Чиро вошел в палату Энцы и замер. Жена в белой больничной рубашке лежала, прижимая к груди голубой сверток. После того как она стала матерью его первенца, красота Энцы точно обрела глубину. 28 июля 1919 года – эту дату он будет помнить до конца жизни, сколько бы подробностей ни изгладилось из памяти.
В тот день они с Энцей окончательно стали la famiglia.
Лаура, тоже находившаяся в палате, улыбнулась и вышла, дружески коснувшись плеча Чиро. Они остались втроем. Чиро подошел к кровати, одну руку положил Энце на талию, а другой привлек к себе обоих. От сына пахло свежим тальком и непередаваемым младенческим духом. Он был такой длинный и такой розовый, маленькие пальчики сжимались, будто хотели ухватить воздух.
Энца хотела назвать его Чиро, но у мужа были другие мысли. Он думал, не назвать ли мальчика Карло, в честь своего отца, или Марко, в честь отца Энцы, или Игнацио, в честь Игги, который всегда был добр к нему, или Джованни, в честь Хуана Торреса, который погиб в окопах. Но, представляя всех этих людей, он предложил назвать первенца Антонио – в честь святого, который помогает найти путь тем, кто потерялся в лабиринтах жизни.
Он вспомнил тот вечер, когда впервые встретил Энцу. Сирота, он всегда смутно ощущал свою заброшенность, отдельность, неприкаянность. Внутри точно зияла какая-то сосущая пустота, так было всегда, – Чиро полагал, что и будет всегда. Но Энца все изменила. И вот он отец…
Энца осторожно, точно чашу из тончайшего фарфора, передала Чиро ребенка.
– Антонио, я твой отец. Я никогда тебя не покину, – прошептал он и прижался губами к бархатистой младенческой щечке.
– Он похож на тебя, – сказала Энца. – Представь, в мире вас теперь двое, ты и твоя копия.
Дома их ждала Лаура. Она сварила кастрюлю густого овощного супа с картошкой, который, как она считала, мигом придаст Энце сил. Она вылизала квартиру, так что Энце оставалось лишь кормить ребенка и отдыхать.
Первую ночь Лаура не спала, следила, как Энца кормит, затем забирала у нее малыша, укладывала и помогала Энце добраться до постели. Рядом с подругой Энца острее ощущала свое счастье. Но однажды утром пришла пора прощаться.
Энца сидела с ребенком на руках и наблюдала, как подруга укладывает вещи.
– Ты уверена, что тебе он не понадобится? – Лаура встряхнула классический темно-синий кардиган.
– Перестань предлагать мне свои вещи, – улыбнулась Энца.
Лаура присела на край постели:
– Ну я же не знаю, когда опять увижу тебя.
– Возвращайся в любое время.
– А может, ты выберешься в Нью-Йорк? – предложила Лаура.
– Когда-нибудь – обязательно. А что ты собираешься делать, когда вернешься?
– Начать все заново. – Глаза Лауры увлажнились, но она решительно вытерла их платком. – Собираюсь оставить свои слезы где-то на полпути отсюда к вокзалу Пенн[83]. Когда выйду из поезда, уже буду в полном порядке.
В дверях возник Чиро.
– Знаю, знаю, Чиро, пора, иначе опоздаю на поезд. – Лаура встала и защелкнула саквояж.
– Думаю, опоздать тебе придется.
– Почему? Несчастный случай?
– Нет. Просто придется. – Чиро прислонился к косяку.
– Что случилось? – Лаура вытащила билет, словно ожидая найти там ответ.
– Кое-кто желает тебя повидать. Ну-ка, спускайтесь в мастерскую. – Он забрал у Энцы ребенка. – Леди, следуйте за мной.
Лаура пребывала в замешательстве, Энца тоже не знала, что и думать. Переглянувшись, они послушались Чиро. Тот спускался первым, следом Энца, замыкала шествие Лаура.
У верстака стоял Колин Чапин. Элегантный как обычно, разве что костюм выглядел слегка помятым. Лаура застыла на миг, точно ей явился призрак. Затем попятилась к лестнице.
– Куда это ты собралась? – спросил Колин. – Я проделал ради тебя весь этот долгий путь.
Лаура снова замерла.
– Почему?
– Потому что я люблю тебя и хочу на тебе жениться.
– В самом деле?
– Если ты примешь меня, – улыбнулся Колин. – И моих мальчиков. Они – часть сделки.
– А как насчет твоей матери?
– Я напомнил ей, что ее собственная мать была из Фитцсиммонсов, вкалывавших на стекольной фабрике.
– Так твоя мать тоже ирландская нищета?
– Самая ирландская на свете, – рассмеялся Колин. – Не заставляй меня умолять тебя. Ты выйдешь за меня? Сделка предложена.
Чиро и Энца переглянулись и уставились на Лауру. Та набрала побольше воздуха и ответила:
– По рукам.
Колин рассмеялся, Энца и Чиро присоединились к нему. Только Лаура разрыдалась.
– Ты – это все, чего я хотела.
– Так почему плачешь? – Колин подошел к ней, обнял, поцеловал.
– Потому что никогда не получаю желаемого.
– Ты и сама знаешь, что это не так, – мягко возразил Чиро.
– Точно, знаешь, – подтвердила Энца.
Лаура Мария Хири и Колин Купер Чапин поженились 26 декабря 1919 года в капелле Девы Марии в кафедральном соборе Святого Патрика на Пятой авеню в Нью-Йорке. Колин отметил, что это День подарков[84], а значит, по приметам, их ждут либо сплошные ссоры, либо райское блаженство. Они выбрали этот день, потому что Мет погасила свои огни на время новогодних праздников, а мальчиков отпустили на каникулы. Уильяму было одиннадцать, а Чарльзу – двенадцать. Все четверо Чапинов отправились в Майами-Бич – благодаря медовому месяцу каникулы у мальчишек растянулись вдвое.
Лаура послала в Миннесоту открытку, на которой было лишь несколько слов, выведенных ее великолепным «палмеровским»[85] почерком: «В жизни не была счастливее».
Энца поставила манеж в своей мастерской, рядом со швейной машинкой. Они с Чиро не разделяли работу и семейную жизнь – им прекрасно удавалось их совмещать. Ребенку нравилось, посасывая бутылочку, наблюдать за игрой света, пробивавшегося сквозь крону дерева за окном и ронявшего лепестки теней на старый жестяной потолок. Когда Антонио спал, Энца помогала Чиро. Она полировала кожу и засовывала в ботинок деревянный стержень, чтобы протолкнуть кожу внутрь железного «стакана».
Чиро устраивал перерывы, чего прежде не делал, выходил с Антонио во двор, подбрасывал в воздух, позволял порезвиться на травке. Антонио уже исполнилось два года, и к нему приводили гостей, сверстников. Хотя он был первенцем у Энцы, у нее имелся опыт возни с малышами, вынесенный из детства. Да и вокруг хватало опытных родителей, готовых помочь. Ида Унчини, чьи дети уже выросли, заглядывала запросто, по-соседски. Другая соседка, Линда Албаназе, с готовностью катала Антонио в своей кондитерской тележке.
Мастерская Чиро на Вест-Лейк-стрит постепенно стала местом, где собирались шахтеры. После смены они заглядывали поболтать, перекинуться партией в карты. Чиро угощал их сэндвичами с томатами и моцареллой – сыр он делал самолично, словно вернувшись во времена монастырского детства. Энца дважды в неделю пекла свежий хлеб и следила, чтобы Чиро приглашал друзей в эти дни – угостить свежей выпечкой.
