Сторонники Прохорова, в том числе Алла Пугачева, съехались в здании Академии наук (которое, собственно, и арендовал олигарх под проведение съезда). Прохоров вышел на сцену и под телекамеры произнес вызывающую речь о том, что будет бороться. Обвинил лично Владислава Суркова в рейдерском захвате партии и сказал, что не намерен больше мириться с таким византийским стилем в политике. Но вместо борьбы на следующий день он уехал отдыхать в Турцию и отсутствовал месяц.
Сурков был убежден, что это вовсе не конец либерального проекта — он просто избавился от неудобного исполнителя, и стоит только его поменять, шестеренки завертятся опять. Но он просчитался. Скандал был такой силы, что на этом история либерального проекта, который целый год придумывали Медведев, Юмашевы и Волошин, закончилась. «Правое дело» фактически прекратило свое существование. Вместо Прохорова партию возглавили карикатурные фигуры, нанятые Сурковым, чтобы создавать видимость политической деятельности, — в итоге на выборах партия, которая должна была объединить вокруг себя всех российских либералов, заняла последнее место.
У краха мощной праволиберальной партии был и еще один зритель. Премьер-министр Путин, сидя у себя в резиденции, раз за разом пересматривал выступление Прохорова перед сторонниками в здании Академии наук и хохотал. И повторял: «Так вам и надо!» А потом устроил выволочку Суркову. «Что, расслабились? — зло смеялся он. — Привыкли иметь дело со слабаками? Не готовы к настоящему сражению совершенно». Тот факт, что президент, имеющий колоссальные возможности и огромные ресурсы, не смог даже создать поддерживающую его партию, доказывал, что и на более серьезные вызовы Медведев не способен.
Путин не зря заговорил про войну. Война была тем, о чем он думал все больше — и говорил все больше. И хотя Медведев не придал событиям в Ливии никакого значения, на Путина они произвели колоссальное впечатление.
Он был лично знаком с Каддафи — тот приезжал в Москву, разбивал в Кремле свой бедуинский шатер и ходил вместе с Путиным на концерт французской певицы Мирей Матье. Все время переговоров Каддафи говорил с Путиным об американцах — о том, что их истинная цель — убить его и установить мировое господство. А еще хвалил Путина за то, что тот, как и Каддафи, американцам сопротивляется.
Решение Медведева поддержать антиливийскую резолюцию Путин воспринял как непростительную слабость. Сразу после этого к нему потянулась вереница донесений из МИДа и СВР — о том, как много потеряла Россия, предав Каддафи. До той поры никто в окружении Путина не осмелился бы выдвинуть какое-либо обвинение в адрес Медведева, но ливийская резолюция и эмоциональная реакция Путина на нее как будто сняли все табу. «Он предал Ливию, предаст и вас», — шептали премьер-министру.
Путин злился все больше и больше. Когда речь заходила о Каддафи, он стал забывать о том, что внешняя политика — прерогатива президента: «Говорили о закрытии неба, но где же оно, если бьют каждую ночь по дворцам, где проживает Каддафи? Говорят, что не хотят его уничтожать, зачем же тогда бить? Там что, мышей таким образом выводят?» — вопрошал он по телевидению.
Когда Муаммара Каддафи убили, Путин разозлился еще сильнее. Его возмущало, прежде всего, вероломство Запада. Пока лидер Ливийской Джамахирии был антизападным изгоем, его режим был крепок. Проблемы начались у него лишь тогда, когда он пошел на уступки, признался во всех грехах, выплатил компенсации родственникам жертв взрыва над Локерби. Он вышел из-под санкций и даже принимал участие в саммите G8 в 2009 году в итальянской Л’Акуиле (в качестве председателя Африканского союза), где ему жал руку даже Барак Обама. Однако оказалось, что за излишнее повиновение и сговорчивость он и был наказан. Ровно в тот момент, когда Каддафи открылся и доверился Западу, ему нанесли удар в спину. Пока Каддафи был изгоем, его не трогали, а как только он попытался стать прозападным и послушным — его не только свергли, но и убили на дороге, как старую собаку.
В убийстве Каддафи, считал Путин, косвенно виноват и Медведев — ведь ему западные партнеры обещали просто установить бесполетную зону над Ливией, чтобы помешать диктатору бомбить позиции повстанцев. А он поверил.
