господа интеллигенты! Въ человѣкѣ вы только «типъ» замѣчаете, живой души не видите. Предъ вами человѣкъ умираетъ въ мукахъ души, а вы: «любопытный типъ!..»
— Простите, Андрей Ивановичъ! Я вовсе не это хотѣлъ сказать. Это такъ ужъ, привычное выраженіе сорвалось…
— Привычное выраженіе! А за нимъ и привычное отношеніе къ людямъ! — не унимался Андрей Ивановичъ. — Люди для васъ — это пѣшки, безчисленное множество бездушныхъ пѣшекъ, которые вы, для своего удобства, раздѣляете на разряды, на типы: типъ страдающихъ, типъ унылыхъ, типъ веселыхъ, типъ неунывающихъ… И всѣ для васъ одинаково безразличны, никакого чувства въ васъ не вызываютъ, потому что существованіе типа страдающихъ столь-же закономѣрно и въ порядкѣ вещей, какъ и типа самодовольныхъ. Они имѣютъ для васъ только научный интересъ, а наука въ свою очередь занимается легализаціей типа страдающихъ и голодныхъ. Такъ, молъ, должно быть и иначе не можетъ быть… Нехорошо это!
Въ чайной никого почти не было, когда мы пришли. Мы заняли столикъ у окна съ видомъ на Волгу; намъ подали двѣ пары чаю и хлѣба.
— А на счетъ Анархиста, если хотите знать, такъ это несчастнѣйшій человѣкъ, — какъ бы продолжая разговоръ, началъ Андрей Ивановичъ. — И хорошій онъ человѣкъ, хотя и воръ. Онъ изъ тѣхъ воровъ, вотъ… что одесную Христа былъ распятъ. У него душа большая и совѣсть чуткая, и на справедливость онъ падкій. Доля только у него несчастная. На улицѣ онъ родился, на улицѣ воспитался и выросъ, среди воровъ и проститутокъ. И кромѣ этой компаніи во всю жизнь свою ничего не видѣлъ. И въ тюрьмѣ и на волѣ,— все одна и та же компанія…
— Андрей Ивановичъ, — перебилъ я его. — Скажите: неужели вы серьезно ведете пропаганду анархизма среди воровъ?
— Пропаганду анархизма? — переспросилъ онъ и на минуту задумался. — Это, знаете, что считать пропагандой? По моему, собственно, тутъ никакой пропаганды не нужно: воръ по самому своему положенію долженъ быть анархистомъ.
— А мнѣ кажется, какъ разъ обратно: воръ не можетъ быть анархистомъ.
— Почему же это вамъ такъ кажется? — довольно таки пренебрежительно спросилъ онъ. — Потому что онъ воръ? Презрѣнный человѣкъ, преступникъ противъ заповѣди Моисея? Такъ это, батюшка мой, одинъ предразсудокъ. Анархистъ ничего этого не признаетъ..-.
— Андрей Ивановичъ! — остановилъ я его. — Мы говоримъ объ анархизмѣ, а не объ анархистахъ. А это разница.
— Да, разница, конечно, — согласился онъ. — Христіанство и христіане нашего, хотя бы, времени тоже… далеко не одно и то же.
— Вотъ именно. А поэтому будемъ примѣривать къ ворамъ анархизмъ, а не настроенія отдѣльныхъ анархистовъ. Анархисты данной группы могутъ признавать или отрицать все, что угодно, — это намъ не интересно. Для насъ важно опредѣлить: воры, какъ таковые, могутъ или не могутъ выполнить требованія анархизма?
— Согласенъ, — кивнулъ онъ головой.
— Такъ вотъ, — продолжалъ я, — выставляя съ одной стороны требованія анархизма, а съ другой фигуру профессіональнаго вора, я и вижу, что это кафтанъ не по его плечу.
— Почему?
— По очень простой причинѣ—потому что воръ не знаетъ производительнаго творческаго труда. А этотъ производительный творческій трудъ является единственной основой будущаго анархистскаго общества. Способность и любовь къ творческому труду такъ же необходимы при анархіи, какъ нервы необходимы человѣку въ каждый моментъ его жизни. А воръ развѣ можетъ творить? Развѣ улица, вѣчная борьба съ обществомъ и такая же вѣчная грызня между собой не убили въ немъ эту способность?
