Да, именно так, доктор прав. Давит. Расплющивает. Как пятикратная перегрузка.
Как давно всё это было - чернота с проступающей синевой, молчание двигателей, стрелка указателя на приборной доске, хауптман Нойман в кресле второго пилота... В каком-то смысле второму пилоту "Норда" повезло больше, чем первому. Нойман сделал прекрасную карьеру космонавта. Десять полётов в Вельтраум. Последний - на "Хаммершлаге", первом и единственном в мире тяжёлом космоплане, оснащённом ракетами класса "космос - земля" и "космос - космос". Демонстрация возможностей "Хаммершлага" накануне голосования в американском Конгрессе по вопросу о создании национальной системы ПРО очень способствовала ослаблению напряжённости.
А Нойман получил, наконец, свою славу. Вполне заслуженную, надо сказать, ещё в том первом полёте. И впридачу к славе - Центр подготовки космонавтов. Впрочем, Центр ему отдали только после года изнурительных попыток сделать из него политическую фигуру. Вальтер сам ездил к старому другу - уговаривать... В последнем разговоре на эту тему Нойман сказал: "Прости, но я сделан из другого теста. Я не умею играть в эти игры."
Как будто он, Шук, умел играть в эти игры! Но его не спрашивали, умеет ли он в них играть и хочет ли учиться. Ему просто сообщили, что первый космонавт - это политическая фигура. А политическим фигурам следует занимаются политикой, а не летать. Хотя бы потому, что полёты чреваты незапланированными происшествиями, а незапланированное происшествие с его участием будет иметь крайне нежелательный пропагандистский эффект. "Мы понимаем ваши чувства, оберстлёйтнант" - его повысили сразу после посадки - "но Фатерлянд отныне требует от вас другого служения."
Что ж, он принял это служение. Но всё-таки... всё-таки иногда ему кажется, что Нойман сделал лучший выбор. Может быть неправильный, но всё-таки лучший.
Выбор, выбор... Тогда, с полётом "Хаммершлага", Райхспрезидент поторопился. Следовало дать скунсам потратиться на разработку ПРО, а потом уже предъявить миру "Хаммершлаг". Но Дитль не хотел новой войны. Он готовился к ней всю жизнь - именно потому, что не хотел её. И он знал, что ложное чувство безопасности всегда разжигает аппетиты "ястребов". Даже начало разработок американской ПРО неприемлемо усиливало партию войны. Во всяком случае, так думал Дитль. Что ж... будем надеяться, что он был прав. Сам Шук - тогда ещё в непонятном статусе начальника экспертной группы при Президентском совете - был резко против этой затеи. И подал соответствующее заключение. Нойман откуда-то об этом узнал. И решил, что его старый товарищ был против его полёта. Его, Ноймана, полёта! Ну как, как было объяснить ему, что существуют высшие политические соображения, исходя из которых это мероприятие было нецелесообразным?! "Прости, но я сделан из другого теста". Как красиво это звучит. И как, в сущности говоря, безответственно... О нет, конечно, старина Нойман - ответственный человек. Идеальный дойч по Дитлю, не лезущий в дела начальства. Как это там у него было, в той речи? "Лишь пустой, жалкий, низменный человек с рабской душонкой будет алкать участия в том, в чём он не разбирается и что его никоим образом не касается. Напротив, человек, не понаслышке знакомый с серьёзной, трудной работой - а таким должен быть каждый дойч - прекрасно знает, что такое настоящая компетентность и сколь опасно вмешательство профанов и дилетантов с их плоскими понятиями в дела людей основательных." Увы, у этого дойчского свойства есть и обратная сторона, с которой приходится сталкиваться постоянно...
Кстати, интересный вопрос: почему именно эта речь Дитля стала настолько популярной? Эдвард был прекрасным оратором, он произнёс более тысячи речей перед самой разной аудиторией, некоторые из них можно изучать как образцы ораторского искусства. Кстати, по случаю их полета тоже была речь, прекрасная речь, весь Райхсраум слушал её не отрываясь... А вот выступление перед выпускниками мюнхенской партшколы - плохо подготовленное, почти экспромт, - стало каноническим, обросло комментариями, толкованиями. Старая жаба Хайдеггер в своих "Лесных тропах" посвятил этой речи отдельный раздел, до сих пор читаемый и чтимый последователями Франкфуртской школы как один из важнейших в творчестве учителя... С другой стороны, речь входит в школьную программу... Удача, просто удача. Хотя Дитль говорил ему, Шуку - уже почти официальному преемнику, уже почти Райхспрезиденту - так: "Самое лучшее получается случайно. Но такие случайности бывают только с теми, кто много работает". Дитль много работал. До самой смерти. И умер почти как Хитлер - на трибуне Райхстага. От кровоизлияния в мозг. Какой-то сосудик не выдержал и лопнул.
