Разговор с прокурором области обрадовал Аккулина: значит, все подтверждается, следствие на правильном пути. Фактуры Моминова об отпуске железа заводу тоже фиктивные, или, по-бухгалтерски говоря, бестоварные. Да, но как же тогда деньги? Ведь завод перечислял магазину большие суммы за железо, которое фактически не получалось. Куда же делись эти деньги? Конечно, при суммарном учете, какой велся Моминовым, деньги свободно можно было изъять из выручки и покрыть недостачу бестоварными фактурами. Без участия работников бухгалтерии сельпо, однако, он делать этого не мог. Тогда с кем же? Кто же с ним вместе присваивал похищенные деньги?
Без стука, бесшумной походкой в кабинет вошел бухгалтер сельпо Валетов. Он опустился в кресло, откашлялся, вытер платком лицо и торопливо, отрывисто заговорил:
— Я все уже знаю. Арестовали Моминова и Яскова. Это конец. Я знаю, я видел, как вели Моминова, он даже не кивнул мне, а ведь мы так ему верили, он говорил, что деньги — это сила, а денег у него было много. Он и Лебедовский заставляли меня скрывать их грехи, а за это платили, правда, немного… Я проклинаю себя, что смалодушничал, что не нашел в себе силы противостоять этим живоглотам, ведь я все знал, мог давно уличить их, но теперь я расскажу все. Если разрешите, я сам напишу свои показания…
Писал он долго, часто останавливаясь и вытирая слезившиеся глаза.
— Вот, все, — сказал Валетов, подавая написанные мелким почерком листы бумаги.
— А все ли, Валетов? Почему вы ничего не написали о посещении конторы, когда ночью пытались отыскать и уничтожить изобличавшие вас документы?
— Да, был я там, искал документы. Но не по своей воле: Моминов и Лебедовский мне угрожали. Лебедовский сам не мог: он инвалид. Помогал мне Ясков. Теперь вы знаете все, делайте со мной, что хотите.
— Что хочу — это не в моих силах. Это решит суд. А пока можете идти домой.
Валетов вздрогнул, неловко поднялся и вышел из кабинета.
Утром следующего дня, едва Аккулин успел войти в кабинет, позвонил дежурный отделения милиции и сообщил, что арестованный Ясков просит вызвать его на допрос.
— Решил рассказать правду, — сказал он, — понял, что и без меня вы все узнаете, на то ведь и следователь. Началось все вскоре после того, как я стал прорабом в сельпо. И раньше я любил выпить, погулять в веселой компании. Вот и поймал меня на этом Моминов. Все в гости приглашал, поил, кормил. Народу у него всегда много бывало. Кстати, помните, когда Моминов приглашал вас зайти в дом, тогда у него той был. У него в гостях приятель сидел, завскладом, на литейно-механическом заводе работает. Садыков его фамилия. Вместе они железо-то воровали, а деньги присваивали. Смеялся он потом: хотел, мол, следователя за один стол с вором посадить. Да вот не вышло.
Он немного помолчал, потом продолжал:
— Недолго угощал меня Моминов. Однажды, когда выпивали мы втроем, с ним и с Лебедовским, предложили они мне подзаработать. Лебедовский убеждал: «Твое дело только подписывать фактуры на отпуск строительных материалов, а затем включать в отчет. Вроде ты израсходовал на стройке. Я с тебя спишу их. Денежки же за эти материалы возьмем из магазина и разделим поровну». Долго они меня убеждали, говорили, что учет в магазине суммарный, а сколько фактически израсходовано на стройку — все равно неизвестно, так что и комар носу не подточит.
И дальше стал рассказывать о том, как он согласился. А сколько списали материалов, он и сам не знает. Деньги ему давали, а он пропивал. Знал, что с Садыковым они воруют железо, вернее, деньги за железо. Там на заводе были какие-то излишки. Так они через Садыкова договорились с Моминовым, чтобы он выписал несколько бестоварных фактур, якобы завод это железо купил в сельпо, а стоимость перечисляли магазину. Моминов эти деньги брал из выручки, оставлял долю себе и Лебедовскому, а остальные отдавал Садыкову. Яскову от этой операции ничего не доставалось, но он молчал.
— Если не верите, дайте очную ставку с Моминовым и Лебедовским, закончил он. — Я им все в глаза выскажу.
— Нет, Ясков, сейчас я вам верю, — возразил Аккулин, — очная ставка пока не нужна. Вот скоро доставят Моминова, посмотрим, что он скажет.
…Моминов вошел в кабинет с высоко поднятой головой и сразу же спросил о причине его ареста. Он заявил, что виновным себя не считает и требует немедленного освобождения.
