советского ВПК.
Неоднократно упоминавшийся нами Федосеев, жалующийся на отсталость и косность советской науки и техники, противоречит сам себе. Так о своей собственной, созданной им самим технике, он между прочим говорит, как о самой передовой, не имеющей равной на Западе. Он также как бы не замечает, с какой скоростью рос его собственный отдел, с какой относительной легкостью было получено разрешение на строительство нового института и обращает внимание лишь на совершенно второстепенные споры о планировке помещений.
Самым радикальным итогом советского общественного развития за последнее время оказалась концепция научно-технической революции (НТР). Эта концепция была заимствована в западном науковедении, но там она никогда не принимала такого глобального значения, которое приобрела в ССОР. Ее главным тезисом стало положение, что наука превращается в ведущую силу производства, да едва ли и не всего общества. Достаточно ознакомиться с формулировкой НТР Гвишиани и Микулинского: «НТР обладает относительной