И вдруг этот человек говорит: «А я директор местного аэропорта». Причём говорит на чистом русском языке. Потом выяснилось, что он какое-то время работал в Советском Союзе, там и научился языку.
Мне, конечно, хотелось выяснить как можно больше об авиакомпании Абаджича, правда ли, что её самолёты летают на Кавказ. Но человек мне незнаком и настроения его неизвестны. Напрямую спрашивать не решился. Поэтому начинаю издалека — много ли здесь местных авиакомпаний, куда летают их самолёты, чем они занимаются — возят ли туристов…
Завязался разговор, и он между делом сказал: «У нас здесь есть весьма обеспеченный человек, его зовут Абаджич. У него своя авиакомпания». Я сделал вид, что удивился, спрашиваю: «Что вы говорите? И много у него самолётов?» Директор махнул рукой: «Да нет, откуда. Я здесь от безделья не знаю куда деваться. Самолёты почти не летают. А у этого Абаджича и вовсе всего один самолёт — Ту-134. Ну, я спросил: «Куда же, интересно, этот самолёт летает?» Мой собеседник, видимо, ничего не заподозрив, пояснил, что самолёт летает всегда в одни и те же места — в Стамбул, в Бишкек, в Баку и в Тбилиси. Кое-что стало ясно. Я перевёл разговор на погоду и на прочие мелочи. А когда уже садился в свою машину, будто невзначай поинтересовался — где же сейчас этот самолёт? Оказалось, что он застрял в Бишкеке — его не выпускают оттуда из-за долгов за топливо и за обслуживание!
Чуть мы отъехали в сторону, я сразу же позвонил в Москву, попросил ребят связаться с нашим собственным корреспондентом в Бишкеке Александром Князевым. Пусть он срочно выдвигается в аэропорт и любыми правдами и неправдами снимает самолёт из Боснии, задержанный там за долги. Александр мою просьбу выполнил, но снять самолёт не успел — тот поднялся в воздух буквально за пятнадцать минут до его приезда в аэропорт.
Но мне уже и без этого всё было ясно. Я нашёл в Мостаре офис этой авиакомпании. Совсем маленький. Больше похож на какой-то мини-магазинчик.
Главное — стала понятна схема перемещения моджахедов. Их готовили под Маглаем, затем из Мостара перебрасывали в Баку или в Тбилиси. А там они просто переходили российскую границу и присоединялись к отрядам боевиков в Чечне. Но на этом хозяева базы не останавливались. Они организовали перевозки бандитов из Бишкека — там собирались моджахеды из Афганистана и Таджикистана. Это «пополнение» привозили в Боснию, дополнительно тренировали в горах или в закрытых якобы воинских частях, а потом тем же самолётом перебрасывали на Кавказ. Вот такая была организация. И всё это на боснийской земле, в Европе, да ещё практически под носом у миротворцев!
Впрочем, американцы туда и вовсе не совались, как я смог убедиться. Они, возможно, предполагали, чем занимаются бородатые вооружённые люди в закрытых лагерях, но не пытались им мешать.
Из Мостара я приехал в посёлок Углевик — это была зона ответственности наших российских миротворцев в Боснии. Это недалеко от города Тузла, в котором американцы построили свою огромную военную базу, она существует до сих пор, уходить с боснийской земли заокеанские «защитники мира и покоя» явно не собираются. Её название на английском — «Эйр Форс бейз «Игл» — военно-воздушная база «Орёл». Собственно, это не база, а целый город, по которому ходят даже рейсовые автобусы.
Приехал я к нашим миротворцам и услышал от них следующее:
— Представляешь, только мы проводили тебя в Москву и через неделю получаем сообщение по внутренней системе связи миротворческого контингента. Там говорится, что группа российского телевидения под руководством Романа Бабаяна захвачена в плен арабскими моджахедами на территории Боснии. У нас просто ум за разум зашёл — не могли предположить, что ты так быстро вернулся из Москвы опять сюда, на Балканы. С нас теперь требуют, чтобы мы всё о вас узнали, нашли группу и освободили.
Я рассказал ребятам обо всём, что с нами было. Вскоре мы вернулись в Москву, сделали фильм. Уже прошёл монтаж, звук свели. Осталось только выпустить его в эфир. Но не успели мы этого сделать, как по линии «Интерфакса», «ТАСС» и «РИА-Новостей» прошло сообщение: «Государственный департамент Соединённых Штатов крайне обеспокоен ситуацией в Боснии и Герцеговине. Особенно тем, что на территории этой страны организованы и функционируют лагеря и базы для подготовки боевиков, которых перебрасывают на российский Северный Кавказ. Об этом свидетельствует фильм, подготовленный журналистами российского государственного телевидения».
