Акинфий и Никита Демидовы были явным диумвиратом. Представить себе одного без другого было просто невозможно. Хотя виделись они друг с другом редко. Отец большую часть времени проводил на тульских заводах, сын же почти безвылазно сидел в столице семейной империи – Невьянске. Но почти любой вопрос, хоть и на расстоянии, но решался ими сообща. Сын безукоризненно слушался отцовых советов и приказов. Отец же, как только у сына возникали проблемы, сразу спешил на помощь, напрягая все свои столичные связи, вплоть до самых высоких. Никита, обычно считавший каждую копейку, когда надо умел быть очень щедрым. В 1715 году он подарил новорожденному царевичу Петру Петровичу кроме сибирских мехов и драгоценных подарков еще и 100 тысяч рублей. Это была сумма, равная его годовому доходу.
Среди «приличных даров» было много «богатых золотых бугровых сибирских вещей». Говоря по-простому – украшения из раскопанных курганов-могильников. Царевичу они счастья не принесли: «Шишечка», как ласково в письмах называл сына Петра отец Петр, на которого он так рассчитывал, что даже заставил всех, в том числе и опального сына Алексея, присягнуть ему на верность, умер в апреле 1719 года даже не начав ходить и говорить.
Отношения с другими детьми у Никиты были в корне другими. С годами они все слабели пока, наконец, вообще почти не исчезли, а если и проявлялись, то вовсе не с доброй стороны. Проще всего было с единственной дочерью Никиты и его жены Евдокии, сестрой Акинфия Анастасией. Ее удалось удачно выдать замуж за тульского казенного кузнеца Лукьяна Марковича Красильникова. Конечно, уже порядком богатый к тому времени Никита мог найти ей жениха познатнее, даже из дворянского сословия, но с его точки зрения, как раз такой брак мог стать для дочери неудачным. Никита никогда не гонялся за титулами и чинами, предпочитая всему этому профессионализм и деловую хватку. А кузнец Красильников был одним из самых уважаемых профессионалов оружейной слободы, такому доверить дочь было не страшно.
Средний сын, Григорий, полностью отделился от отцовского хозяйства. В 1707 году Никита помог ему построить для себя в Алексинском уезде под Тулой Дугненский чугунолитейный завод, который почти десять лет спустя перешел к младшему сыну – Никите. Кроме того, отец, скорее всего, принимал какое-то участие в строительстве Григорием на реке Тулица еще одного завода, Верхотулицкого или по-другому – Старогородищенского. Во всяком случае, земля под строительство была куплена на имя отца. Но дальше их пути разошлись. В одном из документов, датированным 1725 годом, можно прочитать, что «оной Григорей от отца своего, Никиты, живет давно в отделе и промышляет особыми заводы, и тягло тянет с тульскими кузнецами». Младший брат Никита говорил, что Григорий жил отдельно от отца 20 лет. Умер он (при весьма трагических обстоятельствах, о чем еще будет рассказано) в 1728 году, значит отделение произошло где-то в 1708–1710 годах.
Младший сын, Никита Никитич, прожил при родителе дольше всех. Нам известна точная дата его отделения – 23 марта 1711 года. Сколько ему к тому времени было лет сказать сложно, поскольку дата его рождения неизвестна. Считается, что родился он не позже 1696 года. Просто трудно себе представить, чтобы отец отделял от себя 14-летнего пацана, передавая ему при этом довольно солидную собственность. По этой записи можно понять, что кузнец Никита Демидов (старший) занимался не только кузнечным делом. Так, отец отдавал младшему сыну во владение винные заводы в ярмарочном городке Первицке. Том самом Первицке, в котором ровно 10 лет назад силами 15 серпуховских «добрых кузнецов» правил госзаказ на 30 тысяч «багенетных лезий». Возможно, исполнив задание он подумал, что важно для торгового городка, и организовал на освободившейся площади производство спиртных напитков. Далее, Никита-старший передал Никите-младшему «от Тулицы на переднем конце двора… семь замков (лавок, – В. Ч.)», в которых «ныне таргуют мясам». Еще две передаваемых торговых точки располагались в главных центрах тульской торговли – Мескатинном и Железном рядах. Наконец, Никита Никитич получал по разделу тульский двор Демидова «в Казенной слободе в межах подле двора казенного кузнеца Филипа Третьякова, а с другой староны Якова Филатова з братьеми; а позади того двора берег реки Упы». Во дворе стояли хоромы, всякие строения дворовые, торговые лавки. Двор передавался с приписанной к нему скотиной, «с лошедьми, и с коровы, и с мелкою скотиною». Себе Никита оставил не так много: «А себе я, Никита, з женою своею да сыном Акинфием оставил московской свой двор, да сибирские заводы, да крестьян з землею». Впрочем, совсем без тульской недвижимости Никита-отец не остался. Где-то в промежутке между 1720 и 1728 годом он приобрел себе полгектара земли с постройками, на которой до того располагалось нечто подобное комплексу постоялых дворов.
