– Здравствуй, братец! – поздоровался гость. – Что слышно?
Хозяин стал жаловаться на Спасителя, который забрал у него деньги.
– Потому что ты глупый, – стал его корить гость. – Как так неуважительно относиться к Спасителю? Я не такой глупый, как ты. Смотри, сколько у меня денег.
И стали нищие передавать друг другу кошелёк с деньгами. Человек снова подкрался и перехватил второй кошелёк. Слепцы подняли крик и начали толкаться:
– Отдай мои деньги!
– Я не брал!
А когда они уже схватили друг друга за волосы, человек выскочил из дома и, поделившись с поводырём, пошёл своей дорогой.
Старый Гургула решил проведать своего сына, который был во Львове на офицерской службе. Было это ещё во времена Австрии, и из Пидбирец во Львов ходили пешком. Гургулиха снарядила старика по полной, чтобы он не с пустыми руками перед сыном появился, но когда увидела, что он отвязывает Босого и берёт с собой, то не удержалась:
– А что это ты надумал? Куда пса берешь? Во Львов?
– Ну, понятно, что во Львов. Наш Мисько так Босого любит, а Босой его, что я должен для них это сделать.
– С ума сошел старик! С псом во Львов попрётся! Да не смеши людей! Не позорь Миська!
Но Гургула и не думал её слушать, закинул поклажу на плечо, свистнул Босому и отправился в путь.
До Львова дойти – ещё полдела, а вот казарму найти – вот где настоящие хлопоты. Будь она одна! А их же было несколько. Хорошо, что попался какой-то мудрый и терпеливый человек, который выслушал Гургулу и догадался, что речь идет о 14 полке уланов Язловецких.
Одним словом, добрался Гургула в казарму только после обеда. Там к нему вызвали сына, который как раз проводил с солдатами учения. Очень обрадовался Мисько и отцу, и псу, и домашней малиновой наливке, но не мог так сразу бросить службу и сказал:
– Пойдите, отец, вон в ту столовую. Вы же с дороги проголодались, вот вам деньги. Там себе закажите, что вам понравится, а я скоро к вам присоединюсь. Я должен кого-нибудь найти, кто бы меня на плацу заменил.
– А да, да… Ты же офицер, а не насос для велосипеда. Ладно, я пойду. А это не слишком барская столовая? А то меня ещё с Босым не пустят.
– Пустят, только держите его все время на поводке, а потом к столу привяжите.
Ну наконец уселся Гургула за стол, а пёс под ногами свернулся и дремлет себе. Старик тем временем то люстру, то зеркала рассматривает, а потом и людей рассматривать стал. В обеденную пору здесь по обыкновению собиралась деловая публика – купцы, маклеры, банковские служащие… Конечно, Гургула в их компанию не очень-то вписывался, но поскольку внимания на него никто из присутствующих, поглощённых своими делами, не обращал, старик быстро успокоился. Вдруг возле него возник официант и спросил, чего пан желает. А чтобы пан долго голову не ломал, сунул ему под нос разрисованное пёстрое меню на польском и немецком языках. Правда, для старика это было всё равно, что китайская грамота, потому что читать он не умел.
Догадавшись, что самому ему не разобраться, старик спросил:
– А сливовая настойка есть?
– Конечно. Какую вам? Мадьярскую, словацкую или болгарскую?
– А которая покрепче. Десять дека.
– Хорошо, а что на закуску?
– Э-э-э… м-м-м, – старик глянул в меню, но ничего разобрал. – А клёцки есть?
– Нет.
– А скруцли?
– Даже не знаю, что это такое…
Гургула аж вспотел, припоминая известные ему блюда, как вдруг слышит: рядом за столом что-то заказали у другого официанта. Тут он и выпалил:
– И мне то же самое.
Официант исчез, а через минуту принёс сливовую настойку и блюдо с каким-то студнем. Правда, состоял тот студень из каких-то кусочков, украшенных лимонными дольками, и был вовсе не таким, к какому Гургула привык.
Опрокинул он бокальчик, смачно крякнул и попробовал наколоть на вилку те кусочки, но они оказались очень уж ловкими, потому что каждый раз из-под вилки выпрыгивали и вылетали с блюда на стол. Тогда старик решил их руками поймать, это ему удалось, но, когда он бросил их в рот, скользкая масса проскочила между зубами и упала под стол.
– Что это за чудище? – удивлялся Гургула, но так просто не сдался и продолжал бросать хитрый студень в рот руками. Однако ни одного куска так и не удалось раскусить, все они выскальзывали и падали на пол.
А там наступала очередь Босого, он исправно щелкал зубами, но и ему не удалось ничегошеньки проглотить. Босой даже попробовал зарычать, но кусочки на его рычание не обратили никакого внимания.
