Бойцы поспешно подвинулись, освобождая место для командира, услужливо повернули фонари-коптилки и с интересом уставились на подполковника. Тот снял со спины худую торбу, достал оттуда крепко завязанный горловиной, водонепроницаемый мешок из прорезиненной ткани…
– Фомчук, будешь переводить, и ты, Гогачев, останься, смотрите и учитесь, салаги! – Командир потянулся пальцами к связанному, досадливо крякнул, когда тот попытался увернуться от его рук, левой схватил пленника за ухо, правой ухватился за туго вбитый между зубов деревянный кляп. Тот замычал. – Да что ж вы, ироды, сделали? Ни туда ни сюда. Ну во-от, переводи, Фомчук, – подполковник заговорил, неспешно подбирая слова, глядя, как пленник непривычно шевелит челюстью, онемевшей от долгого пребывания во рту затычки. – Я офицер Красной Армии. Знаю, кто ты такой. Требую от тебя полного повиновения, ответов на все мои вопросы. В случае сотрудничества гарантирую тебе жизнь, в противном случае – долгую мучительную смерть… Перевел? Ну, добавь еще, что никаких конвенций о правах военнопленных Советский Союз с Германией не подписывал, и мы знаем, как немцы обращаются с нашими…
Ерошкин внимательно следил за лицом связанного немца и одновременно с переводом Миши Фомчука развязывал туго перетянутую горловину мешка. Развязал и сунул в мешок руку. А когда Фомчук закончил переводить, вытащил из мешка кулак и… вытряхнул на голый беззащитный низ живота пленного ядреных лесных муравьев. Затем резко вытащил из ножен свой морской кортик, который берег еще с молодости, и пару раз полоснул по животу. До крови. Немец резко дернулся, но Ерошкин неожиданно быстро подскочил к нему и наступил ногой на грудь, удерживая в углу, нагнулся и ударил кулаком в лицо…
– …Переводи дальше, – невысокого роста, подполковник запросто выпрямился под низким сводом землянки. Спокойно достал блестящий, как зеркало, полированный портсигар, вытянул оттуда папиросу. Не спеша сжал мундштук зубами и пальцами, закрутив гармошку, и прикурил трофейной немецкой зажигалкой, затянулся, спокойно глядя на корчащегося немца. – Скажи, что я ему сейчас весь мешок на одно место высыплю, а если не поможет, вставлю туда железную трубу, засуну живую крысу и нагрею с одного конца… Времени у нас много…
…Комсомолец, студент иняза, добровольцем ушедший на войну из дипломатической академии, 20-летний Фомчук возбужденно сыпал на немецком вопросами, немец, утирая рукой кровь из разбитого носа, вяло и подавленно отвечал. Муравьев с него стряхнули, развязали и дали надеть штаны. Так Ерошкин возвращал ему надежду на жизнь, чтобы пленный не рыпался. Между тем подполковник рассуждал холодно и беспристрастно. За простым унтер-офицером СС Центр самолет присылать не станет. А держать пленного на базе долго, муторно и накладно. Вывод один.
– …Подготовьте шифровку в Центр, – сухо произнес подполковник. – Радистку мне сюда! Хотя нет, не надо. Я сам к ней схожу…
Гогачев с готовностью кивнул. Он с восторгом смотрел на своего командира, как обычно, сумевшего найти выход из сложной ситуации и моментально сломившего сопротивление фанатичного пленника.
– …Что с ним делать будем, командир? – преданно глядя на Ерошкина, спросил Гогачев.
– Выпотрошить и в расход, что-что… – слегка раздраженно ответил подполковник. – Чай, не маленький, а вопросы задаешь как будто октябренок. Миша пусть с ним поработает еще, и ко мне с докладом. Да, а тело… ну, не мне тебя учить…
«Не мы это начали», – отстраненно подумал Ерошкин, тем более что немец так и не дал им главного – местонахождения Объекта, того самого, ради чего и была проделана такая большая и серьезная работа. Для организации партизанского движения ввиду своей малонаселенности эта территория подходила плохо. «Да-а, спецотряд СС “Оборотни”, волки те еще… моим мальчишкам просто повезло, что вырвались, немцы проявили нешуточную беспечность». А еще Ерошкин подумал о том, что станется с несколькими десятками других мальчишек, если тех двоих найдут и выпотрошат…
…Что-то удерживало Николая на месте, и он не спешил вставать с лежки в овражке, хорошо опутанном густым лесным кустарником, где они перекусили тщательно сберегаемым сухим пайком. Конкин нетерпеливо ткнул его кулаком в плечо, двигай, мол, но Коля не спешил. Повернулся к товарищу, сделал страшное лицо, прижал палец к губам. Оба прижались к земле и прислушались. Лесную полуживую тишину внезапно прорезал странный звук, как будто из колеса под давлением резко спускали воздух, затем чей-то крик и… приглушенный выстрел.
– …Бежим туда! – яростно зашептал Конкин, дергая товарища за рукав. – Давай быстрее! Вдруг там наши воюют!
– Какие наши, Вань?! – спросил Николай и дернулся от неожиданности, Конкин резко приподнялся, накинул на себя вещмешок, схватил автомат и бросился в лес, на звук выстрела.
Выдохнув сквозь сжатые зубы и подавив нахлынувшую на товарища ярость, Удальцов схватил свои нехитрые пожитки и бросился следом…
…Одного из немцев Николай видел раньше в лагере, среди ряженых партизан. При схожих обстоятельствах. Немцы в пятнистых комбинезонах спецвойск СС расслабленно стояли с ножами в руках, с одного стекала кровь, а у их ног ничком лежали двое, Николай за долю секунды отметил про себя: «Трое, стоят спокойно, расслабленно. Здоровые, твари». Додумать он не успел, рысью крадущийся справа и спереди от него Иван неожиданно присел, положил на землю автомат, вытащил из-за голенища нож и, прямо через кусты, в великолепном прыжке упал на спину немца с окровавленным ножом, перекатился, поднялся, стряхнув со своего лезвия кровь, ощерившись, встал против немцев…
…Прыгнув сзади на безоружного, Николай попытался взять его шею в локтевой захват, но немчура оказался неожиданно сильным и попытался перекинуть его через себя. Руки Удальцов не разжимал, чувствуя, что, если разожмет – проиграет схватку. Упал на спину, все еще удерживая шею, но уже начиная ощущать противную слабость в руках, как будто враг высасывал из него силы. Внезапно немец широко раскинул ноги, двинул Колю локтем в живот, рывком развернулся и… вырвался из захвата. Коля попытался взбрыкнуть слабеющими ногами, и тут раздался шаркающий, непередаваемый звук, какой издает хорошо заточенный стальной клинок, соприкасаясь с силой с живыми еще, человеческими ребрами. Обессиленный, Коля проследил за серыми глазами молодого еще немца с короткими соломенными волосами, еще секунду назад торжествовавшего победу. С хрипом из его губ вырвался последний выдох, тело безжизненно рухнуло.
– … Наповал! – радостно, вполголоса, но будто из груди рыкнул Иван, торжествующе вздернув свой кинжал к небу, так, что с него во все стороны брызнули капли свежей рубиновой крови. – Ты чего, Колян?! Ты ранен?
