— Здорово тут! — провопил Эдик, перекрикивая гул несущейся реки.
— Ага! — заорал Гефестай. — Тихо так! Водичка плещется!
Солнце убралось за скалы, и в каньоне тут же сгустился сумрак. Повеяло зябкой сыростью, как из погреба. Сергий направил коня поближе к перилам — тот зафыркал испуганно, замотал головой. Зато хоть небо открылось над головой — и отвесная гранитная стена, уходящая по вертикали вверх.
А десятью милями ниже по течению показался громадный мост — Понс Траянис. Мост был как поводок, на котором Рим держал полудикую-полуприрученную Дакию. Вон она, за серо-зеленым разливом Данувия, стелет желто-бурое разнотравье степной полосы, а по горизонту встает пильчатая линия гор. Что там? Как там? Какие опасности, какие губительные тайны ждут их в императорской провинции, но припрятаны до поры?
— Подъезжаем, — обронил Сергий и послал коня легкой трусцой.
Глава пятая,
в которой Лобанов испытывает «сердечный укол»
Легионную крепость Дробета римляне соорудили в красивом месте. В плане она имела форму квадрата со стороной в шестьсот шагов, и какие это были стороны — ого! — два ряда стен высотой в двадцать локтей, расположенных на расстоянии восьми шагов друг от друга. Замучаешься завоевывать! Одной стороной фортеция примыкала к мосту Понс Траянис, а еще с трех ее окружали рвы и земляные валы, расположенные в шахматном порядке, — пока до самих стен доберешься, половину бойцов положишь. Еще один вал находился в промежутке между крепостными стенами.
Сами стены были выстроены из «двуручных» каменных блоков-квадров. С внешней стороны квадры блестели шлифовкой, с внутренней так и оставались необработанными — никто ж не видит… Вокруг и внутри крепостных стен легионеры проложили добротные кольцевые дороги, а дальше расстилалась прата, территория легиона, где на травке пасся скот, — за ним присматривали воины-пекуарии.
Таков был стандартный типовой проект римской крепости. Однако в Дробете, на неспокойной данувийской границе, потребовалось еще пуще укрепить крепостные ворота, ибо даки с гетами стояли на ступеньку выше полудиких германцев и умели штурмовать укрепления. И здесь, впервые в практике пограничной фортификации, навесили мощные двойные ворота, а справа и слева от них возвели круглые башни, выдающиеся вперед из крепостной стены. Мало того, на боковых, прилегающих к воротам стенах устроили балконы, дабы сподручнее истреблять штурмующих.
У ворот преторианцы спешились, а ликторы повлекли своего легата в канаб. Сергий с удовольствием разминал ноги.
— Лучшее средство против геморроя, — внушал Гефестаю Эдик, — это пешие прогулки! Так что гуляй почаще — и не будешь ныть!
— Когда это я ныл? — озадачился сын Ярная.
— Было дело, — туманно, но очень веско сказал Чанба.
— Врешь ты все… — проворчал кушан.
В главных воротах их остановил дозорный. Опираясь на щит, он весьма красноречиво уткнул копье-гасту в грудь Сергию. Лобанов, так же молча, протянул дозорному квадратик кожи — пропуск с печатью префекта претории.
Легионер, удовлетворясь, убрал копье и, так и не сказав ни слова, махнул свободной рукой — путь, дескать, свободен.
Внутри кастра Дробета удивительно походила на расположение какой-нибудь военчасти. От главных ворот тянулась прямая и широкая виа преториа. Рядами вдоль нее шли казармы ауксиллариев,[41] выстроенные из кирпича и крытые черепицей, а дальше располагалась скола — помещение для военных занятий, казармы легионеров — с портиками! — и дома старших офицеров.
— Серый, глянь! — восхитился Эдик, заглядывая в казарму через распахнутые двери. — Тоже двухъярусные койки, как у нас! Помнишь?
— Помнишь… — рассеянно отозвался Роксолан.
Легион жил по издавна заведенному порядку. У казарм фракийской алы конники точили мечи, чистили доспехи. Насупленный декурион аккуратно вбивал гвоздики в парму — круглый кавалерийский щит, — приколачивая вощеную кожу. Из конюшен доносилось ржание. Возле турмовых котлов дежурные кололи дрова, обдирали свиную тушу, мешали булькавшее варево. Двое проштрафившихся кавалеристов без поясов, в подоткнутых туниках, скребли лопатами доски сортира, таскали воду, окатывали ею пол, драили, доскребываясь до древесины чистого белого цвета. Слышались возгласы:
— Минуций Нисет! К квестору![42]
— Что, деньги дают?!
— Беги давай!
— Бегу! Лечу!
— Пеликан!
— Чего?
— Когда сменяешься?
— С третьей ночной на первую дневную. А чего?
— Тьфу! Весталкина честь. Да Помпедий достал где-то неплохого винца…
— Критского?
— Ага, жди. Цекуба!
— Тоже ничего.
— Сальве, Процилий!
— Сальве…
— Кто это с тобой?
— Септимий Квадрат, старослужащий первой кентурии, первого манипула!
— Отставить, Септимий. Проходи, у нас по простому.
Мимо, сменившись с дежурства, прошагал легионер.
— Эй, служивый, — остановил его Сергий, — не подскажешь ли, где нам найти принцепса претории?
— Цереала, что ли? — проворчал легионер и хмыкнул без особой приязни: — С чего бы вдруг Цивика дакам занадобился?
— Я не слышу ответа, — очень спокойно сказал Лобанов. До того спокойно, что легионер поежился. Еще один боец, без шлема и панциря, в одной красной тунике, остановился и покачал головой:
— Ты опоздал! Принцепса срочно вызвали в Сармизегетузу — нового наместника ждут, что ли.
— Это плохо… — задумался Роксолан. — Так, а префект лагеря на месте?
— Почти! Он в ретентуру подался, я видел. Зовут Гай Косконий Ребил.
— Благодарю тебя, — церемонно сказал Сергий и повел своих дальше.
А дальше, на перекрестке, стояла принципия — штаб легиона. Неподалеку был устроен преторий, где размещалась резиденция командующего легионом — основательный двухэтажный домина. Напротив претория находился сакеллум, знаменное святилище, — там хранились значки когорт, легионная аквила и бюсты императоров. Ниже, в подвале сакеллума, держали кассу со сбережениями легионеров и вторсырье — ни гвоздей, ни обломков мечей в кастре не выбрасывали, металл ценился высоко.
— Крепко устроились римляне, — сказал Эдик, — надолго.
— Но не навсегда, — заметил Сергий.
— Увы! — отпустил вздох Искандер.
— Не переживай, — утешил его Чанба. — На наш век хватит!
За виа принципалис, делившей кастру пополам, начиналась ретентура — тыльная часть крепости. Здесь дымила труба фабрики — легионной мастерской. Там обжигали кирпич и черепицу и ставили на них легионное клеймо. В Дробете временно стояли когорты Второго Августова легиона, а посему на заготовках выдавливали обе его эмблемы — быка и козерога. С кузни доносился неумолчный звон и лязг.
