600 лет отделяют нас от дня в сентябре, когда в считанные часы и на малом пространстве решалось многое в нашей судьбе. Шесть веков – ничтожно малое время, если глянуть на мир глазами геолога, астронома. И огромное время! – если учитывать перемены в судьбе народов, человеческие открытия, а также и то, что стрела даже из очень тугого, тяжелого лука, летевшая метров на триста, обернулась теперь снарядом, способным обогнуть Землю, даже покинуть ее пределы. И не горящая на стреле пакля, не горшки с нефтью из катапульты грозят теперь падать на города… Кое-что переменилось в природе самого человека, но идея Чингиза «овладеть миром» оказалась живучей. Вот почему образ Поля за Доном нас так волнует, вот почему мы много читаем в этом году о далеких седых временах и совершаем паломничества на клочок земли, священной для нашей памяти.
* * *
Всегда интересно знать, почему именно здесь, а не в ином месте, случилось событие. И всегда мы видим цепь обстоятельств, определивших место: Бородино, Сталинград, Прохоровка… Куликово поле исключением не является. Казалось бы: степь без селений и без дорог – лишь случай, но не слепой. Оба шли по степи на встречу путем проверенным. Если б сегодня мы глянули сверху на прежние степи у Дона, то смогли бы увидеть строчки хоженых троп. По ним из крымского Сурожа (Судака) ходили в Москву купцы. Тем же путем «изгоном» в «залесские» (рязанские и московские земли) ходила татарская конница. Почему именно этим путем? Потому что он был наиболее экономным, проходил по водоразделу (нечасто надо было пересекать болота и речки), и, главное, шел через броды донские (близ устья Непрядвы), а также через Оку у Лопасни (Сенькин Брод).
Сегодня пунктиром почти любого большого пути служат населенные пункты. В те времена степная дорога тоже имела вехи: Сенькин Брод, Кузьмина Гать, озеро Ивановское, речка Красивая Меча. И Куликово поле тоже было известно. Разведчики Дмитрия доносили: «Мамай прошел Кузьмину Гать и находится в трех переходах от Куликова поля». Предполагают даже: князю Московскому и его воеводам поле было известно не только как путевая веха, но и топографически, – уж очень уверенно Дмитрий стремился на поле, и очень выгодным оказалось оно для русского войска.
И побежал Мамай с остатками войска той же дорогой, что и пришел, через броды Красивой Мечи и через Гать. Знаменитое поле за Доном закономерно оказалось на встрече двух армий, двух исторических сил.
Чем было оно в природно-географическом смысле в те годы? Нам интересно это представить сегодня, поскольку место, конечно, неузнаваемо изменилось. Ну, во-первых, Дон и Непрядва были совсем не тощими речками, по ним ходили суда. Дон этих мест «тихим» не назывался. В летописях и в поэтичной «Задонщине» он называется «быстрым».
Верховье Дона было чертой, за которой человек уже находился во власти Дикого поля. Пахари эти земли не знали. Были попытки в иных местах поднимать чернозем, но с приходом Батя все запустело на многие годы. Через девять лет после битвы с Мамаем водным путем в Царьград из Москвы проплывал митрополит Пимен. Его записи – ценнейшие свидетельства очевидца того, чем было верховье Дона в те годы. «Не видно ни городов, ни сел… Нигде не видно человека: только дикие животные: козы, лоси, волки, лисицы, выдры, медведи, бобры и птицы: орлы, гуси, лебеди… во множестве встречаются в этой пустыне». Добавим: в этих местах водился в то время еще и дикий бык тур, а также дикая лошадь тарпан.
Можно себе представить, как всполошился богатый дикий мир лесостепи с появленьем невиданного числа людей. Когда летописцы говорят о том, что перед битвою в поле «кричали лебеди, выли волки, гавкали лисы… и летали орлы», то следует верить: так все и было.
Совершенно открытым местом Куликово поле стало сегодня. В те же далекие времена его покрывали дубовые рощи, а поймы речек Смолки и Дубика, тут протекавших (от них остались лишь балки), из-за болотистых берегов, зарослей тростника, тальников и ольхи были с трудом проходимы.
Дубы на поле срубили частично сразу же после битвы – на церковь у погребения воинов и на колоды гробов, в которых павших везли схоронить в Коломне, Серпухове, Москве.
Сегодня поле – поле в нынешнем понимании. Все распахано (давно распахано, но не тотчас же после битвы!). Несколько деревенек совхоза «Куликово поле» ютятся в низинах, на краю балок (Хворостянка стоит прямо на месте сраженья).
