что полки стеллажей были завалены автозапчастями и не только ими. В дальнем углу, на досках расположились два двигателя и около десятка передних и задних мостов. На нижних полках стеллажей хранились ящики разных калибров. Вдоль левой стены стояли по самый свод потолка стопки покрышек. Разного диаметра. Даже на первый взгляд, их было больше сотни. Запасливый мужик, этот барсук Барсуков!
Велев Гриненко приглядывать, чтобы прапор не схватил какую-нибудь железяку для чего-то непотребного, я, один за другим принялся отщелкивать петли зелёных армейских ящиков.
То, что я хотел найти, оказалось в четвертом. Толовые двухсотграммовые шашки тускло отсвечивали парафином упаковки. В ящике не хватало трёх брикетов взрывчатки.
Тормознувшись на обнаруженном тротиловом эквиваленте, я аккуратно вытащил из своей папки бумажки. Те самые, которые пометил пото-жировыми выделениями своих загребущих рук прапор. И положил эту небесполезную в достижении справедливости макулатуру в ящик. Поверх его взрывного содержимого.
— Подведи его! — попросил я Стаса и он коленом подтолкнул бабьего мошенника ко мне.
— Вот, оказывается, Виктор, откуда эти бумажки! — обрадовано показал я военному автомобилисту на открытый ящик. — А мы с тобой еще удивлялись, что это за фигня такая!
— Какая фигня! Ничего я не знаю! И знать не хочу! — по инерции, как заведённый, забубнил Гобсек автомобильной авиации.
— А мы сейчас посмотрим, Виктор Иванович! — за краешки взяв бумажный ворох, я осторожно его развернул на откинутой крышке.
Это были разномастные топографические карты. Разного назначения и разного масштаба. Все, какие нашлись в канцелярском магазине. Для начала я раскрыл в полный разворот первую карту области. На ней хорошо были заметны карандашные пометки. Как раз в тех местах, где были обозначены железнодорожные и автомобильные мосты.
— Так ты, стало быть, диверсант, Барсуков?! — присвистнув, понимающе удивился я, — Теперь понятно, куда тебе столько тола! Я еще с самого начала подумал, что для того, чтобы глушить рыбу, этого добра слишком уж много.
Любитель тырить армейское добро застыл на минуту, потом посерел лицом и привалился к кирпичной кладке спиной и затылком. И не удержавшись на ногах, сполз на пол, хватая ртом воздух.
— Зачем тебе это всё? Чего тебе от меня надо?! — с перерывами просипел прапор.
Его голос осел и едва был слышен. Глаза смотрели вперёд, но мыслей в них не читалось. Барсуков сразу постарел лет на десять.
— Знаешь, что я думаю, Виктор Иваныч? — оставив без внимания вопрос внезапно, но очень отчетливо, нарисовавшегося диверсанта, — Я думаю… Да, что там! Я уверен, что карандаш, которым на этих картах помечены объекты стратегического значения, найдется где-то у тебя в доме! Может быть, даже в твоей одежде! И тогда уже никто и никогда не усомнится в твоём злодейском умысле! Скажи честно, Барсуков, ты на кого работаешь? На Пентагон?
У сидящего на полу продюсера женских турниров мелко тряслись плечи. Плакал он беззвучно, но слёзы по его щекам текли обильно. Он настолько погрузился в свои страдания, что даже не пытался их вытирать скованными руками.
— Отстань от меня! — услышал я чуть различимый шелест его серых губ, — Забирай всё, что есть, только отпусти!! Дом, деньги, машину! Христом-богом молю, отпусти меня!!
Я присел рядом с ним на корточки и тоже прислонился затылком к прохладным кирпичам. Какое-то время мы с Барсуковым сидели и молчали. Он, всхлипывая, а я просто молча молчал.
— Не возьму я у тебя ничего, Витя, — потеряв всякий азарт, а вместе с ним и кураж, тихо произнёс я, — Деньги, что украл у умершей женщины, вернёшь её дочери! Лизе. Если, что, то имей в виду, она слышала, как ты осенью с каким-то мужиком обсуждал что-то про мосты и железнодорожные станции. Она почти полгода по твоей милости на улице прожила, Витя! После того, как ты домогаться до неё затеялся. В голоде и холоде жила. И каждый день, каждую ночь она тебя, подлую тварь, вспоминала. Так что ты будь уверен, если Лиза даст показания, то уже от них никогда не откажется! Не простит она тебе свою мать, Барсуков! И себя не простит. Сколько у тебя денег?
— Без малого девять тысяч, — бесцветным равнодушным голосом ответил страдалец, — Здесь, в подвале спрятаны.
— Вот ей и отдашь Витя! Всё отдашь! — жестко велел я, не давая ему надежды на торговлю. — А, если обманул меня сейчас, то крепко пожалеешь!
— Не обманул, — со слабой улыбкой покачал головой прапорщик Витя, — Не обманул. Отдам я ей деньги! Все отдам! Ты только скажи, с толом меня не сдашь, лейтенант?
— Если всё сделаешь правильно и вести себя правильно будешь, не сдам! — так же безразлично пообещал я. — Только ты не надейся Витя на полную скощуху! За баб тебе ответить всё равно придется! Давай, вставай, Барсуков, признание оформлять будем. Ты, Витя, сейчас мне в мошенничестве признаваться станешь! Чисто и сердечно!
Сам встать он не смог. Пришлось помогать. Подведя утырка под лампу и освободив место на полке, я разложил на своей папке лист бумаги и протянул ему авторучку.
— Может не надо, лейтенант? — тихо забормотал сгорбленный мужик, еще совсем недавно выглядевший богатырём, — Не выживу я в лагере! Суставы у меня больные!
— Выживешь, Барсуков, выживешь! — твёрдо произнёс я, злобно оскалившись, — Мужик ты вёрткий и оборотистый! Пробьёшься в лагерные придурки и будешь шнырём в отряде. Или, если повезёт, книжки в зоновской библиотеке выдавать станешь. Выживешь!
Стас, стоявший поодаль и до того в процесс расколки и вербовки не встревавший, придвинулся ближе.
— А вот, если я сейчас не напрямую, а через областных комитетчиков тебя гарнизонным особистам сдам, вот тогда ты, Витя, окажешься прав! Тогда ты, Витя, точно, не выживешь. Потому что контрразведчики тебя раскрутят по-полной, до самой жопы они тебя расколят, Витя! И, что бы ты там не верещал и мамой им не клялся, что тебя коварно подставили, особисты тебе ни в жисть не поверят! Потому, что не захотят они тебе поверить, Витя! Ты у них, как подарок небес вдруг окажешься. Один на всю их особистскую жизнь дармовой диверсант! Который им так удачно и совсем нежданно попался. Ты же служил и знаешь, что особисты готовы отдать за внеочередную звёздочку и за боевой орден! И в какое самое сокровенное отверстие своего организма дать за всё это счастье они готовы! Как думаешь, захотят они
