— Будьте внимательней, пан сержант, — произнес гренадер и, не дожидаясь слов благодарности, ринулся вперед.
Я застрелил шляхтича, мчавшегося от шалаша, в котором ночевали командиры отряда, в горячке боя не сообразив, что мишенью послужил никто иной, как пан Дрозд. Он мог благодарить небеса — смерть ему досталась быстрая и легкая.
Перебив всех сопротивлявшихся поляков, гренадеры наперегонки полетели к шалашу, чтобы захватить главного обидчика — пана Потоцкого. Тот стоял в гордом одиночестве, обнажив сверкающий клинок. Его окружили со всех сторон, но не решались начать атаку. Слишком грозным противником казался этот гордый шляхтич, не смотря на усталый и изнуренный ранами вид.
— Стойте, — властно произнес он и поднял левую руку. — Фон Браун остался должен мне схватку. Надеюсь, он держит слово чести.
Гренадеры прекратили смыкать кольцо вокруг шляхтича, вопросительно уставились на меня. Я понял, что кузен обязательно примет вызов, не тот у него характер, чтобы пренебречь обещанием.
— Что скажешь, брат?
— Не сомневайтесь, ясновельможный пан, — гордо выступил Карл. — Еще никто не мог упрекнуть меня в отсутствии чести. Я к вашим услугам.
Кузен поклонился. Потоцкий с усмешкой человека, которому нечего терять, опустил подбородок на грудь.
— Я рад нашему знакомству, барон, — с достоинством произнес шляхтич. — Вижу, мы оба ранены. Это уравнивает наши шансы на победу или проигрыш. Поединок рассудит, на чьей стороне правда.
Он сбросил с себя жупан и остался в белой, пропитавшейся кровью рубахе. Противники стали в позицию.
— Готовьтесь к смерти, барон.
— Только после вас, ясновельможный пан.
— Начинайте, господа, — сказал я, отходя в сторону, чтобы не мешать поединщикам.
Дуэлянты сшиблись, раза два сухо лязгнули сабли, потом один из них упал, а второй устоял на ногах, при этом качаясь как дерево на ветру. Я увидел, что это Карл и удивился столь скоротечному сражению.
— Боже мой, как быстро!
— Боюсь, мой уважаемый противник был слишком истощен ранами, — тихо сказал кузен. — Не думаю, что мою победу можно назвать честной.
Лежавший на земле Потоцкий открыл глаза и с трудом шевеля губами произнес:
— Не надо корить себя, молодой человек, вы заслужили победу в настоящем бою.
Шляхтич закашлялся, каждое слово давалось ему ценой неимоверных усилий.
— В благодарность за ваш благородные поступок, открою вам маленький секрет: не стоит возвращаться к границе с Московией прежней дорогой.
— Почему? — спросил я.
— Вы обязательно наткнетесь на людей Сердецкого. С ними будет вся окрестная шляхта. Они задавят вас числом.
Потоцкий прекратил говорить и затих. Жилка на его шее перестала пульсировать. Лицо стало спокойным и безмятежным.
— Умер, — сказал Чижиков, снимая треуголку.
— И впрямь, как ему нагадали: от сабли, — хмыкнул я, вспоминая слова сказанные одним из шляхтичей после первой дуэли.
Окружавшие место схватки кусты раздвинулись. На поляну высыпало несколько десятков лохматых мужиков. Среди них был и тот, что столь любезно одолжил нам ножик. Староверы, сообразил я. Они направили на нас рогатины, кое-кто целился из мушкетов. Мы были в плотном кольце и слишком устали, чтобы оказать сопротивление. «Патриарх» раскольников протиснулся сквозь ряды единоверцев и сквозь зубы процедил:
— Собаке собачья смерть.
Он внимательно посмотрел на меня, выражение на его лице вдруг из смиренного стало плотоядным. Старик хищно ощерился:
— Да и вам скоро небо коптить, чада заблудшие.
Раскольники отконвоировали нас к деревне. Мы шли на заклание будто овцы, понимая, что впереди ничего хорошего — пытки да «огненное очищение», однако все были столь истощены, что не могли оказать маломальского сопротивления. Мужики скрутили нас в мгновение ока, я пробовал вяло отбиваться, но это закончилось тем, что меня крепко огрели дубиной и сбили с ног. Не помогли шпага Карла, пудовые кулаки Чижикова, хитроумие Михайлова и ярость Михая.
— Зачем вы нам помогли освободиться? — спросил я у старца. Тот по-заячьи пожевал губами и высокопарно изрек:
— Господь прислал вас, чтобы вы проучили чрезмерно возгордившихся ляхов, поэтому мы решили помочь вам довести столь богоугодное дело до конца. Община терпела от панов много мук и унижений.
— Так это же замечательно. Мы проучили поляков, отпустите нас хотя бы из чувства благодарности, — предложил я. — На небесах вам зачтется.
— Не слышу кротости и смирения в словах твоих. Чую дух непокорный, злой. Вознесите молитву, Господу, чтобы принял ваши заблудшие души, а о прочем и думать забудьте.
— Это вместо «спасибо», — хмыкнул я. — Перебили нашими руками обидчиков, а как отвечать перед другими панами станете? Приедут искать Потоцкого, обязательно приедут, не последний человек, чай в Речи Посполитой, спросят: «куда подевался?»
— Как спросят, так и ответим. Объясним, что сеча была промеж ляхами и людьми залетными, непонятными. Что осталось от тех и других покажем, — пряча в бороде усмешку, пояснил старец.
— Много ль от нас оставить хотите?
— То не твоя забота, грешник.
— Бороду бы тебе выдрать, козлу старому, — раздувая ноздри, зло прошипел Чижиков. — Нашел грешников. На себя посмотри, сивый!
— Ты что глаголешь, ирод? — вроде даже обиделся главный раскольник.
— Правду глаголю. В воду на отражение свое глядеть не страшно, старче? Или она сразу красной от пролитой крови становится?
— Вот оно как, — с видом заправского доктора покачал головой старец. — И вправду неладно с вами. Гордыня окаянная полезла! Спасать надо ваши души темные, пока не поздно.
Я печально вздохнул, представляя эти методы спасения.
— Может, покормите нас? Со вчерашнего дня крошки во рту не держали… — наивно спросил Михайлов.
— Токмо о чреве своем да о плоти греховной помышляете?! — сплюнул старец и ушел.
— Стоило спрашивать? — усмехнулся я.
Михайлов пожал плечами:
— Так я ж из того разумения, что люди мы христианские, не католики чай. Зачем нас голодом морить?
— Святая простота! Будут они ради нас в расходы входить.
— Разве что березовой кашей попотчуют, — внес свою лепту Чижиков.
Нас заперли в большом амбаре без окон, заложили ворота дубовыми брусьями, поставили в охрану здоровенного сторожа комплекцией похожего на армрестлера. Руки вязать не стали, что ж и на том спасибо.
В кармане обнаружились маточники. Похоже, поляки при обыске не догадались, что это такое, а раскольникам и вовсе не было до них никакого дела.
