– Ну почему раком? – я поставила свою чашечку на стол и пальчиком рисовала узор на её краешке. – Скорей на четвереньках…
– А как же тогда – раком? – проявил тягу к знаниям мой старательный ученик.
– Понятия не имею… – я подняла на Вовочку взгляд. – По-моему, это вообще что-то гастрономическое… из рыбной кухни…
– Ага!.. – Вовочка явно не верил в гастрономию. – Скажите ещё из «В мире животных»!
– Отряд ракообразных… – я пребывала в лёгкой прострации от вкуса крепкого кофе. – Представляешь, вот завтра тебе придти в школу, поймать кого-нибудь из начинающих умалишённых, вроде твоего Корешка, и в доверительной форме сообщить: «Я вчера с Леночкой был раком!» Как ты думаешь, может у человека возникнуть мысль о твоём чудесном превращении в это мирное пучеглазое животное?
– У Корешка всё может! – ни мало не сомневаясь, заверил Вовочка. – Он сам животное то ещё! Он к нам в щуки тогда сразу попросится…
– Ой! – Вовочкин ход мыслей мне определённо нравился – он, оказывается, ассоциировал нас с персонажами известной басни. – Так я, по-твоему – Царевна-Лебедь?
Ещё немного повеселившись и поварьировав на этимологическую тематику, мы пошли делать уроки дальше. А ночью эта «царевна-лебедь» ухитрилась предстать пред Вовочкины очи именно в обсуждавшейся наклонной позиции.
Вовочка спал уже, я же немного затянула свои занятия и ушла на кухню, чтобы не мешать ему. Мне оставалось немного совсем, я стояла в одних своих домашних в цветочек одной ногой на полу, другой коленкой на табуретке и покусывала карандаш над последними строчками план-уроков на завтра. Видимо длина моих ног всё и обусловила, так как попа моя всё же была надо признать повыше уровня стола… Я легонько прикусила кончик карандаша, когда почувствовала как осторожно, медленно, но неуклонно мои трусики сползают вниз, поддетые явно в их снимании поднаторевшими пальцами… Я замерла не оборачиваясь… А просто Вовочка проснулся, вышел «попить-пописять» и вот от чего-то подзадержался, решил, видимо, «посмотреть»… Мы не обменялись с ним ни единым словом до самого утра, будто не сговариваясь решили играть в «молчанку»… В полной тишине я слушала его дыхание и ощущала его тут же на своей влажной дырочке… А потом поцелуй… Влажный ей сродни, алчный, долгий, сосущий… Я выпустила изо рта кончик карандаша, он шлёпнулся на раскрытую тетрадку и я взяла его вновь уже прямо за древко посередине, и мои зубы тут же вжались с обеих сторон в податливо-упругую плоть дерева… А он оставил меня в состоянии полупарения и на мгновенье исчез… Я прикрыла глаза и на обратной стороне век увидела космос… В меня позади входило орудие древнее, орудие непосредственного сотворения человека… Я сжала в руках края табуретки и обеими ногами уже ступила на твёрдую землю… Так было гораздо удобней играть бёдрами с этим суровым орудием, натянувшим меня на себя где-то там… Я поймала себя на слезах, обнаружив их голубые полосы на тетрадном листе, по которому чуть проскальзывало моё лицо… Оно ж «пёрло» ведь так, что одни лишь объятия его рук, крепкой хваткой на талии начинали потихоньку сводить меня с ума… А когда я без сил опустила голову мимо стола и случайно увидела его тёмные лохматые ноги на фоне белизны моих собственных, то тогда уже умышленно я наклонилась ещё сильней, пытаясь увидеть… Я увидела… Два красивых и мощных яйца, покрытых чёрными волосами, размеренно шлёпались по моей шёрстке… И вид этого столь явного мужского достоинства довёл меня до моей первой настоящей финальной точки… Я выгнулась и закричала как обезумевшая от любви самка оленя, рискуя перебудить полдома… Я сотрясалась и чуть приседала ему на всё торчащий и торчащий во мне член… Я чуть ли не вырывалась из его крепкой хватки… А он держал меня с какой-то просто невероятной спокойной силой и всё ебал, и ебал, и ебал…
– Леночка, а это и есть раком? – спросило утром меня моё наивно-возбуждающееся заново чудовище.