— Скажите, Моминов, на какие средства вы, глава большого семейства, приобрели два дорогостоящих дома, автомашину, мотоцикл с коляской?
— У меня только один дом, а больше я и по закону не могу иметь.
— Вот в отношении закона вы правильно сказали. Только сумели вы его обойти. Предъявляю вам протокол описи вашего дома под номером 111 по улице Садовской в Джамбуле, который вы оформили на имя отца-пенсионера.
— Это дом моего отца.
— Тогда ознакомьтесь с показаниями вашей жены, отца и других родственников. Они утверждают, что дом этот купили вы, только оформили на имя отца. В этом же протоколе описи имущества значится мотоцикл с коляской. Вы поставили его во дворе отцовского дома после того, как приобрели машину. Так на какие же средства вы все это купили? А какие у вас отношения с Садыковым?
— Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы и прошу увести меня.
— Тем хуже. Вот постановление о предъявлении вам обвинения в хищении государственных средств. Прочитайте и распишитесь. А все описанное у вас имущество пойдет в возмещение ущерба, причиненного вами и вашими сообщниками государству.
С Лебедовским, который незамедлительно явился по вызову следователя, разговор был коротким. На вопрос: «Ну, как, Сергей Петрович, будем начинать разговор о «халатности» или сразу перейдем к организованному хищению государственных средств?», он так же спокойно ответил: «Да что уж там, ваша взяла, не думал, что вы быстро разберетесь. Ведь и ревизоры были, и начальство, а все с рук сходило. Признаю себя виновным».
* * *
Выслушав подробный доклад Аккулина о результатах расследования дела, прокурор области Барьянов остался доволен.
— Молодец, — сказал он. — Все проделано оперативно. Расследованием на литейно-механическом заводе теперь займется другой следователь. А у тебя, Макаш Акимович, другая задача. Надо подробно выяснить причины, в силу которых стало возможным это преступление. Принять меры к разгильдяям, не вскрывшим своевременное хищение в сельпо. Представление о наказании ревизоров райпотребсоюза я уже подписал.
Н. Янина.
Справедливости ради
Затылок немел, и он чувствовал это не потому, что прошла боль. Горячая шея согрела снег, он подтаял, а теперь покрылся корочкой и холодил голову. Но так ему было лучше: прояснилось сознание и затихали тупые удары в позвоночнике.
Он попробовал пошевелить ногами, но сразу ударило в низ живота, резко и остро, как выстрел, заныло в икрах. «С ногами все кончено», — подумал он.
Левая рука была подвернута под спину, он не мог пошевелить ею, зато правая, без единого ушиба, свободно лежала на груди. Он протянул ее, сжал в ладони снег и приложил к лицу. Кожу засаднило. Снег в руке побурел. Он набирал снег еще несколько раз, пока не протер лицо.
Кругом стояла тишина, необычная тишина. И белая, режущая глаза пелена окутывала лес. Словно лежал он в чехле из ваты. Высоко-высоко через узкую дольку расщелины был виден лоскут неба. Он был ярко-синий с одним белым облачком. «Кому придет в голову, что я жив?» — пронеслось в сознании.
Он попробовал крикнуть, открыл рот — судорога перекосила лицо, в позвоночнике сухо щелкнуло. «Надо лежать спокойно и ждать…» Там, наверху, остались Нестор, Кира, Синьковский[7]. Если они пойдут по его лыжне и дойдут до расщелины — они все поймут.
Кира видела его у трех елей. Он только что спустился и ждал ее. Она видела, где он стоял, но что-то медлила, словно колебалась; спуск был крутой, и еще эти ели на пути, где он стоял.
Он хотел уже помахать Кире палкой и крикнуть, как увидел рядом с ней Синьковского. Из его раскрытого смеющегося рта валил пар, и Кира тоже улыбалась, неотрывно смотря в сторону трех елей. Синьковский перебирал на месте ногами, чуть согнутыми в коленях, как скаковая лошадь. Где-то запропастился Нестор, и его отсутствие сейчас отзывалось непонятной Тревогой.
А они все стояли вдвоем, и ему это казалось целой вечностью.
— Па-а-нин! — весело закричала Кира, подняв вверх руки в красных варежках. Он почему-то не ответил.
Синьковский взмахнул палками, круто повернулся, и его широкая спина скрылась во впадине. Кира недолго выбирала. На минуту она замерла, как перед стартом, и, повинуясь какому-то внутреннему толчку, рванулась вниз. Она исчезла во впадине вслед за Синьковским. Панин знал: Кира это сделала, чтобы досадить ему.
Забираться на увал ему уже не хотелось.
