— Картины отправили в музей, — пояснила Патриция. — Хрустальные люстры — тоже. Зато библиотека осталась. Разумеется, это государственная собственность, поэтому сюда часто приходят студенты, а мои соседки-учительницы иногда читают лекции для рабочих.
Джеймс устало опустился в кресло и окинул взглядом полки. Все аккуратно расставлено, по алфавиту. Интересно, здесь есть «Военная трилогия» Уэллса? Он так и не заглянул в нее, не мог оторваться от «Всеобщей истории».
— Ой, ты должно быть проголодался?! Подожди, я загляну в холодильник. Там всегда что-то остается.
«Наверно, это и есть коммунизм», — подумал Хеллборн.
Некоторое время они молча поглощали бутерброды, пока Патриция не спохватилась в очередной раз:
— На чем мы остановились?!
— На зеркале, — напомнил Джеймс.
— Я долго не могла прийти в себя и поверить, — прошептала она. — Я была уверена, что в том кафе меня чем-то отравили… Что это нарктический бред, в один прекрасный миг все закончится…
— Рассказывай, — потребовал Хеллборн.
* * * * *
— Я вылетела из Лондона всего через сутки после тебя. Сэр Натаниэль вручил мне новенькие офицерские погоны и тут же велел собираться в дорогу. Поручение было на первый взгляд простое — всего-то передать пакет нашему человеку в Касабланке.
— Знакомая работа, — кивнул Джеймс, но тут же спохватился: — Касабланка?!
Касабланка была столицей Сеутаритании. Это было скромное и незаметное государство в Северной Африке, где белые европейские поселенцы, в основном испанские и португальские католики, правили мавританским и берберским простонародьем. Почти как в Претории, только по другую сторону экватора. Когда началась война, Сеутаритания в очередной раз громко заявила о своем нейтралитете. Тамошние католики в теории преданы римскому папу, но Джеймс знал, что в последние месяцы в Касабланку зачастили агенты апсаков.
— Я встретилась с резидентом в маленьком кафе в центре города. Меня уверяли, что это приличное и безопасное место, там часто появляются военные атташе и другие дипломаты. Так что и я пришла на «свидание» в форме. Передала пакет, выпила коктейль, а потом заглянула в дамскую комнату. И там меня ждали. Два мерзавца с бесшумными пистолетами. Скорей всего, апсаки. Если я правильно опознала их акцент.
Так и есть, отметил Хеллборн. Зачастили. Апсаки.
— Подробности нашего разговора не имеют особого значения, но он (разговор) явно не удался, — вздохнула Патриция. — Я решила, что терять мне нечего, и достала свой пистолет. И даже успела отстрелить одному из них ухо, прежде чем апсаки меня обезоружили. Потом… Потом они разбили моей головой зеркало, которое висело в туалете. Большое такое зеркало. Мне даже показалось, будто оно металлическое. Не понимаю, как оно могло треснуть. Не помню, после какого удара я потеряла сознание. Когда очнулась, в туалете никого не было. Я решила, что апсакам надоело развлекаться, и они убрались. Или их кто-то спугнул, и они решили отложить наш неприятный разговор. Черт, не надо было идти на встречу в альбионской форме.
— Оставь, ты не виновата, — поспешил успокоить ее Хеллборн. — За тобой могли следить еще от самого посольства или даже с Лондона.
— Все может быть. Итак, выхожу я из дамской комнаты, а в кафе как будто наступила альбионская полночь. Музыка не играет, свет не горит, и ни единой живой души. Я пришла к выводу, что отключилась на несколько часов, и заведение давно закрылось. С трудом нашла выход, чуть ли не наощупь — маленькая дверца где-то на кухне. Выбралась на улицу. Пошла на свет. В буквальном смысле. Потратила несколько минут на приступы удивления. Это же был коммерческий центр города — огни, реклама, работающие до самого утра клубы и рестораны. И вдруг — тьма! Какие-то трущобы, собаки лают за углом. Черт знает что! Похоже, пока я была без сознания, меня перетащили в другой район города! Так я решила тогда.
«Мне было проще, — подумал Хеллборн, — я был на незнакомом острове, где был готов встретить даже разумных говорящих слонов».
— А потом меня задержал патруль. Сперва я ничего не заподозрила. Они даже говорили по-испански. Но мои документы не произвели на них никакого впечатления.
Дальнейший расказ Патриции напомнил Хеллборну его собственные злоключения на Острове Свободных Черепов. С той разницей, что даму почти не били. Так, по щекам отхлестали.
