Мы также решили проверить одного из давних подозреваемых, и нашим источником информации стал Кайл Роут, бывшая звезда футбола. Роут попал в Зал славы американского футбола, еще когда учился в Южном методистском университете, а в пятидесятые и в начале шестидесятых годов играл в Национальной футбольной лиге за великую команду «Нью-Йорк джайентс». Уйдя из спорта, он на протяжении двух сезонов был помощником тренера в «Джайентс», а потом перешел в медиа – работал на радио «Дабл-ю-нью» и на канале «Дабл-ю-эн-би-си ТВ» в Нью-Йорке. А еще он стал одним из первых цветных комментаторов игр НФЛ в национальных трансляциях канала «Эн-би-си».
Мы познакомились в 1972 году и впоследствии крепко сдружились. В ноябре 1977 года я ужинал с ним и его женой Ниной в их квартире на Манхэттене. В ходе разговора о Сыне Сэма Роуты вспомнили случай, произошедший с ними в сентябре, всего через месяц после ареста Берковица. Тогда торговый агент из Вестчестера, которого они впервые увидели на том деловом ужине, непонятно зачем втянул Нину в дискуссию о мистицизме и черной магии.
«Затем он понизил голос и сказал: „Сын Сэма состоял в сатанинском культе в Йонкерсе, и они помогали ему совершать убийства“, – объяснила она. – Я ему не поверила и спросила, откуда ему это известно, а он сказал, что знаком с людьми, связанными с делом».
Слова торгового агента, которого я буду называть Роджером Фладом, заинтересовали нас потому, что он произнес их всего через несколько недель после задержания Берковица, в момент, когда все вокруг верили, что Берковиц совершал убийства в одиночку. Флад заявил о сатанинском культе задолго до того, как его впервые упомянут в СМИ. Он также утверждал, что группа действовала в Йонкерсе. Со временем окажется, что он был прав и в этом.
В будущем Флада допросят следователи окружной прокуратуры Квинса, которые выследят его на Западном побережье. И хотя он признает факт разговора с Роутами, он станет отрицать, что ему известно что-либо о культе. Поскольку Флад на тот момент будет находиться в Калифорнии, у нью-йоркских властей не найдется правовых оснований для дальнейшего изучения его гипотетических связей. Возможно, он просто сделал чрезвычайно точное предположение, а может, действительно что-то знал. Ответ до настоящего момента неизвестен.
* * *
Я как раз закончил сбор предварительных данных о Фладе, когда вечером 3 января мне неожиданно позвонили. Билл Гарделла жаждал узнать, связались ли мы с офисом окружного прокурора Бруклина, чего мы еще не сделали.
– Мы поговорили с ними, и они ждут вас, – объяснил детектив-сержант. – Если не дозвонитесь им сами, можем записать вас на прием.
Гарделла говорил дружелюбно, но, очевидно, также и серьезно. Я имел основания полагать, что он, как и, по всей видимости, Келли, думал, что мы, похоже, нащупали что-то важное. Но я также понимал, что он не мог прямо заявить об этом. Телефонный звонок говорил сам за себя, поэтому я просто поблагодарил его за проявленный интерес.
– Я лишь выполняю свою работу, – ответил Гарделла. – Вы пришли с информацией, которая, на наш взгляд, должна попасть в нужные руки.
Он продиктовал мне добавочный номер Шелдона (Шелли) Гринберга и сказал, что узнает об итогах встречи от прокуроров.
5 января мы с Миттигером встретились с Гринбергом, старшим помощником окружного прокурора, и Роном Айелло, главой бюро по расследованию убийств, в кабинете Гринберга, расположенном в здании суда в Бруклине.
Гринберг был крупным напористым сорокаоднолетним мужчиной. Айелло был моложе и казался более любезным, чем Гринберг, который в самом начале нашей полуторачасовой встречи первым делом заявил о «правиле молчания» – вступившем в силу судебном приказе о запрете официальным лицам публично обсуждать это дело. Вообще-то приказ распространялся на комментарии для прессы, а мы к ней не относились. Я подумал, что Гринберг использует решение суда для прикрытия, и прямо сказал об этом. Он, однако, настаивал, что у него связаны руки.
– Считайте меня большой губкой. Я здесь для того, чтобы впитывать информацию, так что позвольте мне впитать все, что у вас есть, – величественно произнес он.
