к любви и миру при поддержке танков и авиации. То и дело возникают новые вирусы, успевают скосить по два-три миллиона населения, а то и больше, а в самых благополучных странах началось то, что осторожно называют началом гражданских войн за социальную справедливость и торжество демократии нового левла.
Мне от таких новостей тоскливо, это Грандэ потирает ладони, ему дико интересно, за событиями следить увлекательно, надоело натыкаться на сообщения, кто с кем разводится, кто кому отсосал, а сейчас вон карта меняется на глазах, жить стало весело и очень даже волнительно.
Планета подстёгивает, мелькнуло у меня тревожное. Хотя, конечно, это просто большой камень с атмосферой, но что-то гонит нас всё быстрее и быстрее, финишная лента уже близко, под подошвами гремят последние метры марафона длиной в тринадцать миллиардов лет.
Подумать только, тринадцать миллиардов лет!.. И вот мы, последние из человеков, на полном бегу рвём грудью финишную ленту.
А за нею беговая дорожка обрывается.
И не рассмотреть, что там дальше.
Через неделю прошёл слушок, что фирма «Нью-Империал» тоже ищет варианты ускорения работы своего квантового. Он у них претендует на титул самого многокубитного, путей для улучшения много, даже не представляю, какими будут, в конце концов, но точно не теми, что сооружаем сейчас. И отличий будет больше, чем у нынешних от прежних могучих ЭВМ.
Грандэ тут же явился, как чёртик из коробки, шустрый и бодрый.
Я скривился.
– Понял, понял…
– Так что, шеф? – спросил он и потёр ладони с таким усердием, что вроде бы там показался дымок. – Рискнём?
– А где автор идеи? – спросил я.
– Его идея овладела массами, – пояснил он и уточнил: – нашего нескромного коллектива. Гений работает в тиши, а мы, существа попроще, внедряем в жизнь и политику.
Я вздохнул, произнёс безнадёжным голосом:
– Как жизнь нас прессует, а? Не рискнём, так нас рискнут и закопают. Сейчас двигаться можно только в одну сторону. Вот уж в ловушку влезли.
– В этой ловушке, – ответил он деловито, – всё человечество.
– Да хрен с ним, человечеством, – сказал я тоскливо, – не жалко, но, увы, мы, вот такие умные, тоже почему-то его часть. Обидно.
– Лучшая!
– Но неразрывная, так что нас тоже в случае чего…
– Шеф, я правильно понял?
– Лучше бы не понял.
– Всё, шеф, бягу!
Он исчез, я тоскливо подумал, что в этой ловушке не только человечество, а вообще всё-всё. С момента Большого Взрыва Вселенная только усложняется и усложняется всё быстрее и быстрее.
Так что ещё непонятно, сами ускоряемся или нас ускоряют. Уже и козе понятно: всё в мире не такое, как на самом деле.
«И никогда не узнаем, – мелькнула мысль. – Потому что Вселенная меняется, а в телескопы видим её такой, какой была миллионы лет тому, а то и миллиарды».
А она уже… другая. Может, в сто тысяч раз сложнее. И вообще, там уже не звёзды, а чёрт-те что.
На другой день Грандэ вбежал в кабинет довольный, как кот, что спёр с хозяйского стола большую жирную рыбину, глаза блестят, бодро потёр ладони.
– Шеф, я как бы потырил всю базу Минздрава!.. Ну не совсем стырил, они почти в открытом доступе для яростных и непокорных, что потом становились губернаторами Ямайки.
Мне Невдалый в этот момент показывал новый вариант бесшовной сшивки эпохи палеолита и времён земледельцев, оба подняли на Грандэ тяжёлые взгляды покрасневших от ночной работы глаз.
– Я бы тебе, – проговорил Невдалый так, словно ворочал тяжёлые камни в бомбоубежище, – не доверил бы и гусей пасти.
Я подумал, переспросил:
– А не влетит?.. За воровство данных могут лишить лицухи.