Это заявление мы и поставили в начало своего фильма — пришлось кое-что перемонтировать. Даже не увидев фильма, американцы поспешили сделать заявление — после нашего визита в штаб дивизии «Норд-Пол» они поняли, что к чему. Так что мы, как получается, вынудили власти США признать очевидное. То, что они признавать явно не хотели.
И ещё об одном хочу сказать в связи с этой командировкой. Тогда, в 2000 году, имя Усамы бен Ладена было известно только узким кругам — военным и политикам. Но и они тогда ещё не знали, что он руководит организацией под названием «Аль-Каида». А ведь это слово в переводе с арабского означает «база». И это мы предугадали, назвав свой фильм именно так — «База». Как говорится, нарочно не придумаешь.
В Косово мне приходилось бывать неоднократно, начиная с 1999 года. Именно за эти командировки я получил в 2000 году медаль от Генерального секретаря НАТО «За участие в миротворческой операции НАТО в Косове». Но этот край, так долго истекавший кровью, памятен мне не наградой, а впечатлением от тех ужасов, которые пришлось пережить его жителям.
Да и нам, журналистам, приходилось попадать в такие ситуации, когда надеяться можно было только на чудо. Ну и на собственную смекалку и быстроту реакции, конечно. Косово буквально кишел вооружёнными людьми, они встречались повсюду, и спрашивать — кто они? — порой было смертельно опасно.
Вот простой пример того, что там происходило. Вместе с нами работали коллеги из киевского бюро информационного агентства «Рейтер». Среди них был Тарас Процюк — тот самый, что четыре года спустя погибнет в Багдаде от снаряда американского танка. Наверное, мы, журналисты, всё же не совсем нормальные. Ведь на всех войнах, во всех странах мира работают практически одни и те же люди. Сегодня мы в Афганистане, завтра — в Косово, послезавтра — в Браззавиле, потом вообще бог весть где. И везде встречаешь знакомых, которые уже воспринимаются как боевые товарищи. Прощаясь друг с другом, мы говорили: «Ну что, старик, где в следующий раз встречаемся? Да одному Богу известно. Там, где опять будут воевать».
Так вот и с Тарасом Процюком, царствие ему небесное. У его группы была бронированная машина «Лендровер Дефендер» с надписями на разных языках: «ТВ», «телевидение». То есть специально сделанная и оборудованная для работы в таких местах, где стреляют.
Так вот каждый встречный — каждый! — у кого был автомат, старался проверить эту машину на прочность, то есть обстреливал просто из интереса. Автоматные пули, конечно, броне «Лендровера» были не страшны, но где гарантия, что завтра не захотят пострелять из чего-нибудь более серьёзного — гранатомёта, а то и пушки. В итоге украинские коллеги решили отказаться от бронированного автомобиля, чтобы не искушать любителей развлекаться стрельбой.
А нам в Косово ни в коем случае нельзя было говорить, что мы представляем российское телевидение. Местные албанцы считали, что русские вместе с сербами делали, как они говорили, «масакру» — то есть якобы занимались этническими чистками. Поэтому когда мы проходили аккредитацию в пресс-центре KFOR — миротворческих сил НАТО в Косово, всегда просили не расшифровывать аббревиатуру РТР, то есть не уточнять, что это означает именно российское телевидение и радио. Нам просто писали на бейджике буквы: «RTR». Однажды это в прямом смысле слова спасло мне жизнь.
Мы всей группой возвращались из города Косовска Каменица. По дороге заехали в придорожное кафе, чтобы купить каких-нибудь бутербродов. Когда вышли, на улице уже стемнело. И вдруг мы увидели, что горит соседний с кафе дом. Просто полыхает. Не снять это мы не могли. Оператор Борис Агапов быстро залезает на забор вокруг горящего дома, начинает съёмку, ассистент Миша Кулевич страхует его снизу.
И вдруг — как черти из под земли возникают восемь человек. Подходят ко мне, спрашивают: кто вы, что здесь делаете? Я, в свою очередь, не знаю, кто они, поэтому на всякий случай отвечаю (по-английски, разумеется): «Мы — журналисты из Турции». Один, видимо, старший в этой компании, взял мой бейджик, увидел на нём буквы: «РТР». Посмотрел на меня вопросительно. Я поспешил объяснить, что это означает «Рефах телевидение и радио». «Рефах» означает «благоденствие», так называлась партия, в то время правящая в Турции.
