За счёт внешней торговли велась техническая модернизация металлургии, химической промышленности, машиностроения. За её же счёт поддерживали сложившийся уровень личного потребления: импорт потребительских товаров в те годы на 75–80 % состоял из предметов, которые вполне можно было бы производить самим. И в это же время стали увеличивать экспорт технически сложных товаров, в том числе личного потребления (автомобилей, радиотоваров, холодильников и т. п.), прежде всего в страны СЭВ, что обескровливало наш внутренний потребительский рынок.
Страны Восточной Европы, образуя с СССР единую систему хозяйствования, с удовольствием брали советские энергосырьевые ресурсы, а взамен поставляли свою конечную продукцию. И это было бы терпимо, если бы у нас была существенно более тесная интеграция. Но ведь наибольшую критику мы получали как раз от этих стран! Никто и не задумывался, что в рамках Европейской экономической системы они в силу природных условий всегда были, есть и будут аутсайдерами (в силу климатических условий, производство на Востоке всегда дороже, чем на Западе.) Характерный пример — бывшая ГДР, сегодня самая нуждающаяся часть Германии, а жители западных территорий страны не спешат её обустраивать: дорого.
А в «советском блоке» они оказывались самыми передовыми, и развитие их экономик становилось более выгодным, чем нашей экономики. Что и происходило — но они, поглядывая на более благополучный Запад, считали это недостаточным для себя.
В общем, диспропорции во внешней торговле, а также трения со странами Восточного блока увеличивали неадекватность восприятия действительности как советскими людьми, так и гражданами стран народной демократии. А это и было одной из целей холодной войны. Как и в обычной войне, роль командования, его соответствие стоящим задачам является определяющим, — наши «командующие» задачам не соответствовали.
С каждым годом эпохи застоя необходимость комплексной модернизации советского общества и хозяйства становилась всё более очевидной, однако относительно благоприятные условия для этого (хорошая внешнеэкономическая конъюнктура и поток нефтедолларов) так и не были использованы. Между тем, Западный мир вступал во второй этап НТР — информационную революцию.
С 1979 года в СССР начали сокращаться добыча угля, нефти и выпуск готового проката; снижался объём перевозок по железным дорогам. Стране не хватало ресурсов, а те, что имелись, во всё бульших масштабах направляли в ВПК! Распылялись капиталовложения; обозначился социокультурный раскол в обществе — стала углубляться пропасть между столицами, крупными и малыми городами и деревней. Тысячи сёл и деревень были признаны «неперспективными», сельское хозяйство деградировало.
В 1982 году была разработана и принята государственная Продовольственная программа, ставившая задачу надёжного обеспечения полноценным питанием всех граждан страны, — надо признать, определённые успехи были достигнуты. Это стало продолжением «демобилизационной программы», начатой Хрущёвым, с упором на рост благосостояния и сдвигом в сторону потребительства.
Судя по динамике множества показателей, СССР в 1965–1985 годах находился в состоянии благополучия, несмотря на многие неурядицы, которые в принципе могли быть устранены. В то же время назревали факторы нестабильности и общего ощущения беды. Видимыми симптомами этого стали широкое распространение алкоголизма и вновь появившееся после 1920-х годов бродяжничество.
1982, 10 ноября. — Смерть Л. И. Брежнева. 12 ноября. — Избрание Генеральным секретарём ЦК КПСС Ю. В. Андропова. Крупные чистки в верхнем эшелоне власти, борьба за производственную дисциплину.
1983. — Окончание мирового «энергетического кризиса», начало открытого кризиса советской экономики.
1984, февраль. — Смерть Ю. В. Андропова. Избрание Генеральным секретарём ЦК КПСС К. У. Черненко.
Черненко, один из ближайших сотрудников Брежнева, был тяжело болен, управлять страной он просто не мог. В начале 1985 года он умер; к власти пришёл М. С. Горбачёв. Началась «перестройка».
Весной 1985 года главным аргументом в пользу экономических реформ было сравнение эффективности народного хозяйства СССР и США — двух супердержав, сопоставимых по количеству населения, валовому производству энергии, металлов, военному потенциалу и т. п. Аналитики заметили, что СССР значительно превосходит Запад по уровню энергетических и материальных затрат на единицу готовой продукции. Этот факт свидетельствовал о неконкурентоспособности советской продукции на мировом рынке, но отсюда сделали неверный вывод об экономической отсталости и бесперспективности экономической и социальной системы СССР в целом.