Как видим, раздел был вполне справедлив. Однако, Никите Никитичу все-таки показалось, что его обделили и он, уже в 1720 году, попытался восстановить справедливость и предъявить права на часть другой отцовской собственности – рудного месторождения на уральской реке Вые[80]. В ответ на эти притязания отец подал челобитную, в которой указал, что «Григорию и Никите, дана уреченная часть из движимого, а наследником благословлен сын… Акинфий» и просил «да повелит Ваше Державство сыну моему, Акинфию, владеть всем недвижимым, как повеливает указ твой».
Указом, о котором упоминал в челобитной комиссар Никита Демидов был нашумевший «Указ о единонаследии», принятый 23 марта 1714 года. До того в порядке вещей было, например, имея в собственности деревню, завещать половину ее одному сыну, а другую половину – другому. Или барский дом – одному, а село, в которой он стоит – другому. Все это приводило к измельчанию хозяйств и обнищанию дворянства. А как тут не обнищать, когда деревню можно было запросто проиграть в карты, выставляя на кон одно за другим деревенское хозяйство. Отныне такой объект становился единым и неделимым, и ему присваивалось новое, дотоле небывалое, имя – «недвижимость». «Понеже, – говорилось в указе, – разделением имений после отцов детям недвижимых великой есть вред в государстве нашем, как интересам государственным, так и подданным и самим фамилиям падение». Теперь такую единую «недвижимость» мог унаследовать только один из детей, причем, не обязательно старший сын, как это было во многих западных странах. Родитель в праве был выбрать любого. Только в случае, если он не позаботился об оставлении «духовной», главным претендентом на наследуемую недвижимость становился старший.
Фискалитет
Первые доносы на Демидовых
Своим «единонаследником» Никита выбрал старшего сына Акинфия, это было ясно всем. А наследовать постепенно становилось все больше чего. 26 января 1713 года Никите вернули его старый, отобранный в казну десять лет назад, тульский завод. На предприятии, оборудованном по последнему слову тогдашней техники, было две, работавшие, как правило поочередно, домны, на которых выплавлялось от 9000 до 38 000 пудов (от 150 до 620 тонн) чугуна в год. Руду для плавки брали с той же Малиновой засеки, которую царь Петр пожаловал Никите в самом начале века.
Спустя пару лет Никита, при поддержке Акинфия, начал интенсивно строить новые уральские заводы. В 1716 году он запустил в действие Шуралинский молотовый, в 1718 – Бынговский молотовый, в 1720 – Верхнетагильский молотовый, а в 1722 – Выйский доменный, молотовый и медеплавильный и Нижнелайский молотовый. Последний завод Никиты Демидова, Нижнетагильский доменный, молотовый и медеплавильный, заработал в 1725 г. через месяц после его смерти.
Многая собственность – многие хлопоты, с этим спорить никто не будет. У Демидовых их было не просто много, а нереально много. Крайне несовершенное и запутанное законодательство тех времен дело жизнь любых предпринимателей крайне сложной, и чем крупнее был предприниматель, тем сложнее было ему вести свое дело. Одних только налогов и податей приходилось платить с одного товара больше десятка. Кроме обязательной «десятины» – 10-процентного налога с продукта, заводчики и купцы должны были платить внутренние таможенные пошлины, перекупные, весовые, мостовщину, отчальные, причальные и даже налог с найма подвод. Точных тарифов никто не ведал, поэтому платили столько, сколько скажут. И тут было даже не так страшно, когда брали много, как когда брали мало, потому, что тогда плательщика могли подвести под «утайку» или «неплатеж», что каралось самым строжайшим образом – штрафом с конфискацией. Вся эта система более-менее нормализовалась лишь в 1719 году, когда недавно созданная Берг-коллегия, в обязанности которой входило управление горнорудной промышленностью, приняла наконец первый в России «горный закон» – так называемую «берг-привилегию», в которой вся система расчетов сводилась к строгой и понятной схеме. Привилегия давала геологам и металлургам XVIII века значительные льготы, благодаря которым в отрасль сразу потянулись новые предприниматели. Заводчиков она освобождала от обязательной службы, им давались налоговые послабления, разрешался и даже поощрялся свободный поиск руды, а всем, чинившим в этом деле препятствия, она сулила весьма крупные неприятности. Напротив, губернскому и прочему начальству предписывалось не только блюсти все пункты «привилегии», но и оказывать заводчикам и поисковикам прочую, не упомянутую в ней, посильную помощь, «дабы и другие, видя такую государеву милость всяких чинов и народов люди с вящею охотою и безопасно в компании вступали». За открытие новых месторождений полагалось крупное вознаграждение, что тут же привело к образованию целой касты «рудоискателей» и «рудознатцев». Дошло до того, что те же беглые каторжане бросились искать залежи, надеясь на амнистию в случае успеха. Впрочем, довольно скоро Сенат издал поправку к закону, запрещающую верить «таким ворам».
