пошелъ я на встрѣчу выводамъ Андрея Ивановича.
— Только въ такой постановкѣ? А въ иной? А въ иной получается нѣсколько иное.
— Что именно получается?
— Получается, что недостаточно еще украсть и тѣмъ нарушить право отдѣльнаго собственника, похитивъ его собственность, — нужно еще идейное непризнаніе правъ собственности, а отсюда и планомѣрная борьба съ организаціей, охраняющей эти права.
— И изъ сего слѣдуетъ?
— Изъ сего слѣдуетъ, что украсть и проѣсть или пропить украденное и вообще потребить, не значитъ еще быть анархистомъ.
Я думалъ, что называется, убить своего экзаменатора этимъ выводомъ. Но оказалось, что не только не убилъ, но, повидимому, доставилъ ему полнѣйшее удовлетвореніе.
— Вотъ! — обратился онъ къ Анархисту и Чиновнику. — Это самое я вамъ и говорю: украсть да сожрать — это и собака можетъ! А ты — человѣкъ! И коли ты воръ, такъ ты долженъ знать свое мѣсто въ жизни. А мѣсто то это тебѣ сама жизнь указываетъ отъ рожденія… Анархистомъ ты долженъ быть до мозга костей. Анархизмъ — это твой богъ, твоя религія, твоя единственная защита, твой единственный путь спасенія, единственная дверь въ твой будущій рай! Воруй, но знай, почему ты воруешь, а не для утробы и не для глотки или глупаго бахвальства: «у меня, молъ, деньги есть, такъ смотри, что моя нога хочетъ!..» Этимъ ты уподобляешься тому же собственнику, и не анархистъ ты въ такомъ случаѣ, а самый послѣдній человѣкъ, уподобляющій себя собакѣ, которая стащитъ кусокъ и сожретъ за угломъ, поджавши хвостъ. Такъ я говорю?
— Такъ, — отвѣтилъ Анархистъ, склонивъ голову на руку. — Такъ. Собаки и жизнь наша собачья, всякая палка на насъ годится… И только лѣнивый насъ не бьетъ. А все потому, что сами себя понимать не можемъ, и всѣ врознь идемъ, другъ у друга кусокъ вырываемъ, изъ за послѣдней кости готовы передраться…
— Тоже и насъ очень то винить нельзя, — нѣсколько обидчиво заговорилъ Чиновникъ. — Тоже и въ наше положеніе войти надо. Жрать то, вѣдь тоже нужно, какъ тамъ ни говори!
— Я не виню васъ, милый человѣкъ! — какъ то особенно тепло обратился къ нему Андрей Ивановичъ. — И васъ и никого не виню: «не судите, да не судимы будете»… Никто не имѣетъ права судить другихъ. Человѣкъ самъ себѣ судья въ своей совѣсти. Иного суда не должно быть. И если ты самъ себя не винишь, то и я тебя не виню. А я только говорю: оглядитесь вокругъ себя! На какое мѣсто поставила васъ жизнь? Она васъ поставила на мѣсто враговъ собственности и собственниковъ… И кромѣ этой
вражды у васъ нѣтъ ничего больше, никакихъ путей, никакихъ средствъ. Все у васъ въ этомъ и ничего кромѣ этого. А если это такъ, то и нужно быть разумными существами, а не растрачивать послѣдняго зря, безъ ума…
— Что же, мы развѣ… Мы всей душей къ вамъ, Андрей Ивановичъ! — потянулся черезъ столъ совсѣмъ уже захмелѣвшій Анархистъ. — Къ примѣру сказать, хоть бы я… Что я такое былъ, пока не повстрѣчался съ вами?
А теперь я готовъ, хоть сейчасъ, на смерть, чтобы, значитъ, по настоящему, какъ лучше для всѣхъ? Сейчасъ рѣжь меня на куски!..
Зачѣмъ на куски рѣзать! — остановилъ его Андрей Ивановичъ. — Этого совсѣмъ не нужно. Ты самъ на свое собственное положеніе разумно взгляни, и этого достаточно. Остальное приложится… Помнишь, какъ Соломонъ въ древности: «Дай мнѣ, говоритъ, Господи, мудрость»… А остальное приложится. Коли будешь мудръ, то и все у тебя будетъ, и благородство души, и справедливость, и любовь къ ближнему, и счастье. «Будьте мудры какъ зміи и кротки какъ голуби!» — говоритъ Христосъ, потому что одно безъ другого не бываетъ. Мудрецъ всегда кротокъ, а глупецъ — золъ. Глупость — самое большое зло и самое большое несчастье всего человѣчества. Христосъ это зналъ и прежде всего старался насадить мудрость и разсѣять тьму глупости и злобы.