Но дело было не в системе.
Советское общество 1980-х годов, социально достаточно устойчивое, по уровню промышленного развития, урбанизации, производству основных видов продукции, характеру технологий и труда на большинстве предприятий, несмотря на огромную долю ручного труда в разных сферах хозяйства (40 % и более) в целом было обществом индустриальным. В СССР существовали радиоэлектронная промышленность, атомная энергетика, развитая аэрокосмическая индустрия, а это даже выходило за рамки обычного индустриального производства. Так что разговоры об «отсталости» и «бесперспективности» — просто ширма, за которой прятались действительные причины перехода к перестройке, ведь причины были — и объективные, и субъективные.
Начнём с первых.
В 1973–1974 годах в мире разразился энергетический кризис. Цены на нефть взлетели, а поскольку Советский Союз был нефтедобывающей страной, и как раз началось освоение северо-тюменских месторождений, то перед нашей нефтяной промышленностью открылись небывалые перспективы, и многие проблемы стали решаться с помощью нефтедолларов. Так продолжалось около десяти лет, до тех пор, пока цены на нефть на мировом рынке не начали катастрофически падать, — а вслед за ними и доходы государства. К 1985 году оказалось уже невозможным за счёт нефти обеспечивать внутренний рынок страны достаточным количеством ширпотреба (40 % этих товаров приходилось на импорт) и продовольствия, а ряд отраслей промышленности — импортным оборудованием.
Сложившийся за годы «волюнтаризма» и «застоя» дисбаланс в экономике, которая была нацелена не на самостоятельное развитие, а на прожирание нефтедолларов — это и было объективной причиной, толкавшей руководство хоть к каким-то переменам.
А вот на то, что перемены пошли в ту сторону, в которую пошли — к разрушению страны, имелись субъективные причины.
«Бояре» и «дворяне» советской эпохи, высшие чины партноменклатуры в центре и на местах использовали государственную собственность, как свою — почти как частную, — за счёт всевозможных лазеек в советской системе распределения (к тому же лазейки эти, по мере расшатывания системы, всё более расширялись). И вот они почувствовали, что для безбедного существования у них остаётся всё меньше ресурсов. Они уже давно махнули рукой на коммунизм, и про себя считали коммунистическую идею мертворожденной, а к началу 1980-х годов пришли к выводу: чем скорее с ней будет покончено, тем лучше. Но подобные представления, а тем более намерения были несовместимы с деятельностью идеологических и правоохранительных структур, продолжавших свою деятельность в Советском Союзе; следовало что-то менять в этих структурах, ломать идеологию.
Именно «элите», распоряжавшейся социалистической собственностью, как своей, такая перестройка была крайне желательна, — а среди них были и секретари обкомов, и члены Политбюро. Они хотели гарантировать свою безопасность от эксцессов, подобных тем, что имели место при кратком правлении Ю. В. Андропова. Чтобы не было риска лишиться синекуры за отпуск, проведённый «за бугром», за три квартиры и три дачи (якобы казённые), чтобы можно было получать доходы с предприятий и территорий легально. Они хотели передавать если не власть, то по крайней мере имущество по наследству своим потомкам, а для этого надо было изменить статус имущества. А там, глядишь, на основе наследственной собственности можно будет удержать и наследственную власть.
Горбачёв, человек без собственных идей в голове, сам был таким, а потому вполне подходил на роль лидера этих сил.
Главной социальной опорой «перестройщиков» стал сложившийся к середине 1980-х достаточно широкий слой людей, негативно относившихся к перекосам и безобразиям эпохи застоя. Да ведь и в народе было понимание того, что дальше «так жить нельзя». Но народ — он и есть народ, консервативная инертная масса; нутром чувствуя, что перемены нужны, он и приветствовал перемены — рассчитывая на лучшую жизнь для себя, и не понимая, что те, кто руководил процессом, имели собственные цели, а интересы народа не учитывали вовсе.