Для здешних жителей поле – это прежде всего земля-кормилица. Сеют тут рожь, пшеницу, гречиху, ячмень. Обходя большое пространство пешком, я безуспешно пытался отыскать хотя бы клочок, хотя бы примету Дикого поля. Нет, все исчезло. В деревне Даниловке тракторист Григорий Сергеевич Степин кликнул из дома вихрастого мальчугана: «Валерка, своди-ка к обрыву, я там видел ковыль…»
Мальчик нас вел километра два с половиной по бывшему руслу Дубика удивительно живописной и диковатой балкой. На глубоких пологих склонах растет тут дубняк, калина, волчье лыко, шиповник. Много трав, пахнущих степью. Среди них то и дело видишь малиновый чепчик татарника, прутья цикория, тысячелистника. Но ковыля, когда-то обычного тут, даже с проводником отыскать не пришлось. (Уверяют все-таки: есть!)
На память о битве в поле в разное время поставлены памятники. Чугунная литая колонна с золотым верхом – памятник Дмитрия. (Врезалась в память листовка времен минувшей войны: портрет бородатого, но не старого человека в боевом шлеме и два только слова – Дмитрий Донской. Более ничего, только два слова. Но они делали свое дело, эти два слова, в 1943 году.)
В названии степного цветка (татарник) тоже слышится голос древних событий.
Людей на поле сейчас приезжает тысячи каждый день. Я со многими говорил. У всех посещение Поля оставляет хорошую память. Но любопытно: осмотрев экспонаты музея и монументы, люди пересекают шоссе поискать глазами клочок полынной земли. К этому зову памяти человеческой надо прислушаться. Все поле не к чему заповедовать. Но клок земли с дорожкой к нему надо из пашни бы выделить и оставить дикой траве. (Не привьется ковыль, пусть растут хотя бы татарник, полынь, ромашки!) Этот памятник Полю будет естественным дополнением к монументам.
…Прощаясь с Полем, я постоял на заходе солнца у Дона. Зажигались огни в Монастырщино (место, где погребли павших). С высокого берега через реку совхозные пастухи прогоняли на ночную пастьбу лошадей. Громко и долго ржал у воды отставший от матери жеребенок. Так громко, что скрипнули двери в двух-трех домах: не случилось ли что? Жеребенок перешел воду к отозвавшейся кобылице, и все успокоилось. Край поля светился красной зарей. Светлела дорога, уходившая строго на север, к Москве. Туда бежали автомобили. Но ржание жеребенка почему-то вызвало мысли о всаднике-«марафонце». 600 лет назад в сентябре этот всадник мчался с Дона к Москве с одним бесконечно желанным словом: «Победа!»
Фото В. Пескова и из архива автора. 6 сентября 1980 г.
Уносят лето
Окно в природу
Их становится меньше и меньше. И каждая встреча с ними – большая удача и очень большая радость. Мы видим их чаще всего весной, когда прилетают, или теперь вот, когда, покинув родные болота где-нибудь на Мещере, под Талдомом или в пойме Хопра, они караванами двинутся к югу.
На земле обитает пятнадцать видов журавлей. И у всех народов эта птица всеми любима. Брем называет ее «благороднейшей» и сожалеет, что «не может перечислить все достоинства журавля». Их у птицы действительно много – красива, умна, прекрасный летун, безошибочный навигатор, хороший пловец и ходок; птица гордая, осторожная, но не трусливая, с повадками, издавна вызывавшими интерес человека.
Покормившись с утра (болото и поле одинаково подходят для пастбища), журавли по весне предаются занятным играм – красуясь друг перед другом, подпрыгивают, распустив крылья (журавлиные танцы!), подбрасывают вверх и на лету ловят камешки, пучки травы. Все их движения плавны, лишены суеты и исполнены радости жизни.
Людей эти птицы сторонятся, поселяясь в глухих и малодоступных местах. Прилетая кормиться в поля, они держатся бдительно. На Хопре я потратил несколько дней, пытаясь снять журавлей на гороховом поле. Ни разу не удалось! Всегда они вовремя замечали опасность, и я их видел уже взлетевшими – крупные, вольные, недоступные птицы!
Однако прирученный с раннего возраста журавленок обнаруживает поразительную привязанность к человеку – ходит за ним по пятам, проявляя при этом удивительное понимание обстановки. На деревенском дворе эта птица, взрослея, становится «третейским судьей» в разного рода ссорах и потасовках, утихомиривая не только кур и гусей, но даже собак и кошек. При этом журавль ни на мгновенье не потеряет достоинства и уверенного спокойствия. Он верховодит, давая одним почувствовать силу и остроту клюва, других ободряя лаской.