А ведь Дитль знал, что ему нужен покой. Но он не считал возможным уйти в отставку. Он настаивал на том, что Райсхспрезидент - пожизненная должность. И даже намеревался дополнить клятву Райхспрезидента словами: "и я клянусь умереть на своём посту во имя народа Германии". Тогда он, Шук - ещё не преемник, но уже друг - спрашивал его: "А что делать, если Райхспрезидент заболеет, сойдёт с ума или просто одряхлеет?" Дитль нахмурился и повторил: "Умереть на своём посту. Именно это и сделать. Как только не сможет исполнять свои обязанности." Конечно, это звучало красиво. Достойную жизнь должна венчать достойная смерть, а не старческий маразм. Кстати, разведка доносит, что личный врач Рейгана заподозрил у того первые признаки болезни Альцхаймера. Сейчас, когда Рейган уже не президент, это не имеет большого значения... хотя в свое время из третьеразрядного холливудского актеришки неожиданно получился сильный и умный враг. Враг, достойный уважения... но будет ли он достоин его теперь, если подозрения врача подтвердятся, сумеет ли сделать последний должный шаг? Наверняка нет - как же, христианство запрещает самоубийство! Предпочтет медленно превращаться в растение. Конечно, для таких случаев Дитль был абсолютно прав. Но лишить себя права просто уйти в отставку, просто подарить себе хотя бы в конце жизни несколько спокойных лет? Тогда ему, Шуку, всё-таки удалось замотать это решение. И Дитль знал, что он замотал решение, но сказал: "Ты поймёшь меня. Потом." Прости, Эдвард, но в этом вопросе я не хочу тебя понимать. Да, не хочу. Особенно сейчас. Нет, я не понимаю. Точно так же, как я не понимаю Ноймана, который не стал принимать красные таблетки.
Нойман отказался от омоложения. И не захотел разговаривать на эту тему. Он, видите ли, тоже христианин. На вопрос о том, где именно в Библии содержится прямой запрет на использование фетопрепаратов, ответа, разумеется, не было - только укоризненный взгляд исподлобья.
При этом все официально разрешённые церкви Райха молчат как рыбы насчёт своего отношения к этому вопросу. Как, впрочем, и к полудюжине других вопросов. Правда, молчание их весьма относительное. Ибо дойчские католики, при всей их лояльности, в этих вопросах, как правило, разделяют мнения так называемого "романского папы" - того самого, который давно не романский, а авиньонский... А протестанты слушают "Евангелическое радио" из Цюриха. Та ещё лавочка, связи которой с американскими организациями типа "Морального большинства" или "Назорейской башни" никто даже и не скрывает. Но все попытки прихлопнуть эту жужжащую муху наталкиваются на вежливое упорство швейцарцев: мы охотно пойдём навстречу нашему великому соседу, мы немедленно откажем в лицензии любому средству массовой информации, ведущей антигерманскую пропаганду - да, кстати, где у них там антигерманская пропаганда? И приходится стискивать зубы и отступать - потому что доказать ничего нельзя, потому что хорошая церковная музыка и высокоморальные проповеди не содержат в себе ничего откровенно антигерманского... Даже не так: вообще ничего антигерманского. Только благая весть о Христе. И мягкие, очень мягкие советы - жить не по лжи, поступать так, как велит тебе совесть... а совесть велит то, что написано в Библии... а в Библии написано "не убий"... а убийство ребёнка, даже ненормального, дебильного, не способного к самостоятельной жизни, даже зародыша, у которого мозгов меньше, чем у кролика - это убийство ребёнка, понимаете ли, ребёнка... И уже неважно, что в той же Библии - а у него она есть, старая семейная Библия в лютеровском переводе, в потёртом кожаном переплёте с бронзовыми уголками, и он её читал, в отличие от многих и многих христиан, - с аппетитом описывается, как юде истребляли целые народы, имевшие несчастье оказаться на пути их кочевий, как вырезались все мочащиеся к стене, то есть все мужчины вообще... Неважно и то, что проповедники этого самого "не убий" ничего не имеют против войн, ведущихся их странами - или готовящихся ими. Всё это отметается как сор... а мы ничего не можем возразить. Нельзя же возражать добрым людям, которые проповедуют доброе. Пусть даже это добро за чужой счёт, пусть даже этот счёт оплачен чьим-то страданием - но не возражать же против добра... А когда придёт время, проповедники добра замолчат, и вступит другой хор, и он будет взывать не к добру, а, скажем, к отмщению... Какая всё-таки удобная вещь - свобода мнений... У западной змеи тысяча языков, и каждым языком она говорит разное, и с какой-то точки зрения она всегда оказывается права, и именно эта точка зрения излагается чуть громче, чем все остальные... А у Райха один голос. Громкий, очень громкий, но один. Его голос. Голос Райхспрезидента. И если этот голос будет сегодня говорить одно, а завтра другое, это будет нелепо и смешно, а он не имеет права быть нелепым и смешным, потому что он Райхспрезидент. То есть, фактически, сам Райх.