– Вовочка… – я поцеловала его в лобик и достала из-под подушки чуть не до утра бывший зажатым у меня в кулачке обломок карандаша, который я нещадно перегрызла в беспамятстве минувшей ночью. – Вовочка… (я посмотрела на него виновато) По-моему, это даже не «раком»… это уже просто каким-то «бобром»!..
♂
Леночка и бабушка познакомились на Новый год. Когда мы с Леночкиной лёгкой руки придумывали, где нам хотелось бы оказаться в Новогоднюю ночь, я вспомнил, что надо бы бабулю зайти поздравить за день-два, как я делал обычно, если не забывал. На что Леночка и предложила пойти к бабушке прямо на Новый год, а мне эта мысль понравилась. Вспомнилось, как я оставался один раз совсем малышом у бабушки под Новый год, и как бабушка каждый раз приглашала, но всё не доводилось и не доводилось. Познакомились они настолько непосредственно, что я толком и не могу вспомнить сам момент знакомства. Помню только, что мы сидели уже за накрытым столом, было тепло, как в детстве, и была ёлка. Леночка и бабушка разговаривали о чём-то негромко, но увлечённо, а я сидел как в лёгком тумане и смотрел то на них, то на телевизор в его «Огонёк», то на качающиеся игрушки и орехи на ёлочке… Словно всё это было уже, было также хорошо и спокойно… И не совсем понятно, почему оно исчезало у меня куда-то, или то я у него исчезал…
А потом мы с Леночкой вместе или по очереди стали у бабули гостями куда более обычными относительно моих прошлых не столь частых, особенно последние год-два, визитов. Бабушка только тихо радовалась. С Леночкой они могли часами говорить о литературе, обеими любимой, или вообще о чём попало. Поэтому мы часто после уроков срывались к бабушке даже не заходя домой, если обнаруживали в своих сумках необходимый комплект учебников на завтра. И там для меня наступало некоторое облегчение в моей ставшей бесконечной учебной программе. Леночка с бабушкой внимания на меня почти не обращали, и я увлечённо грыз ручку, пребывая в блаженной прострации над какой-нибудь очередной научной темой, а то и вовсе старательно рисовал голую Леночку на внутренней стороне обложки своей тетрадки (во мне с некоторых пор просыпались определённо неординарные художественные способности). Иногда мы уходили к бабушке на целую неделю и это было таской отдельной. Ходить в школу из другого района, добираясь на траликах и автобусах поутру; отвисать вечера напролёт в тишине и покое бабушкиных комнат; многие дни не вспоминать о существовании родных стен – всё это напоминало небольшое пребывание на другой планете.
Наши занятия любовью с Леночкой у бабушки в гостях протекали с той же естественностью, что и у Леночки дома. Вообще что-то было в воздухе что ли, в самой атмосфере бабушкиного дома, что придавало лишь дополнительную уютную и хорошую окраску всему происходившему в нём. Наверное этим Леночка и бабушка были схожи даже больше, чем своей привязанностью к художественной литературе – они умели создавать и существом своим и самим существованием какое-то почти неуловимое тепло схожее с сиянием, которое согревало посильней всего мне известного. Жила бабушка в двухкомнатной «сталинке» с прикольно высокими потолками, которые напоминали то ли своды буддийского храма, то ли стены античных святилищ (тогда я не знал ничего подобного, но впечатление от этого не преуменьшалось). Мы с Леночкой приземлялись на ночь в одном из углов алькова второй комнаты, а бабушка обычно спала в своей первой комнате. Весь день же тусовки шли по комнатам без разграничений. Во второй комнате был большой стол для занятий, старомодный диванчик и древний шкаф, и две кровати в углах, и телевизор ещё был, с этажеркой, и с тумбочкой. Всё, кажется, ничего там больше не было, кроме нас. Мы любили друг друга с той же частотой, что и дома, в том же самом ключе. Леночка присаживалась на одну из кроватей, либо на диванчик, я заходил на посадку и через несколько минут мы отправлялись в совместное воздушное плавание. После каждого полёта остаётся чувство на глубине, по которому можно судить о состоянии и силе любви сопровождавшей всю навигацию и, в конечном итоге, являющейся основой жизни. От наших с Леночкой занятий любовью у бабушки в нас остались чувства исходящего нежностью мягкого света, что спокойным уютом окружал нас постоянно…
