самостоятельностью и внутренней логикой своего развития». Они утверждают, что «в отличие от всех прошлых эпох, когда люди черпали новые идеи из наблюдения над природными явлениями или наталкивались на них в процессе производственной деятельности, теперь в 20-м веке, научные идеи рождаются преимущественно в силу внутренней логики развития самой науки». Последние слова исключительно важны, ибо указывают на демонстративный отказ от какого-либо экономического регулирования научно-технического прогресса.
Но наряду с этим в советском обществе есть и сильное консервативное начало, не заинтересованное ни в каких переменах и вынужденное идти на них только под давлением обстоятельств. Это правящий партийный аппарат, пока что являющийся формальным хозяином производительных сил. Он-то и есть та самая древняя бюрократия, которая воцарялась после завершения великих строек древности. Всякие перемены опасны для ее власти, и она относится к ним крайне настороженно. Но положение советской партийной бюрократии крайне противоречиво, так как легитимацией ее власти является унаследованная ею радикальная идеология. Партаппарат оказывается нелепым монстром: бюрократией — формальной носительницей радикализма, что заставляет ею оправдывать все свои действия идеологией, в которую он давно не верит.
Надо, однако, иметь в виду, что партаппарат неоднороден, и интересы отдельных его частей мотут быть различны. В партаппарате есть отделы, по существу, не связанные с административным, бюрократическим управлением. Это прежде всего международный и идеологический отделы ЦК, смысл деятельности которых состоит во всемерной радикализации общества. Их поведение, их интересы могут существенно отличаться от поведения и интересов остальной части общества. Наконец, в среде самой административной бюрократии могут встретиться различные течения, склонные к радикализму, и являющиеся лобби радикальной части советского общества. Общая ситуация не представляется абсолютно детерминированной ввиду социальной расплывчатости всего советского общества.
Так или иначе тот, кто смотрит на советскую систему лишь как на продолжение дореволюционной общественной системы; существенно заблуждается. Можно полностью согласиться с Касториадисом, что советская система является принципиально новым явлением. Разумеется, в советской системе есть ряд преемственных элементов и, возможно, партаппарат, в том виде, в каком он сейчас существует, и является некоторым наследником старой бюрократии, как консервативная сила, но помимо этого сходства имеются глубокие различия. Аналогии советскому обществу, разумеется, в пределах разумных ограничений, надо искать в западных многонациональных монополиях, в западных военно-промышленных комплексах, которые, однако, не могли уйти из-под экономического контроля общества.
§ 4. ЭКСПАНСИОНИЗМ И ИЗОЛЯЦИОНИЗМ
В соответствии с наличием радикализма и консерватизма в советском обществе, оно содержит одновременно тенденцию к экспансионизму и изоляционизму.
Ян утверждает следующее: «Хотя милитаризация советского бюрократического общества гораздо глубже, чем буржуазного американского, между капиталистическим и государственным милитаризмом имеются существенные различия». Поскольку, по мнению Яна, внутренние экономические противоречия советского общества не ведут к расширению заморских рынков сбыта и якобы безусловно не ведут к эксплуатации сырья и рабочей силы в других странах, то, заключает он, советского империализма не существует. Исходя из этих ошибочных предположений, Ян квалифицирует советский милитаризм только как бюрократический, хотя такая составляющая в нем безусловно есть. В самом деле бюрократический милитаризм, по существу, является изоляционистским, но Ян не видит в советском милитаризме его агрессивной составляющей, которую он приписывает лишь агрессивному капиталистическому милитаризму.
В его глазах подобное мнение не противоречит фактическому расширению советской территории и сферы влияния с 1917, ибо эта экспансия, по мнению Яна, имела место не столько в результате внутренней социальной и экономической динамики советского общества, сколько из-за нацистской агрессии и американской политики холодной войны, когда СССР пришлось занять оборонительную позицию.
Итак, согласно Яну, империалистический характер советской экспансии не может быть доказан, в то же время изоляционистский советский милитаризм заинтересован якобы в поддержке «статус кво» и в предотвращении войн.
Ошибка Яна не в том, что он утверждает наличие бюрократического милитаризма. Он есть, но помимо него есть и крайне агрессивный милитаризм, намного более агрессивный, чем любой «капиталистический ВПК». Этот милитаризм исходит от ВПК, который оказывается могущественной политической силой внутри советской системы и имеющей сильное лобби внутри партии.
ВПК стремится стать глобальной силой, как у себя в стране, так и за ее пределами. Его развитию препятствует уже не только бюрократия, его развитию препятствуют государственные границы СССР, его уже не удовлетворяют рамки советского блока и даже влияние в третьем мире. Его внутренняя динамика вступает в противоречие не только с политической структурой СССР но и в противоречие со сложившейся политической структурой мира. Каждая новая страна внутри советского блока, каждый новый очаг военных конфликтов, где СССР принимает прямое или косвенное участие, является новым стимулом для ВПК.
Советский ВПК хочет установить контроль над всем миром. В этом его raison dêtre. В этом внутренняя логика его развития. Все, что мешает его развитию, должно быть сметено с лица земли. Если ресурсы СССР в чем-то ограничены, создание глобальной мировой экономики позволит черпать ресурсы изо всего мира. В СССР уже открыто формулируется и обсуждается идея создания всемирного хозяйства, как дело недалекого будущего. «Переход к коммунистической цивилизации, — говорят Загладин и Фролов, — является спасением человеческой цивилизации вообще».
Империализм Запада был лишь первым приближением к попытке глобализации всемирной экономики. Советский империализм по настоящему глобален. Он требует абсолютного доминирования. Он тотален в своих претензиях.
Вряд ли кто из западных авторов столь ярко показал экспансионистский характер советского милитаризма, чем Касториадис. Он представляет его «как грубую силу ради грубой силы», т. е. утверждает, что он подчинен лишь своей внутренней динамике. Но эта «грубая сила» является следствием политической экономии советского общества. Она объясняется характером его производительных сил. Касториадис лишь неправ в том, что недооценивает «бюрократического милитаризма» в СССР, до сих пор оказывающего сдерживающее влияние на советскую экспансию.
Советский радикализм превратился в господствующую тенденцию советского общества уже в середине 60-х гг., перевесив изоляционистские тенденции партийной бюрократии. Под растущим давлением ВПК в 1966 г. была впервые в истории СССР конкретно, а не абсолютно выдвинута программа глобальной победы в мировом масштабе. Джадсон Митчелл замечает что именно в этот период в СССР была открыто и че ко сформулирована концепция «скорого мирового господства».
«Мир и социализм неотделимы!» — утверждает официальный советский лозунг. Это означает, что в мировом масштабе мир может быть достигнут только при полной победе социализма. Раньше коммунистическая идеология связывала мир и социализм лишь эсхатологически. Теперь эта связь приобрела характер близкой неотвратимой возможности. Михаил Суслов, главный советский идеолог, сказал в 1971 г.: «Невиданное обострение всех антагонизмов капиталистического общества делает революционные преобразования настоятельной необходимостью». Суслов также сказал, что «всемирный революционный