— В конце концов они решили обвинить меня в изготовлении фальшивых документов, бродяжничестве и антисоциальном поведении. На большее у судьи не хватило фантазии. Два года исправительных работ на благо общества. Так это у них называется.
— «У них»?
Патриция оставила кресло, почти не глядя смахнула с книжной полки увесистый том и плюхнулась обратно. Еще один атлас мира.
— Вот, смотри. Касабланка принадлежит Доминации Спаги. Интересное государство, интересное общество… если изучать его снаружи. «Военная демократия». Так они это называют. Даже в конституции записано: «Доминация является солдатской республикой». Лет 40 назад это был винегрет испанских и французских колоний, но после мировой войны иностранные легионеры подняли восстание. Из-за какой-то ерунды. То ли им вовремя не заплатили, то ли собирались выбросить в отставку без пособия, темная история.
— Ничего себе ерунда! — почти искренне возмутился Хеллборн. — Я бы и сам взбунтовался!
— Так или иначе, метрополии были слишком истощены во время войны, и у них не было достаточно сил, чтобы подавить мятеж, — продолжала Патриция. — Поэтому великие державы неохотно признали новое государство. И не прогадали — только легионерам и удалось остановить наступление драконских красных армий двадцать лет назад.
— Забудь про легионеров, — нетерпеливо перебил ее Хеллборн, — успеем разобраться. Рассказывай про себя. «Два года исправительных работ на благо общества»?
— Публичный дом, — усмехнулась она. — Солдатский бордель. Все для блага человека и гражданина военной демократии.
Джеймс покраснел и не сразу нашел, что ответить.
— Тяжело пришлось?
— Не очень, — нарочито равнодушным тоном отозвалась Патриция. — С моей-то физиономией. Было очень мало желающих. У меня было достаточно времени прийти в себя и все обдумать. А потом мне помогли бежать. Одна из девушек оказалась подпольщицей, связанной с драконскими коммунистами. Так я оказалась по южную сторону границы и экватора. Выдала себя за англичанку. Сирота, тяжелое детство, феодальные угнетатели — никто не стал задавать лишних вопросов…
— Между прочим, меня это весьма удивило, — вспомнил Хеллборн. — Двадцать с лишним лет после революции? Давно пора превращаться в организованное государство. И как следует допрашивать подозрительных иностранцев, стремящихся получить гражданство Народной Республики.
— Об этом не принято говорить вслух, — мисс Блади перешла на шепот. — Но всего три года назад здесь случилась еще одна революция. Или военный переворот, называй как хочешь.
— Революция сожрала собственных детей? — понимающе усмехнулся Джеймс.
— Не совсем так. Дети революции сожрали ее отцов. Это был бунт молодых коммунистов. Они говорили, будто старые вожди предали революционные идеалы и превратили «боевую платформу нового мира» в обычную бюрократическую диктатуру, — поведала Патриция. — Так что мы прибыли вовремя. В самый разгар «второго романтического периода». Шпиономания под запретом. Лично товарищ Никель запретил. Это не значит, что местные секретные службы даром едят свой хлеб, но всех подряд иностранцев никто проверять не станет. Тем более из ГРИФОНа. Это ты здорово придумал. ГРИФОН — бардачная конфедерация, наследница Священной Римской Империи, добрых три сотни княжеств, имперских городов и рыцарских замков. Никто не станет проверять, отправлять запросы и докапываться до родословной «барона фон Хеллборна»…
— Вовремя?! — машинально переспросил Хеллборн. — Черта с два!
Она поняла, что он имеет в виду, и снова повернулась к полкам.
— Я бросилась в библиотеку, как только у меня представилась возможность. Там же и работу нашла. Очень удачно получилось. Перелопатила кучу литературы. Все учебники по физике и астрономии. Бесконечное множество толстых научных журналов. Задавала осторожные вопросы понимающим людям. И до сих пор ничего не поняла, — Патриция бессильно развела руками.
— Мне было проще, — сказал Джеймс. — Первые недели я кушал таблетки и получал уколы. Какая-то дряная африканская лихорадка. Мне было проще поверить, что все это бред больного воображения. Больного в буквальном смысле этого слова.
— Теперь твоя очередь рассказывать, — напомнила она.
Когда он закончил, она заплакала.
— Я здесь почти четыре месяца! Я уже потеряла всякую надежду! Столько всего произошло! Война, вторжение… Я же родом из Скоттенбурга! Там моя семья, все мои друзья… А я ничего не знала! И не могла знать!