Наконец Гургула подобрал из-под стола все кусочки студня, разложил их на блюде, поправил и стал терпеливо ждать сына.
Наконец тот пришёл и сразу поинтересовался:
– Ну что, отец? Пообедали?
– Ой, где там пообедал! Вот на свою голову выбрал то ли студень, то ли не студень… Тыкал в него вилкой, тыкал, а кусочки только скачут, как блохи в разные стороны. Вот я и не стал их есть.
– Да это не студень, а устрицы. Сейчас я вам закажу что-нибудь получше. А устрицы надо есть ложкой. Вот видите? Немножко посолить, поперчить, выдавить несколько капель лимонного сока, и можно есть.
– А ну-ну, покажи, как его есть, – заинтересовался Гургула, и даже Босой шею вытянул.
Офицер и не думал устрицу разгрызать, а сразу проглотил её.
– Ну надо же! – ударил себя по коленям Гургула. – И как же ты ловко её заглотнул! А я ж её, проклятую, что не брошу в рот, так она у меня на пол – бух! А там Босой и себе зубами клац! Да только ни одной не разгрыз, все они, как лягушата, у него из пасти повыпрыгивали.
Не успел он договорить, как лицо офицера скривилось, побелело, он закашлялся, и сразу же у него изо рта устрица вылетела.
– Ага! – обрадовался Гургула. – Не один я такой недотёпа!
Был во Львове хитромудрый адвокат, который брался за любое дело. Он также исполнял роль нотариуса. Как-то его позвали к умирающему человеку, который уже успел составить завещание и должен был его подписать в присутствии нотариуса. Однако, когда нотариус появился, человек умер. Семья была в отчаянии. Но нотариус нашёл выход. Он поймал муху, вложил её в рот покойника и сказал:
– Разве в нём не бьется жизнь?
После этого вложил ему в руку перо и вывел подпись под документом.
– Отныне, если у кого-нибудь будут к вам претензии, настаивайте на одном: в нём была жизнь. В этом вы можете даже на Библии поклясться.
И когда в скором времени кто-то из родственников покойника, кого он обделил в своём завещании, усомнился в достоверности его подписи, то на суде и адвокат, и те, кто были свидетелями сцены с мухой, смело клали руки на Библию и подтверждали: в нём была жизнь.
Встретились как-то на Рынке мясник с Сербской и пекарь с Шевской. А надо сказать, что они друг друга недолюбливали.
– Здравствуй, кум! – поздоровался мясник. – Угадай, откуда я иду.
– Откуда же?
– Да из вашей пекарни. Купил такую буханку, что всем буханкам буханка.
– И где же она?
– А вот, в кармашке для часов! – И залился весёлым смехом.
Пекарь не на шутку рассердился и решил ответить мяснику тем же:
– А я, кум, тоже как раз иду из вашей мясной лавки. И что бы вы думали, я там купил?
– А кто его знает!
– Свиную голову! Вот как!
– А где же она?
– Так у меня под шапкой! Ха-ха-ха!
– А-а, кум, так это я давно знал.
Это было в 1908 году. На улице Яблоновских был у двух сестёр свой дом. Обе были уже старенькими, ни одна, ни другая не вышли замуж, и жизнь их прошла в одиночестве. А потому, наверное, сёстры и одичали. Обе жили в ожидании смерти и готовились к ней очень тщательно. Приготовили одежду, заказали у хорошего мастера гробы и поставили их в доме. Не забыли также и о венках из искусственных цветов и разных лентах с надписями якобы от многочисленных родственников, которых на самом деле у них не было.
Как-то они разговорились о том, как будут выглядеть в гробу. Не долго думая, старшая сестра оделась в чёрное платье, взяла в руки свечку и легла в гроб. Младшая сестра её напудрила так, чтобы та была похожа на труп, а потом пошла за фотографом. Выбрала фотосалон на Марийской площади, зашла внутрь и говорит:
– Прошу пан, будьте так добры, сделайте мне фотографию моей сестры в гробу, чтобы у меня память осталась.
Ничего непривычного в этой просьбе не было, и фотограф отправился со старой дамой к её домику. Пани привела его в комнату, где лежала сестра, фотограф поставил аппарат и начал съёмку. Младшая сестра только приказывала, откуда лучше снимать. Но вдруг «покойница» не выдержала, замахала рукой и попросила:
– Уважаемый пан, не могли ли бы вы стать немного правее, чтобы на фотографию попал мой любимый горшок с пеларгониями!
Фотограф от испуга упал в обморок, и его еле привели в чувство холодной водой. А старых сестёр за такие опасные шутки оштрафовали.
Старая жена лычаковского крупчатника Приська сидела на завалинке и мазала дёгтем сапоги. Она была немного глуховата, но старалась это скрыть. А тут как раз вошёл во двор её племянник Павло, который закончил учёбу в Вене и вернулся во Львов.