Мы с Джимом переглянулись.
– А что мы получим взамен? – спросил Миттигер.
– Ничего. Я не могу ничего говорить или что-либо комментировать.
На мгновение у нас возникло сильное желание сказать «сайонара» [112] этой «губке». Но мы решили остаться, понадеявшись, что в ходе встречи все равно что-нибудь да всплывет.
Мы рассказали прокурорам о Джоне Карре, проблемах с местом нападения на Московиц, оккультных отсылках в письмах, мертвых собаках и заявлении Роджера Флада о культе. Оба мужчины задали множество вопросов. Когда Айелло увидел оккультный символ Элифаса Леви и сравнил его с подписью Сына Сэма, то присвистнул: «Держу пари, вы обалдели от радости, когда его нашли». В другой момент Гринберг заявил: «Я как-то разговаривал с девушкой, знавшей Джона Карра».
Пара намеков, но мы хотели большего и изо всех сил старались разузнать хоть что-то. Гринберг продолжал вертеться ужом на сковородке. Наконец он выпалил:
– Думаешь, я готов штаны намочить от радости поговорить с тобой? Я хочу с тобой поговорить – но не могу. Так что, если ты не перестанешь давить, мы на этом и расстанемся.
– Мы здесь не для того, чтобы ссориться, Шелли, – сказал я. – Мы вроде на одной стороне.
– Смотрите, вот как мне все это видится. Мы готовы получить копии ваших материалов и выслушать ваши идеи. Большего я сделать не могу. Не нравится – уходите. Или мы можем продолжить, – заявил Гринберг.
После почти пяти месяцев работы позиция Гринберга привела нас в бешенство. Айелло попытался разрядить обстановку, но безуспешно. Попрепиравшись еще немного, я ухватился за соломинку.
– Не могли бы вы хотя бы сказать, известно ли вам, где находится Джон Карр – просто известно ли, – чтобы мы прекратили поиски, если вы его нашли?
Грузный прокурор подпер руками подбородок.
– Насколько мне известно, он на Луне… Я ответил на твой вопрос?
– Черт, – пробормотал Миттигер.
– Нет, подожди, – вмешался я. – Возможно, он ответил на вопрос. Вы не знаете, где он, не так ли?
– Без комментариев.
– Слушай, Шелли, – продолжил я, – наше время ценно не меньше твоего, веришь ты в это или нет. Мы потратили на дело уйму часов, а теперь обратились к вам. Мы не пытались использовать найденное в своих целях. Все, что мы хотим знать – без каких-либо подробностей, – так это есть ли от наших находок хоть какая-то польза. Просто скажи, не тратим ли мы впустую время и деньги.
Я хотел получить хотя бы косвенное подтверждение собственной правоты.
– Игра слов! – фыркнул Миттигер. – Все в этой комнате играют в игры. Сплошная болтология. Мы здесь пытаемся докопаться до истины, а вы, ребята, корчите из себя монашек, такие недотроги. Вы же вроде представляете интересы «народа» – ну, так мы тоже к нему относимся.
Гринберг поерзал на стуле, сдвинул очки на кончик носа и пристально посмотрел на Миттигера.
– Я отвечу на вопрос вашего коллеги, сказав: раз добропорядочные граждане считают, что у них есть причины продолжать проверять те или иные факты, мы здесь, чтобы их выслушать. Просто выслушать – не делиться, а выслушать.
Миттигер застонал.
– Как благородно с твоей стороны, Шелли, – сказал я. – Но если читать между строк, я могу считать твое заявление знаком того, что мы тратим время не впустую?
– Без комментариев. Позвольте мне еще раз зачитать вам запретительный судебный приказ, раз в прошлый раз вы не все в нем поняли.
Уровень нашего разочарования зашкаливал. К счастью, Айелло выбрал именно этот момент, чтобы отнести наши материалы секретарю для копирования. Пять минут спустя, когда мы шли к машине, я взорвался.
– Чертовы ублюдки! Пляшут вокруг да около. Забрали всю нашу информацию, а нам не дали ничего, кроме пары намеков на то, что мы движемся в правильном направлении. Да они просто прикрывают свои задницы! Айелло еще хоть как-то пытался выглядеть адекватным, а Гринберг в этом цирке только щелкал хлыстом.