Наблюдая за тем, как Медведев и Сурков очаровывают хипстеров, осваивают американские соцсети — твиттер и фейсбук, силовики из окружения Путина вдруг стали выдвигать смелые предположения: а вдруг все это вовсе не профилактика «цветной революции», а подготовка к ней? Вдруг все это часть плана американцев, которые продолжают разлагать российскую политическую элиту, чтобы повторить ливийский сценарий?
В конце лета Путин позвал Медведева на рыбалку. Они отправились в Астраханскую область, на базу отдыха «Житное», которую построил для себя министр обороны. Три дня ловили рыбу и демонстрировали улов журналистам. Оба были довольны. Президент счел, что премьер на него вовсе не обижен, никакого напряжения нет — как и не было. Тандем крепок.
Во время той рыбалки Путин и сказал Медведеву, что будет лучше, если тот уступит ему кресло президента. «Ситуация в мире сложная, Дима. Можно и страну потерять» — так пересказывают их легендарный разговор. «Ну почему же, — растерялся Медведев, — почему же я потеряю?» «Да потому что очень сложная ситуация в мире, Дима. Каддафи вон тоже думал, что не потеряет. А американцы хитрее оказались».
У Медведева не было никаких аргументов. А у Путина они были.
«В 2008 году, — примерно так говорил Путин, — я был политиком номер один. Я мог бы переизбраться еще раз, но мне конституция не позволяла. Я решил ей подчиниться и уступил место тебе. Мы договорились, что, когда наступит день, мы сядем и решим, что делать дальше. И вот день настал: я по-прежнему политик номер один, ты на втором месте. По закону мы оба можем участвовать в выборах. Ты моложе, это плюс. А у меня больше опыта, это тоже плюс. Есть одно отличие — у меня рейтинг выше. У меня есть “Народный фронт”, который меня поддерживает. В любой стране правящая партия выдвигает того кандидата, который популярнее. Власть будет прочнее, если мы пойдем на выборы как одна команда. Ты будешь премьером, как я сейчас, — убеждал Путин. — А потом ты опять вернешься». Медведеву было нечего ответить.
Развязка наступила быстро. 23 сентября начался съезд «Единой России», и всем участникам было ясно, что именно там будет сделано судьбоносное заявление. О том, каким будет оно, не знал никто — даже ближайшие помощники Медведева. 24 сентября участников вызвали в Лужники рано утром, за несколько часов до начала заседания. По залу ходили звеньевые и репетировали с участниками кричалки: на всякий случай тренировались скандировать и «Пу-тин-Пу-тин!» и «Ме-две-дев-Ме-две-дев!».
Первым выступал Путин — он загадочно сказал, что «у Дмитрия Анатольевича есть предложения по поводу будущей конфигурации власти». И предоставил слово президенту. Медведев произнес долгую речь, подводящую итоги своего президентства, а потом предложил Путина на должность президента. Зал разразился отрепетированными аплодисментами и скандированием.
«Эти аплодисменты дают мне право не объяснять, каким опытом и авторитетом обладает Владимир Владимирович Путин. И еще несколько слов на эту тему. Меня все время спрашивали: “Когда вы определитесь, с чем выйдете к людям?”, а иногда меня и Владимира Владимировича спрашивали: “А вы не разругались друг с другом?” Я хочу полностью подтвердить то, что только что было сказано. То, что мы предлагаем съезду, — это глубоко продуманное решение. И даже больше, мы действительно обсуждали этот вариант развития событий еще в тот период, когда сформировался наш товарищеский союз».
Окружение Медведева было безутешно. «Да уж, нет повода для радости», — не сдержавшись, написал в твиттере ближайший помощник Медведева Аркадий Дворкович.
Глава 13
В которой лидер оппозиции Алексей Навальный почувствовал, что может повести народ на Кремль
Алексей Навальный — инопланетянин. На первый взгляд он выглядит как обычный человек, вы даже можете нечаянно подумать, что он и есть обычный человек — он ходит по улицам, ездит в метро, заходит в магазины, словом, делает все то, что делают обычные люди и не делают российские высшие госчиновники или суперзвезды. Но это только видимость. На самом деле Навальный — политик. Почти все, что он делает, он делает не случайно. Все исполнено особым смыслом. Все подчинено его политической деятельности и политической карьере. Осознать это так же неожиданно, как обнаружить, что под маской человека, с которым ты давно общаешься, скрывается пришелец.
Навальному, конечно, очень трудно. На него обрушилась вся мощь государственной машины, но он как-то с этим справляется. Он, например, не водит машину, потому что опасается, что под колеса бросится провокатор — чтобы потом его, Навального, можно было посадить в тюрьму за наезд на человека.
