— Обойдешься, Гай, — спокойно сказал Лобанов. Тот сперва не понял, а когда до него дошло, пожал плечами в полнейшем недоумении.
— Я — Гай Антоний, — снисходительно повторил он, — сын сенатора Элия Антония Этерналиса!
— А мне наплевать, кто ты, — по-прежнему спокойно проговорил Роксолан. — Я приехал первым — и снял комнату. Не хочешь ночевать в общей, ступай на конюшню.
— Что-о?! — вылупился Гай.
— Что слышал, — лениво проговорил Сергий и направился в харчевню. — Пошли, Гефестай, подкрепимся.
На пороге харчевни Лобанова догнал Луций Эльвий и сказал просительно:
— Не обижайся на сопляка! Гай молод и глуп, мнит себя большим человеком и настоящим мужчиной, но в теле этого льва проживает трусливый суслик. Вот отец его — тот да, тот величина известная! — Он добавил доверительно: — Сенатор послал меня в Дакию, уладить кой-какие семейные дела, и навязал на мою голову Гая. Да еще дал любимому сыночку полномочия легата. Нашел кому.
— Да я не обижаюсь, — улыбнулся Сергий.
Из-за спины Луция вышел Эдик и поинтересовался:
— А это, случайно, не ты в Большом Цирке бился? Димахером?
— Запомнили? — весело ухмыльнулся гладиатор. — Я вас тоже узнал!
— Тогда и ты на нас не держи обид, — сказал Лобанов, — особенно на Эдикуса. Он у нас язва известная.
— Да чего там! — отмахнулся ликтор. — Я уже привык. Как попал в ауктораты, так всё — считай, на самое дно угодил. И чего я только не наслушался, Юпитер Всеблагой.
— Мы тоже из гладиаторов вышли, — сказал Чанба великодушно, будто его самого просили не держать обид, — понимаем, что почем.
— Плавали — знаем! — подтвердил Гефестай.
— Да?! — радостно удивился Луций. — Надо же!
— Хозяин! — взревел сын Ярная. — Мяса! Хлеба! Вина!
— Сейчас! — засуетился управитель. — Мигом!
— Присоединяйся, Луций! — сделал широкий жест Эдик. Примерившись на глазок, Чанба обнаружил, что гладиатор-аукторат одного с ним роста, — и мигом проникся к Луцию симпатией.
Преторианцы расселись за длинным столом, с ними сел и Змей. У другой стены расположились ликторы во главе с Гаем Антонием. Легат имел надутый вид.
Роксолан, сложив гигантский бутерброд из ломтя хлеба и пласта ветчины, откусил изрядно и проговорил с набитым ртом:
— А Гай, он что, в самом деле легат?
— Да какое там! — пренебрежительно отмахнулся Луций. — Папаша постарался, оформил сыночку «вольное посольство». Короче говоря, Гай будет пить-гулять и за молоденькими дакийками волочиться, а я буду бегать по делам! А что делать? Сенатор — мой патрон, как он скажет, так и будет. Куда я без него? Если не приду к папаше Гая с утра, не поклонюсь — останусь без завтрака! А потом весь день на ногах — сенатора-то октофоры[35] несут, а ты перед носилками бегай, толпу расталкивай. Бежишь и гадаешь: угодил ли патрону? Сунет ли он тебе медь или, там, бронзу? Даст ли похлебки с лепешкой?
— Да, — хмыкнул Сергий, — тебе не позавидуешь. Змей уныло покивал головой.
— А на арене что? — спросил Гефестай участливо. — Мало платят?
— Когда как. Бывает, что денарии перепадают, и даже ауреусы. В том году я дважды бился в Септе, так за каждое выступление по пятнадцати тысяч сестерциев слупил. А толку? За квартиру отдай, долги покрой, оружейнику заплати, ланисте сунь, чтобы хороший жребий выпал… И всё! Хорошо еще, если на баню квадрант заваляется, а то, бывало, неделю немытым ходишь.
— А за работенку ликтором тебе перепало от сенатора? — задал вопрос Эдик.
— Надеюсь, что перепадет, — вздохнул Луций. — Мне, знаешь, лишний сестерций — не помеха!
Роксолан заметил, что Искандер в беседе не участвует — ест молча, порой морща лоб и задумчиво глядя на гостя за их столом, словно вспоминает, где его видел.
А Луций ел да ел, быстро и жадно уплетая поданные яства. После чего отвалился от стола, сытый и довольный.
— Благодарю покорно, — сказал он, отдуваясь, и добавил для Сергия: — Если надо будет кого-нибудь прибить, обращайся ко мне. Зашибу с удовольствием!
— Спасибо! — засмеялся Лобанов. — Воспользуюсь. Луций тяжело встал из-за стола и откланялся. Проводив его глазами, Роксолан повернулся к Тиндариду.
— Тебе, я вижу, не по нраву наш новый знакомый? — спросил он.
— Да не то чтобы не по нраву… — протянул Искандер. — Понимаешь, у меня такое ощущение, что я его уже где-то встречал. Но где? О, совоокая Афина! Не помню. Ни в лицо, ни по голосу не узнаю, но есть что-то в нем памятное. Этот подсекающий взмах руки, характерный наклон плеча.
— У-у… — махнул рукой Эдик. — Ты лучше вспомни, со сколькими мы уже пересеклись! В той же школе хотя бы. Да и потом тоже.
— Да я понимаю…
— Ну ладно, — хлопнул себя по коленям Сергий. — Вы как хотите, а я лягу пораньше. Только учтите — подниму с рассветом!
Ночи в октябре длинные, темные. И прохладные.
Сергий поднялся с великой неохотой, но не отменять же собственный приказ? Быстро одевшись и обувшись, он вышел на галерею и спустился вниз. Прямо из поилки умылся — вода здорово взбодрила — и прошмурыгал в конюшню.
Эдикус с Искандером уже встали и бродили между стойлами, подкармливая лошадей.
— Всё в порядке? — спросил Сергий, обхватывая себя за плечи. — Холодно сегодня!
— Осень! — флегматично объяснил Тиндарид.
— У нас всё спокойно, — доложил Эдик. — Бродил вроде кто-то по двору. Да и Орк с ним!
— Это точно… — протянул Сергий и зевнул — широко, с хрустом потягиваясь. — Ух-х! Седлайте зверюг!
В ворота конюшни боком продвинулся Гефестай, таща два седла зараз.
— Я и твое прихватил, — сказал он Сергию.
— Премного благодарны. Как там этот… юный друг сенаторов?
— Гай? Дрыхнет! Храпит так, что с потолка сыплется!
— Ну и пусть дрыхнет.
В это время донесся шум от мансиона. Сергий прислушался. Говорили два голоса, один, страдальческий, принадлежал Гаю, другой, лязгающий, — Луцию Эльвию.
— По-твоему, это рано? Скоро солнце встанет! Рано.
— Я спать хочу!
— Нечего спать! Так ты всё на свете проспишь.
— Что-то ты разговорился не по чину! Кто из нас легат?
— Ты.
— Вот именно!
— Так чего ж ты ноешь, легат? Это ты должен нас пинками поднимать и в строй ставить! А он валяется! Живо мойся!
Чанба захихикал, мотая головой.
— Как он его! — с удовольствием сказал Гефестай. — Приятно послушать!
— Никаких шансов! — добавил Тиндарид, намечая улыбку на плотно сжатых губах.
— По коням! — дал отмашку Сергий.
Искандер подтянулся и запрыгнул в седло. У Эдика так просто не получилось — роста не хватало. Подпрыгнув, он отжался на высоких луках сарматского седла, занес ногу. И сорвался.
