Один – тощий, костистый парень с копной немытых, перехваченных красной лентой волос – наяривал на какой-то струнной бандуре. Может, это и была бандура, кто знает. По виду – просто изогнутая доска с натянутыми струнами. Струн много, уж пара десятков точно будет.
Второй была девчонка, совсем еще подросток, и пятнадцати не наберется. Одета в скучное платье мышиного цвета, полностью скрывающее фигуру. Играла она на какой-то нестандартной раздваивающейся дудке.
Музыка была, прямо скажем, не потрясная. Может, местным такое и нравится, но мне эти мелодические переливы напоминали девчонкино платье – столь же унылые.
Кто-то кидал им мелкие монетки в странной формы шляпу, кто-то стоял и восхищался на халяву – последние преобладали.
Я отвел взгляд от музыкантов и пригляделся к выставленным на продажу инструментам. Ничего знакомого. Колян и Вован меня бы тоже поддержали. Какие-то дудки, какая-то фигня, напоминающая скрипку, но с одной струной, бандуры типа той, что у парня с красной ленточкой, барабан…
О, хоть что-то дельное! Барабан был невелик размерами, в диаметре от силы сантиметров сорок, но высота – с две мои ладони, а это уже неплохо. Зачем-то его сбоку увешали кучей медных бубенчиков, а палочек к нему, видимо, вообще не полагалось.
– Эй, дядя, – окликнул я меланхоличного продавца, глубоко задумавшегося о чем-то очень личном, – это у тебя сколько стоит?
Продавец, невзрачный мужчинка лет пятидесяти, вынырнул из спячки. Внимательно осмотрел меня, отчего-то напомнив выражение «глаз как рентген».
– Это из самого Рима-города привезено, – произнес он слегка нараспев. – Его великий мастер делал. Для умелых людей, не то что… – дядька выразительно показал глазами на музицирующую парочку. – За двадцать грошей отдам… может быть.
Алешка, наглый бесенок, тут же вылез из-под моей руки.
– Какое там двадцать? Да ты, купец, так его никогда не продашь! Смотри – бока изодраны, небось мыши погрызли. Колокольчики вот аж позеленели, сроду, видать, не чистили их. Андрюха, тут и пяти грошей не будет. Какой дурак на такое позарится?
– Ты что плетешь, пострел? Да это же редчайший инструмент! – с готовностью взорвался дядька. – Его триста лет назад мастер Джулиани создал! Тот самый Джулиани…
– Не, – пренебрежительно махнул рукой Алешка. – Не Джулиани. Бубен твой, по всему видать, какие-то умельцы тверские склепали. Козьей кожей обтянули, раскрасили – вот тебе и весь Рим. Тут никак не больше пяти грошей… Ну, может, шести!
– Этот инструмент стоит двадцать грошей! – заявил продавец. – В крайнем случае восемнадцать. Понял, наглец? Тоже мне, от горшка полвершка, соплей полный нос, а туда же, торговаться лезет! Да у тебя ни одного гроша небось и нет, а есть только вредный язык!
– Андрюха, покажи ему гроши, – ничуть не обидевшись, прокричал Алешка. И, дотянувшись на цыпочках до моего уха, шепотом добавил: – Не все.
Я сунул руку в карман, на ощупь отделил несколько монет и предъявил продавцу. Потом убрал на место и заметил:
– Да и проверить твой барабан надо. Может, у него за триста лет кожа прогнила, да и звук нулевой.
Слово «нулевой» тут вряд ли знали, но смысл дядька уловил.
– Ну, попробуй, – протянул он мне барабан. – Покажи, на что способен, а уж инструмент – он и сам себя покажет…
Непривычно как-то без палочек, ну да ладно, на крайняк сойдут и ладони. Знал бы этот сморщенный, в каких условиях приходилось нам в «Бивнях» репетировать…
Я перекинул через плечо широкий кожаный ремень, провел пальцами по днищу – оно, как и полагалось, слегка пружинило. Что бы им изобразить? Хип-хоп тут явно не поймут, да и рок тоже… Впрочем, плевать. Пусть будет наше, бивневое. К примеру, «Съезд крыш», гениальная музыка – наша с Коляном, уродские слова – Риткины.
Закрыв глаза – лица собравшихся мне сейчас были совсем не нужны, – я вспомнил ритм. И простучал вступление, не ладонями – верхними фалангами пальцев. Слова всплыли сами, и, беззвучно выпевая их, я повел основную тему.
Ты сидишь,
С тоскою смотришь в окно —
А там
Темно —
Давно,
Да все равно,
Тебе же все равно,
Куда
Теперь
Бежать от себя,
В какую забиться щель —
Потеряна цель,
На мель
Села твоя лодка.
Поверь —
Ни доза, ни водка
Не спасут.
Ты теперь сам себе
Всевышний суд,
И крадется в твоих мозгах
Приговор,
Как вор,
Унесший твою крышу.
Слышишь?
Съезд! Это съезд сорванных крыш,
Мест больше им нет,
Поверь, малыш,
Больше нет мест
Ни на земле, ни в прогнившем небе!
И пропуская сквозь себя ритм, я вдруг понял, что хочу этот барабан. Джулиани ли, Страдивари – пофиг, но это мой, по-настоящему мой инструмент. Естественное продолжение моих рук, моих нервов, моего дыхания.
Я погладил пальцами шероховатую кожу, снял ремень с плеча и протянул барабан продавцу.
– Ну, качество среднее. Звук так себе… Но за семь грошей, может, и взял бы…
– Чего это ты такое настучал? – шепнул мне Алешка.
– Да есть один такой великий музыкант, Чижик его фамилия. Вот это бессмертное творение – его авторства.
– И сыграть-то ничего путевого не может, – тут же завелся торговец, – а, вишь, за семь грошей инструмент хочет. Пятнадцать – меньше ну никак нельзя!
– За пятнадцать пускай твой Джулиани покупает, – Алешка перехватил инициативу. – А наша цена – семь грошей. Ну, в крайнем случае восемь…
Продавец с готовностью возразил, Алешка ответил… И понеслось. Бесплатный цирк для зевак. Вон как уши развесили, тут же прямо спектакль разворачивается. Музыканты продолжают играть свою нудятину, кидая на нас косые взгляды. Ну да, понятно, мы отвлекаем внимание публики. Интересно, кто же они друг другу? Брат с сестрой? Отец с дочерью? Любовники? А может, попросту партнеры по бизнесу?
Минут через десять Алешка сделал невозможное. Они с пожеванным дядькой сторговались на десяти грошах. Пацан торжествующе обернулся ко мне – мол, победа! Гони наличность!
Я сунул руку в карман, сжал монеты в горсти. Вот сейчас мы расплатимся, ремень барабана будет ласкать мое плечо, мы придем домой, я повешу инструмент на стену в людской… и… И он будет висеть там, украшать интерьер. Ну кому я буду играть, кому тут нужны современные ритмы? Что мне, переучиваться на «Во поле березку»? И каждый раз, глядя на барабан, вспоминать наш подвальчик, наши репетиции, Коляна, Вована, Ритку… мой родной мир, затерявшийся в каких-то извивах мироздания…
– Знаешь, дядя, – сказал я, так и не вынув из кармана руку, – плоховат все-таки звучок. Видать, кожа таки подгнила. Мы пойдем, уж извини, а ты тут сиди, лови удачу. Может, кто и поведется, купит. Пошли, Леха.