— По — озвольте, милостивый государь! — протянулъ Андрей Ивановичъ. — Вы не знаете воровъ, если такъ говорите. Почему это воръ не можетъ творить? Кто вамъ сказалъ, что въ немъ убита эта способность? Гдѣ это вы вычитали?
— Нигдѣ я этого не вычиталъ, а говорю на основаніи собственныхъ наблюденій, достаточно обширныхъ…
— И не смотря на эту обширность вашихъ наблюденій, вы ошибаетесь, — нетерпѣливо перебилъ онъ меня. — У вора есть творческая способность! жива она въ немъ, не убита, какъ жива душа! Это я вамъ говорю! Возьмите вы хоть того же Анархиста, — развѣ въ немъ не жива душа!? Развѣ онъ не готовъ всего себя отдать за крупицу счастья всего человѣчества.
— Андрей Ивановичъ! Я говорю не о способности къ душевнымъ подъемамъ. Эта способность въ ворахъ есть. Я самъ былъ не разъ свидѣтелемъ ея проявленій. Я говорю о способности творить…
— Ага! Вотъ вы о чемъ! — опять не далъ онъ мнѣ договорить. — Вы сомнѣваетесь въ ихъ способности творить единство настроенія въ цѣляхъ совмѣстнаго существованія.
— Но это будетъ общественная организація! — попробовалъ я поправить его.
— Да, да, способность къ общественной организаціи! — окончательно закусилъ онъ удила. — Ну, такъ на этотъ счетъ у меня есть такіе факты, противъ которыхъ вы ничего не скажите. Это уже совершается, милостивый государь! Поймите, совершается, находится въ періодѣ творческаго созиданія. И созидаютъ они, сами созидаютъ, эти самые воры, за которыми вы не признаете творческой способности!
— Что созидаютъ? — не вытерпѣлъ я.
— Организацію! — внушительно произнесъ онъ. — Общественную воровскую организацію созидаютъ! Да!..
— Гдѣ? какую?
— На этотъ вопросъ точно я вамъ не могу отвѣтить, ибо не имѣю права раскрывать чужую конспирацію. Но могу все же сказать, что по настоящее число въ 17 городахъ профессіональные воры организовались на коммунистическихъ началахъ.
— Это любопытно! — заинтересовался я. — Но… скажите принципъ этой организаціи. Это, вѣдь, не нарушитъ конспираціи?
— Принципъ очень простой: взаимопомощь и борьба сплошной массой. Нападаютъ и обороняются всѣ, какъ одинъ.
— Ну-те!
— Тутъ, собственно, есть чисто профессіональная особенность, на которую главнымъ образомъ, и опирается вся организація. Эта особенность… Я ее вамъ поясню съ отрицательной ея стороны… Знаете пословицу; «сколько кувшину по воду не ходить, а когда нибудь голову сломить.» — такъ, вотъ эта самая пословица къ ворамъ особенно подходитъ. Украдетъ онъ разъ, украдетъ два, три, десять разъ — и къ нему уже начали присматриваться и обыватель и полиція. И чемъ больше онъ воруетъ, тѣмъ легче его поймать, потому что онъ уже извѣстенъ. Если при первой кражѣ онъ стоитъ, какъ бы, въ общей обывательской массѣ, то при двадцатой онъ уже въ родѣ на возвышеніи — подходи и бери его голыми руками.
— Какъ же организація это устраняетъ?
— А очень просто: организація ставитъ его въ такое положеніе, что онъ вѣчно, какъ будто, на первую кражу идетъ.
— Какъ же это достигается?
— Путемъ простого переѣзда изъ одного города въ другой. Предположите, что организація города № замѣтила, что за такимъ то членомъ ея корпораціи начинается слѣжка, — сейчасъ она снабжаетъ его билетомъ на желѣзную дорогу, и онъ ѣдетъ въ лоно организаціи города X. Тамъ онъ опять чистъ и свѣжъ и окруженъ своими людьми. Тутъ двойная выгода: физіономію онъ себѣ не портитъ, а опытность пріобрѣтаетъ. Такимъ
