жизни! Я это сейчас не про твою страсть к воровству и стяжательству. Я про то, что женщин обижать грех! За это рано или поздно, но всегда неизбежно воздаётся таким, как ты! И вот я здесь, Барсуков! Я послан свыше! Час расплаты настал!
Уточнять, что в этот адрес меня свыше послал оперативный дежурный Октябрьского РОВД Аскер-заде, я не счел нужным. Это смазало бы специфический эффект.
Прапор играл бровями и лицом, растерянно обводя глазами присутствующих. Было видно, что он ничего не понимает. И даже надеется, что милицейский лейтенант поехал умом. Что очень скоро всё происходящее утратит какие-либо правовые последствия. В том числе и для него, для Барсукова. Утратит сразу, как только психически нормальные коллеги ополоумевшего летёхи вызовут своё и его начальство. Или, не теряя времени, прямо сей же момент телефонируют в неотложную психиатрическую помощь.
Гриненко, уже немного пообвыкнув рядом со мной, на подобного рода мои кунштюки внимания уже не обращал и, стоя рядом, ждал дальнейших указаний.
Стас и сам давно уже пользовался моими способами, и методами для того, чтобы побыстрее раскачать психику таких вот разрабатываемых объектов.
— Уважаемая Марья Николаевна! — вежливо обратился я к барсуковской соседке, — Повторите пожалуйста свой рассказ об истории вашей семьи и окружающего нас пространства. Главное, вы предание о мастерской вашего папеньки не забудьте! И про фундамент соседского дома обязательно упомяните!
Старшая Коротченко охотно пошла навстречу органам следствия и начала толковый пересказ того, что я уже от неё слышал.
— Ну что, Барсуков, в закрома поведёшь или дальше ваньку валять будешь? — поинтересовался я у анкилона из автомобильных войск, — Давай, решай уже!
— Врет она всё! — опять потончавшим от волнения голосом огрызнулся он, — Дура старая! Она из ума выжила, вот и мелет, что ни попадя!
— Это ты дурак, Барсуков! — успокоил я взглядом возмущенную Марию Николаевну, — Я ведь тебя только что предупреждал, что женщин обижать нельзя! И особенно, когда они понятые и свидетели по твоему уголовному делу!
— Нету никакого уголовного дела! — никак не унимался военный биоробот устаревшей конструкции, — Давно уже прекратили это уголовное дело! — он победно сверкнул глазами, но на всякий случай сразу же благоразумно их отвёл.
— А вот за это ты не волнуйся, Виктор Иванович, я это дело возобновлю! — успокоил я ожившего прапора, — Вот сейчас в присутствии понятых я еще раз предложу тебе добровольно указать вход во вторую половину подвала, где ты хранишь краденное. А когда ты по тупости своей снова откажешься, я вызову экскаватор и мы тогда уже безо всякой жалости угандошим всё твоё красивое подворье! Или, того лучше, приглашу военных прокуроров, которых ты так нахально дураками выставил. То-то они обрадуются! А как обрадуются, так роту солдат из стройбата с отбойными молотками сюда пригонят. И тогда твоему особняку уже точно, кирдык наступит! Разметают они твой семейный очаг по кирпичику и по брёвнышку, Барсуков! И сделают они это в строгом соответствии с законом!
Окончательно упавший духом нижний чин сдулся и вроде бы даже стал ниже ростом. Растерянно моргал глазами, сипло дышал, но по-прежнему стоически хранил молчание.
— И ты сам знаешь, Барсуков, что схрон твой мы всё равно найдём! — вынужден был продолжить я бутафорию, — Только уже ни на какое снисхождение ты рассчитывать не сможешь! Срок по максимуму и никакого УДО! Сам в лагерь уедешь, а здесь одни руины останутся. Ни сохранить, ни продать ничего из нажитого не получится. И патроны опять же эти… На которых твои отпечатки! Короче, три минуты тебе даю. Время пошло!
Устроитель женских конкурсов истечения означенных минут ждать не стал.
— Хер с тобой, лейтенант! — видимо от стресса и непереносимых переживаний он позволил себе фамильярность, — Ломать-копать ничего не надо! С вас станется, вы и в самом деле камня на камне здесь не оставите. Пошли в дом, покажу дорогу!
Так всей компанией мы и вошли в просторный дом почти раскаявшегося фармазона.
В сенях я увидел женщину, которая, очевидно, наблюдала через занавески переплетного остекления за происходящим во дворе. Она попыталась скрыться в доме, но Стас её притормозил.
Пока он с пристрастием расспрашивал незнакомку, хозяин дома молча кривился куда-то в сторону.
Как и предполагалось, неизвестная оказалась очередной соискательницей семейного счастья. Претендующей на любящее сердце и крепкую руку отставного военнослужащего Советской Армии. Не упуская ничего из вопросов и ответов, я отметил, что срок испытания данной гражданки вплотную приблизился к финалу.
Следовательно, пробег данной конкурсантки составляет без самого малого три месяца. Что в свою очередь означает уже созревший или назревающий конфликт интересов. Между ею и председателем жюри Барсуковым. И не воспользоваться этим обстоятельством было бы очень неразумно.
— Паспорт ваш будьте добры, гражданочка! — уважительно обратился я к той, которую уже воспринимал, как девятую потерпевшую.
— У него мой паспорт! — без излишней симпатии кивнула она на своего потенциального суженного, — Давно уже забрал! И отдавать не хочет, как ни просила!
— Ничего я у тебя не забирал, не ври! — вяло отбрехнулся военный Витёк, — Сама мне его отдала на сохранение!
Пришлось пресечь шумное возмущение конкурсантки. И пригласив с улицы ей для компании эксперта, мы отправились втроём в барсуковские катакомбы.
Подвал распатроненного большевиками кустаря, был знатным! Сёстры были правы, до здешних арочных кирпичных сводов голова моя сильно не доставала. Барсуков ли обустраивал этот бункер или прежние хозяева, но всё здесь было, как на армейском складе. Капитальные стеллажи и яркое освещение, на которое тоже здесь не поскупились.
Тоскливо оглядев свои подпольные владения, прапор двинулся к дальней стене подвала. Подойдя к громадному платяному шкафу, стоявшему у кирпичной стены, он скованными руками распахнул его дверцы. И начал вываливать из него барахло. Бэушное и новое обмундирование, несколько пар яловых и хромовых сапог, всяко-разную гражданку. Всё это там было навалено в совершеннейшем беспорядке. Освободив объёмный шифоньер от скарба, Барсуков принялся ковыряться внутри. Потом сдвинул в сторону фанеру задней стенки и шагнул в образовавшийся проём.
Заопасавшись, что проныра Витёк сделает еще пару шагов в неизвестное и Митькой его звали, я поспешил шагнуть вовнутрь мебели вслед за ним.
А в шкафу уже не было темноты. Из проёма, куда провалился подпольщик Барсуков, уже светило люминесцентным светом. Не задумываясь, я перешагнул задний борт шкафа и оказался в таком же подвале, как и тот, из которого мы пришли. С той разницей,