— Эхъ! Мудрость! — стукнулъ кулакомъ по столу Анархистъ. — Гдѣ ее намъ набраться! Съ из дѣтства мы въ темнотѣ да въ грязи, между свиньями да въ собачьихъ конурахъ. Отъ нихъ что ли мудрости наберешься! А умные то люди отъ насъ, какъ отъ чумы бѣгутъ… Бѣжитъ да еще отплевывается. Я вотъ до 35 лѣтъ дожилъ, а съ настоящими то людьми, у которыхъ настоящій свой умъ есть, всего полгода какъ сталъ разговаривать. А то всю жизнь… слѣпецъ слѣпцу ногу подставляетъ!..
— И оба падаютъ. — подхватилъ Андрей Ивановичъ.—
Но Анархистъ уже не слушалъ его; онъ, раскачиваясь на нетвердыхъ ногахъ, размахивалъ руками, какъ птица крыльями, и выкрикивалъ:
— Самые несчастные и послѣдніе мы люди! Нѣтъ меньше насъ! Всякій надъ нами набольшій! А мы!..
Качающаяся его фигура какъ будто плавала въ табачномъ дыму и тонула въ его волнахъ, безпомощно взмахивая руками.
— Скажи, милый человѣкъ!.. Андрей Ивановичъ! Скажи по душѣ, по совѣсти могу я называться анархистомъ? Въ полной мѣрѣ, значитъ, чтобы въ аккуратъ было!
— Коли ты чувствуешь желаніе въ душѣ, значитъ будешь анархистомъ, — звенѣлъ надтреснутый, но спокойный голосъ Андрея Ивановича.
— Чувствую! — билъ себя въ грудь Анархистъ. — Вотъ, сейчасъ подохнуть мнѣ, чувствую! Такъ чувствую!.. Андрей Ивановичъ! вотъ каковъ ты для меня человѣкъ!.. Лучше отца родного.
— Анархистъ! А ты погоди, пріостановись малость! — лѣзъ къ нему Чиновникъ.
— «Анархистъ!» Ты меня анархистомъ называешь? Дай я тебя поцѣлую за это! Первый другъ ты, послѣ этого, будешь мнѣ!
И Анархистъ лѣзъ къ Чиновнику цѣловаться.
— Андрей Ивановичъ — а потомъ ты!.. Втроемъ мы такихъ дѣловъ надѣлаемъ!.. Только бы мнѣ вотъ голову другую… мудрую!
И онъ склонилъ голову на столъ.
На другой день, рано утромъ я сидѣлъ на краю днища разломанной бѣляны и смотрѣлъ на мутныя волны полноводной еще въ это время года Волги.
Сзади за плечо кто-то меня тронулъ. Я обернулся. Это былъ Андрей Ивановичъ.
— А я искалъ васъ.
— Чѣмъ могу служить?
— Вы чай пили уже?
— Нѣтъ еще. Вотъ засмотрѣлся на Волгу. Какая она на видъ полноводная, а… плавать по ней нельзя: порядочный пароходъ постоянно на мель садится.
— Волга такая же, какъ и все въ жизни, — задумчиво, съ грустной ноткой, отозвался Андрей Ивановичъ. — Посмотрите на міръ! Какъ онъ прекрасенъ и богатъ, а люди въ этомъ мірѣ въ слезахъ тонутъ и пухнутъ съ голоду, а красоты и не замѣчаютъ… Злоба и ненависть закрываютъ отъ нихъ красоту земли, и обиліе плодовъ земныхъ пропадаетъ даромъ.
Мы направились въ чайную.
— А Анархиста вы видѣли сегодня? — спросилъ я его.
— Нѣтъ, не видѣлъ. А что?
— Такъ, любопытный типъ…
— Типъ! — съ раздраженіемъ перебилъ меня Андрей Ивановичъ. — Какіе вы,
