из хосписа в гостиницу, я записывала все, что произошло за день. Решила, что из этого «дневника» потом соберу материал. Это и спасение (выплеснул — легче), и хороший формат для истории с множеством героев.
Несмотря на то что мне полегчало, через три дня я обнаружила себя в слезах в кабинете психолога. Психолог в хосписе общается не только с пациентами, но и с сотрудниками. Я говорила ей, что не знаю, как разговаривать с людьми, которые думают, что они поправятся. «Когда умирающая женщина спрашивает меня: “Женечка, я ведь скоро поправлюсь?”, что мне ей говорить?» «Говорить обтекаемо, — объяснила психолог. — Так, чтобы не давать человеку ложных надежд. Например, что врачи делают все, чтобы было не больно и хорошо. В хосписе пациентам говорят прямо: они здесь, чтобы жить достойно, без боли. Чтобы набраться сил. Здесь не лечат, а обеспечивают уход до конца жизни. А когда наступит конец — кто знает?»
После беседы меня немного отпустило, и последние дни моего волонтерства прошли почти легко. Вот только прощание с Валентиной Ивановной вышло тяжким. Я не пишу об этом в тексте, но, выйдя из ее палаты, я прислонилась к стенке и плакала навзрыд. А потом в аэропорту ревела в колени своего молодого человека. Трудно принять такой несправедливый исход. И практически невозможно написать материал и сразу забыть.
Я НЕ ХОЧУ ЗНАТЬ
Задача журналиста — рассказывать истории. Не подходить к героям слишком близко, не поддерживать связь. Не принимать чужое горе прямо в сердце, потому что одного сердца на всех не хватит. Просто делаешь свою работу, радуешься, если репортаж что-то изменил к лучшему. Так должно быть, но с фандрайзингами получается что-то не очень. Особенно трудно работать с неизлечимо больными героями. Все мои самые сложные ФР — про хоспис.
Когда разговариваешь с героем в хосписе, глупо думать, что он поправится. Но я всегда надеюсь на лучшее, даже если понимаю, что лучшее не настанет. Получить сообщение об уходе человека, с которым ты еще недавно разговаривал, — вопрос времени. Иногда это месяц, иногда полгода, иногда больше. Но про некоторых героев понимаешь: новость о его смерти сделает тебе невыносимо больно. И ты пытаешься спрятаться и ни за что не узнавать.
Я до сих пор не знаю, умерла ли Валентина Ивановна из 209-й палаты. Не хочу знать. И до сих пор, вспоминая о ней, чувствую тягучую грусть.
Я любила к ней приходить, она такая непосредственная, классная. Много шутила, хохотала голосом из какой-то страшной сказки, рассказывала о своей жизни, об учениках, прыжках с парашютом, о большой квартире, где после смерти мужа осталась одна. Меня очень тронуло, что Валентина Ивановна ждала моих визитов, мыла для меня яблоки, я ведь знала, как непросто ей давался каждый шаг. Любовь у нас взаимная, я не представляла, как оттуда уеду.
За три часа до самолета, пододвигая ко мне очередное зеленое яблоко, Валентина Ивановна записывает мой номер телефона и приглашает в гости: «Вдруг я поправлюсь?» Тоже записываю ее номер в блокнот и очень стараюсь не зареветь прямо тут, над тарелкой с фруктами.
Через неделю собираюсь ей позвонить, а блокнота с телефоном нет, оставила где-то. Проходит месяц, три, полгода. Я часто вспоминаю Валентину Ивановну, а однажды она мне снится. Я ведь могу найти ее номер через хоспис и позвонить: она точно обрадуется. Но следом мысль: «А если она уже умерла?» Рак умеет сжирать человека быстро: сегодня ты хохочешь и режешь яблоко, а завтра тебя уже нет. Представляю этот звонок в хоспис:
— Здравствуйте, это Евгения Волункова, я у вас работала, писала материал... Мне бы хотелось узнать, как дела у Валентины Ивановны, можно ли узнать ее номер телефона?
— К сожалению, Валентина Ивановна умерла два месяца назад. Она вспоминала вас иногда, говорила, что хорошая была девочка, жаль, больше не приезжала.
Кладу трубку и задыхаюсь от слез. И корю себя за то, что не позвонила раньше.
Нет-нет, спасибо, я не хочу этого звонка, не хочу ничего знать, не хочу чувствовать эту вину, эту боль. Не хочу! И не звоню в хоспис. Когда понимаешь, что человека уже нет, но не видел подтверждения, так легче. Глупо, но легче.
После этого опыта я долго не могла ездить в хоспис и общаться с неизлечимо больными людьми. А потом как-то вырулила, и эти кейсы стали одними из любимых.
Путешествие пятнадцатое. Оля все еще дышит
Место: Москва
Время: ноябрь 2019 года
Сюжет: Елена и ее дочь Оля жили в маленьком алтайском городе Змеиногорск, похожем на деревню. Старый дом. Небольшой огород. Кошки. Обычная жизнь. Они думали, так будет всегда, но потом им пришлось запереть дом и отправиться в Москву, потому что Оля перестала дышать.
Старая «однушка» в Измайлове. Тусклый свет, старый ремонт, старая мебель. На полу провода. В коридоре гудит аппарат ИВЛ, звуки громкие, жуткие, от них не спастись даже за закрытой дверью.
Мне подает руку женщина с уставшим заплаканным лицом — это Елена. А в глубине комнаты глазами здоровается худенькая девушка с кислородной маской на лице — Оля.
«ЗАБЕРИТЕ ДОЧЬ, ОНА КАШЛЯЕТ»
«В годик у Оли начала выпадать прямая кишка.
На горшок сядет и прямо бордовая, как свекла... — Елена пытается перекричать аппарат ИВЛ. — Врачи сказали: слабые мышцы, надо укреплять. Не садите на горшок, садите на газетку, купите велосипед. Мы все это сделали, и к двум годам прошло. Но она все время болела, ОРВИ, ОРЗ. Я прогулки сократила до минимума, кутала во все что можно, не помогало. Потом была пневмония. Кишечные расстройства. Потом, уже в школе, она начала худеть. Переживала из-за этого, плакала».
Алтайские медики не сразу разобрались, что у Оли муковисцидоз (генетическое заболевание, поражающее слизистые оболочки и внутренние органы, в первую очередь легкие, которые со временем перестают справляться со своей основной задачей — дышать). На лекарства для Оли мама тратила почти все семейные деньги. Это бесило мужа, который регулярно пил. Его все раздражало: «кислая Олина рожа», ее кашель, необходимость отдавать деньги на лечение. Однажды он сказал Елене, что больше не может так жить. Уехал рано утром, пока все спали, и никогда не вернулся. С Олей и ее муковисцидозом Елена осталась один на один. И не очень понятно, как не сошла с ума.
Пока были силы, Оля училась. Муковисцидоз постепенно отнимает силы и возможность дышать.
С каждым годом Оля становилась худее и слабее, часто
