Слиссы дали нам преимущество в скорости, но не избавили от одуряющей жары, испарений и черных туч разнообразных летающих гадов, которые все как один были камикадзе, потому что избавиться от них можно было только прихлопнув. И еще одна напасть, гады ползучие. Их тоже было немало.
Я насчитал четыре разновидности, но затем бросил это дело, следя лишь за тем, чтобы змеи не попали под ноги Мухорки.
Но настроение было как будто бы праздничное, особенно у тех, кто счастливо избежал смерти. Лишь Горднер по-прежнему оставался мрачен.
Ну, во-первых, это его обычное состояние, но по большей части потому, что раненое плечо не давало ему покоя.
Когда на пути попался небольшой островок суши, облюбованный какими-то птицами с длинными клювами и иссиня-черным опереньем, мы остановились на отдых.
Тибор довольно язвительно поинтересовался у Чемира, по-прежнему ехавшего впереди всех, как это он позабыл о слиссах, тот даже взвился.
— Да откуда мне о них знать. Не было у нас дураков лошадей по болотам таскать. Ты что, думаешь, у нас лошади табунами ходили? — кипятился он — Да мы даже землю быками пахали. В деревне и лошадей-то было — и Чемир принялся загибать пальцы — У мельника две лошади, еще у… — он взмахнул рукой. — Да я на лошади то научился ездить, когда в солдаты попал. -
— То-то ты до сих пор на коне сидишь, как коза на заборе — под общий смех заявил Тибор, но Чемир даже не стал ему отвечать, лишь обидчиво отвернувшись от всех.
Кратковременный отдых, неполная кружка вина, кислого и отдающего кожаным мехом, и снова в путь.
Курс мы старались держать строго на север, туда, где виднелись вершины невысоких гор, по сравнению с Агнальскими так просто холмов. Все чаще и чаще нам приходилось забирать левее. Но горы становились все видимей, и вскоре на горизонте показался берег, еще далекий и не очень доступный.
К тому времени подул свежий ветерок, нагоняя тучи и вскоре пошел дождь, мелкий и прохладный. Дождь прибил гнус, дышать стало легче и даже бедные лошади, казалось, приободрились. А может быть они учуяли близость берега и травы, по которым непременно успели соскучиться.
До твердой земли мы добрались почти в сумерках. Слиссы давным-давно были утеряны, но свое дело они сделали, позволив нам оторваться. Оторваться так надежно, что преследователи потеряли все шансы нас догнать. По крайней мере, как мы не всматривались в пространство за своей спиной, но обнаружить их так и не смогли. Даже зрительная труба Горднера в этом не помогала.
Ближе к берегу земля стала более твердой, но коварной, потому что все чаще стали попадаться участки, на вид выглядевшие также как и все вокруг, но с самой настоящей трясиной под жестким покровом низкорослой колючей травы.
Вот в один из таких участков и попала наша единственная вьючная лошадь. Она брела самой последней, увлекаемая Крижоном за поводья.
Вероятно, будь на ней всадник, такого бы не случилось. Ей же пришло в голову взять чуть правее, и она ухнула в такой зыбун, что у нее осталась торчать только одна голова.
В какой-то мере виноват в этом сам Крижон. Возьми он повод чуть короче, и она просто не смогла бы отдалиться в сторону так далеко. Видимо он сам это понимал, потому что принимал в ее спасении самое горячее участие. Лошадь мы все же спасли, ценой его левого сапога.
Это случилось недалеко от берега, так что часть наших людей уже успела на нем оказаться.
Берег, в отличие от противоположного своего брата, был каменистым и почти лишенным растительности. Лишь кое-где между камней, в жидкой грязи, торчали клочки травы, такой же жесткой и короткой, что и на самом болоте. Воды поблизости не оказалось, но Горднер принял решение остановиться на ночлег. Вероятно, это случилось потому, что дальше на нашем пути вставали горы, те самые, которыми мы любовались всю вторую половину дня, мечтая поскорее до них добраться.
Лезть в горы в уже наступающей темноте было верхом легкомыслия, а Горднер никогда не мог им похвастаться.
Сушняк для костра все же нашелся и вскоре над огнем запарил котел с водой, той, что несла спасенная нами лошадь и которую мы берегли как неприкосновенный запас. Теперь можно, теперь все, завтра мы обязательно добудем воду. Вполне возможно, что вон за той горой, чья вершина имеет форму кратера вулкана, течет река с заросшими изумрудного цвета травой берегами.
Пока мне необходимо найти что-нибудь подходящее для пары факелов. Только осторожнее, что-то здесь пресмыкающихся гадов намеренно, прямо змеиный заповедник. А факела мне понадобятся и вот почему.
Всего лишь в паре сотен шагов от места, где мы остановились на ночлег, развалины какого-то строения, чем-то похожего на храм, слишком уж необычные у него формы. Такое присуще обычно именно им, он даже мне напоминает что-то индейское, из Центральной Америки.
Строение, хоть и не огромное в размерах, но есть в нем какая-то монументальность. И в любом случае очень интересно. Никогда себе не прощу, если проеду мимо, не заглянув.
Я еще раз взглянул на положение светила, на развалины, на суетящегося у костра Чемира, бывшего за кашевара. Может быть сейчас сходить, пока не стемнело. После ужина, пусть и такого, а размеры котелка ясно давали понять о величине порции, будет значительно труднее заставить себя тащиться на экскурсию по местным достопримечательностям.
Если это храм, то вряд ли, в то время когда им пользовались, находился на краю болота. Наверное, когда-то здесь был или морской залив, или озеро, или протекала река, судя по ширине болота очень и очень немалая. Тогда все сходится. Разве что храм посвящен какой-нибудь Великой Гадюке.
Все, решил я, сейчас и пойду. Каши мне оставят, и раньше бы не забыли, а теперь, при моем нынешнем статусе господина барона и думать об этом смешно.
Вот только послушаю, чем там Тибор Крижона допекает, что-то интересное.
Как оказалось, дело было вот в чем.
После того, как я в силу своего нынешнего положения отдалился от Тибора, с которым у меня до этого были весьма приятельские отношения, тот сблизился с Крижоном.
Крижон, оставаясь в заслоне, оставил Тибору якобы во временное хранение, некоторые вещи.
Так вот, среди вещей, переданных Тибору, была фибула, а попросту застежка для плаща. Плащи здесь все еще представляли собой кусок полотна самой разнообразной ткани и окраски, изредка с капюшоном. И такая вещь, как фибула служит не украшением, а по своему прямому назначению.
Только вот фибула у Крижона была не совсем простая. Эта единственная вещь, которая осталось у него после походов в степи кронтов, и он ей очень дорожил.