– Скажу, получил от Госдепа, – ответил Грандэ. – Те гады спят и видят, как навредить! Потому и просвещают нас, сволочи, потому что горе от ума. Но в любом случае разбирательство затянется на годы, а за это время перейдём на кремнийорганические тела, а потом и в силовые, а там Уголовный кодекс отменят за устарелостью. Зато наши боты перестанут глупить, словно парикмахеры!
Невдалый повернулся ко мне, на лице сильнейшее неодобрение.
– Шеф, это жулик ещё тот, Чичиков ему и в подмётки, но надо хватать, раз уж украдено до нас. Я знаю, как присобачить, чтобы все данные вошли как по маслу в систему распределения. Никто и не заметит.
– Как долго? – спросил я.
– Не больше часа, – ответил он решительно.
– Действуй, – сказал я.
Не больше часа, это значит, сегодня поработать и ночью, а переночевать в лаборатории, на тот случай, если вдруг утечку попробуют взять взад. Отдадим, но всё украденное уже будет бесследно перемолото в чёрном ящике «Алкомы».
Он поклонился.
– Спасибо, шеф. Знаем только мы трое. Если кто проговорится, то этого типа расстреляем на заднем дворе, там же и закопаем. А что рыжие все хитрые и наглые, наш мудрый народ просёк давно. Остальным и своих забот хватает! Я прав?
Я поморщился.
– У нас же тоталитарная демократия с человеческим лицом?.. Вот и промолчим. В интересах мира и либерализьма.
В курилке теперь два мощных кофейных аппарата, с сотнями настроек, чтобы каждого узнавали издали и готовили именно то, что те запрограммировали дополнительно, народ собирается взбодриться и почесать языками, как прежде было в настоящих курилках, где джентльмены раскуривали трубки, а табак засовывали себе в ноздри поглыбже.
Когда я подошёл, Невдалый разглагольствовал, что наш квантовый комп, вот так продолжая развиваться с дополнительными кубитами, обязательно войдёт в унисон с квантовым состоянием мира, и тогда вся Вселенная может стать нашим компом благодаря способности «Алкомы» захватывать добавочные частицы и встраивать в свой непонятный организм.
Грандэ, что тоже не дурак пощеголять эффектными предположениями, сразу предположил, что такой огромный и могучий квантовый комп лишь ступенька к бозонному, и тогда Вселенная начнёт работать на тахионных скоростях, так что станем выше, чем боги, только бы задавать нужные вопросы и делать нужные движения.
Но улыбки померкли, все мы гении в рамках своего мирка, но даже самые наглые не знают, что спросить, когда будет вот так, что даже и на голову не налезет.
Я рыкнул рассерженно:
– Байму закончили? Я что, пропустил релиз?.. Все по местам!
Невдалый хлопнул себя по лбу, повернулся ко мне с широчайшей улыбкой на лице.
– Шеф, хорошая новость!
– Говори, – сказал я настороженно.
– Ещё один, – заявил он с такой широчайшей улыбкой, что я в зарослях бородищи увидел все его металлокерамические зубы. – Да-да, слухи о нашем рывке пошли по свету… Поймать да прибить инсайдера, но на этот раз сработало в плюс…
– Ну-ну?
Он сказал с подъёмом:
– Теодор Худерман!
Я ждал продолжения, но он умолк и смотрел на меня с торжеством победившего гладиатора на арене Колизея.
– И что? – спросил я. – Ничего о нём не знаю, кроме того, что пару месяцев тому получил премию Юрия Мильнера за принципиально новую конструкцию квантового компа. Но до практических разработок пройдут годы, как я понимаю.
Он милостиво наклонил голову, взгляд был отечески добрым и понимающим.
– Да-да, народ только это усёк. Даже не саму премию за достижения в науке, а что Мильнер к ней изначально приложил три миллиона долларов, а это почти втрое больше нобелевки. А то, что у него три десятка фундаментальных работ, восемнадцать патентов и куча идей, которые раздарил ученикам…
– Стоп, – прервал я. – Что за новость?
Он вздохнул, улыбка не сошла, а трансформировалась в благодушно-деловое выражение, хотя за такой бородищей мало что
