Что дальше? Кто следующий? — спрашивают в Америке. Конец ли это? Сразу же после убийства Роберта Кеннеди в американских газетах промелькнули сообщения об угрозах, раздающихся в адрес последнего из братьев Кеннеди — Эдварда.
Вспомните ту знаменитую фразу Джона Кеннеди, заявившего, что, если с ним что-либо случится, его заменит Роберт, а если что-либо произойдет с Робертом, его заменит Эдвард.
Судьбе угодно было сделать так, чтобы слова эти, сказанные вполушутку-вполусерьез, оказались пророческими. Через несколько дней после похорон Роберта вся американская печать принялась обсуждать вопрос о целесообразности выдвижения кандидатуры Эдварда на пост вице-президента уже на выборах 1968 года. И столь же незамедлительно, как уже говорилось, раздались угрозы. Реальность опасности, грозящей последнему из братьев, признал и президент Джонсон, когда он через несколько часов после гибели Роберта официально предписал агентам секретной службы взять на себя охрану сенатора от Массачусетса.
Что это? Вендетта, кровная месть?
Страх. Страх тех, кто как огня боится мирного сосуществования, даже намека на улучшение международного климата и готов расправиться с каждым, кто, как им кажется, может посягнуть хоть на малую толику их неправедных барышей. Страх тех, кто, боясь быть разоблаченным в заговоре и убийстве президента Кеннеди, нанизывает преступление на новое преступление, убийство на еще и еще убийства.
За несколько недель до своей гибели Роберт Кеннеди направил окружному прокурору Нью-Орлеана Гаррисону, ведущему собственное расследование обстоятельств гибели президента Кеннеди, расследование, вызывающее дикую злобу определенных кругов, письмо. Как стало известно, в этом письме говорилось об убеждении сенатора в том, что президент Кеннеди пал жертвой не террориста-одиночки, а тщательно спланированного, организованного и широко разветвленного заговора. В письме содержались знаменательные слова о том, что, если Роберт Кеннеди будет избран президентом, он не пожалеет сил для того, чтобы раскрыть заговор и покарать заговорщиков.
Кто знает, не ускорило ли это обещание роковые выстрелы в Лос-Анджелесе! В своем стремлении хоронить концы в воду организаторы далласского заговора нагромоздили гору трупов. Так ли уж невероятно предположение о том, что они почли необходимым избавиться от самого опасного для них человека, особенно после того, как стало очевидным, что у него немало шансов стать следующим президентом Соединенных Штатов, получить в свои руки рычаги государственного аппарата и вместе с ними немало возможностей достать преступников, как бы глубоко они ни запрятались?
Были же, конечно, были причины у тех же, кто убрал со своей дороги Джона Кеннеди, бояться и ненавидеть его брата, предпринимать все, дабы не допустить его в Белый дом. Давайте попробуем ответить себе на вопрос, почему для совершения убийства был избран именно тот момент, когда оно произошло, — ни полгода раньше, ни полгода позже?
Насильственная смерть Роберта Кеннеди, человека, занимавшего в вашингтонской иерархии место достаточно высокое, — штука не только трудная, но и весьма опасная для тех, кто на это пошел. Действительно, такого рода дубль уже трудно объяснить случайным совпадением. Повторный заговор увеличивает вероятность того, что, несмотря на тщательно поставленную дымовую завесу, все может выйти наружу. Поэтому без крайней необходимости злоумышленники не шли на меры экстраординарные, считая возможным выжидать в надежде на подходящий случай.
Но вот Роберт Кеннеди объявляет о выдвижении своей кандидатуры на пост президента. Идет предвыборная кампания, и с каждым днем становится все более очевидным, что шансы его на избрание весьма реальны. Платформа, с которой он выступает перед избирателями, — критика войны во Вьетнаме, требования более реалистического внешнеполитического курса, обещания в области внутренней политики, само его имя, ореол брата — все это привлекает к нему избирателей.
Против кандидатуры нью-йоркского сенатора выступают могущественные силы — от видных промышленников и прежде всего толстосумов Техаса и воротил военной промышленности Калифорнии до правой профсоюзной верхушки, давно уже спевшейся с самыми реакционными кругами Америки.
Но одни за другими следуют предшествующие общенациональным первичные выборы. И каждый раз вопреки противодействию сенатор Кеннеди оказывается впереди. Все более реальной становится перспектива его избрания. И тогда демократическая избирательная система Америки показывает себя в полном блеске. Пистолетные выстрелы весомее аргументов, пули более надежны, нежели избирательные бюллетени, сила и насилие — наивысший довод в американской политике.
Что ни говорите, а момент для преступления выбран точно: несколько раньше — это неоправданный риск, позже, когда Кеннеди окажется в Белом доме, — слишком опасно для заговорщиков, да и значительно труднее. После далласского убийства президент охраняется особенно тщательно. Даже если бы не было других улик, свидетельствующих о наличии заговора, уже сам момент, выбранный для убийства, говорит о многом, выдает тщательную организацию, делает практически невероятной версию об импульсе убийцы-одиночки.
Да и факты, ставшие известными уже в первые после преступления дни, подтверждают и на сей раз наличие заговора. Убийца был не один. Свидетели видели его сообщников. Без пропуска, ведомый чьей-то услужливой рукой, он оказался там, где не должен был и не мог оказаться посторонний. Исполнитель чьей-то злой воли, он сделал свое черное дело.
Чьей? На этот вопрос еще предстоит ответить. Но уже сейчас совершенно очевидна малая убедительность доводов тех, кто хотел бы замкнуть все на личность фанатичного одиночки. Нет, что бы ни твердила официальная пропаганда, что бы ни подсовывала она общественному мнению, трудно согласиться с тем, что лос-анджелесское убийство было случайной трагедией, безумной выходкой неизвестно откуда взявшегося маньяка-одиночки, как невозможно принять версию и об убийце-одиночке в Далласе. Речь идет о заговоре. Не просто заговоре, в который вступил десяток деклассированных, развращенных «американским образом жизни», миазмами насилия, отравляющими атмосферу Америки, молодых людей — они лишь исполнители, — заговоре, за которым стоят круги влиятельные, силы могущественные, люди безжалостные и в сегодняшней Америке всесильные. Речь идет о системе, в которой такие заговоры возможны. Речь идет о строе, который сделал кулак источником права, пулю наемного убийцы — неопровержимым аргументом, возвел насилие на уровень политики, закона, философии и государственного мировоззрения.
* * *Общество, пожирающее собственных детей, плоть от плоти своей, общество, у которого нет будущего!
Хитро, изощренно хитро закручен лабиринт двойного заговора. Обрублены многие концы и погружены в темные воды. Но слишком много людей причастно к преступлению, чтобы можно было навек сохранить тайну. Уже сейчас вдумчивому человеку представляется очевидным, что, кто бы ни стрелял в президента, чей бы или чьи бы пальцы ни нажимали на курок или курки, убийство Джона Кеннеди было не единичным актом фанатика, точно так же как не по своей воле-прихоти действовал убийца Роберта Кеннеди. В конечном счете это следствие и результат острой борьбы сил могущественных, безжалостных, не останавливающихся в достижении своих целей ни перед чем.
Немалую роль в этом играет противоборство и грызня, идущие в стане американской крупной буржуазии. И не случайно, а закономерно в фокусе событий оказались представители двух могущественных семейств, одно из которых связано со старыми и богатейшими династиями, а другое является ярчайшим представителем «молодых денег», наиболее авантюристических и агрессивных группировок американского капитализма.
Их цель — богатство и власть; их методы — «честно, если можно, бесчестно, если нельзя иначе» — и буржуазный парламентаризм, и пуля наемного убийцы, и сладкогласные речи политических краснобаев, и стальные наручники полицейских держиморд; их закон — закон джунглей, все против всех, каждый против каждого.
У них есть бурное прошлое. Есть у них кровавое настоящее.
Будущего у них нет!
Глава V
Чарльз Торнтон — один из „ловких"
По узкой горной тропе, круто идущей вверх, легкой рысью продвигается темно-гнедая, со светлой гривой лошадка, в седле которой восседает всадник вида вполне экзотичного. На нем видавшие виды брюки цвета хаки, кавалерийские сапоги с замысловатыми шпорами, ярко-красная ковбойская рубашка. Необычайный для здешних мест и времени туалет этот дополняется широкополой техасской шляпой и тяжелым кольтом, ударяющим по бедру при каждом шаге лошади. Всадник того неопределенного возраста, когда о мужчине можно сказать, что ему не то около тридцати, не то за пятьдесят. Посеребренные сединой виски контрастируют молодо блестящим глазам, туго натянутей, продубленной морским и горным ветром, без морщин коже, несколько отяжелевшая фигура скрадывается легкостью движений.
