class="p1">— Слушай, Курсант, давай этот огнестрел между нами останется. Мытько как надо заштопает. Ты же теперь его выпустишь. У меня даже инструменты для таких случаев имеются, и вообще все необходимое, чтобы операцию даже провести кустарно.
Мытько на многое был способен, уж я это знал.
— Не пойму, почему официально не хочешь все сделать? В хирургии, как белый человек, полечиться.
Гоша Индия махнул на меня здоровой рукой.
— Западло это, понимаешь, терпилой мне прикидываться, свои не поймут. И потом, мой авторитет и так подорван перед братвой — подстрелила меня крыса из своих, как я такое допустить мог? Ты ведь сам удивился, оно и ясно. А тут еще и терпилой хочешь меня выставить. Совсем грустная перспектива. Знаешь, у нас какая пенсия? Вперед ногами…
— Ладно, будь по-твоему… Только обещай не убивать Саву, если первым до него доберешься. Ты ведь будешь на него охотиться, я же тебя знаю.
— Этого не могу обещать, — хмыкнул Гоша.
Не сказать, что я ждал от него чего-то другого.
— Ну, тогда я звоню в дежурку, и проводим тебя по скорой официально.
— Бля, вот умеешь ты торговаться, Курсант, хоть и мент, — проговорил Гоша без злобы. — Хорошо, баш на баш. Ты умалчиваешь перед своими об инциденте, а я оставляю в живых гаденыша. Если найду, сдам тебе его, но — не совсем целым, не обессудь. Это даже не обсуждается.
— Главное, чтобы он говорить мог и при памяти был, — усмехнулся я, — только не рановато ли делишь шкуру неубитого медведя? Ты его поймай сначала.
Гоша вальяжно откинулся на подушки дивана. Действительно, ни при каких обстоятельствах он старался не терять марку, вот и теперь держался так, будто ничего такого не произошло, а повязка на плече пропитывалась потихоньку красным.
— Да есть у меня мыслишки, где он обитать может, — проговорил он.
— Поделишься?
— Нет, конечно, Курсант. Как я его потом достану, если ты его первым сцапаешь? Через тюрьму разве что, но при таком раскладе я не увижу, как он в муках корчится. И вообще, ты так и не рассказал, как на него вышел. Вот с тебя и должок.
— Поехали. По дороге расскажу.
— Да, погоди ты, дай в себя приду… Затянул плечо, что глаза на лоб лезут.
— Это чтобы кровь остановить.
— Ну, так что? Расскажешь, пока я малян одыбаюсь?
Я громко выдохнул. Вроде бы такой бандит серьезный — а торгуется, как на рынке за помидоры. Что тут будешь делать, начал рассказывать, как мог. Мне и самому сейчас не мешало объединить все мысли, собрать в некоем контуре. Охочий слушатель тут был очень полезен.
— У нас была рабочая версия. Своеобразная — что Мясник собирает трофеи из частей тел.
— Сомнительные какие-то трофеи… — поморщился Индия.
— Да, но к такой версии подталкивала мысль, что ампутацию он проводит уж очень тщательно и аккуратно. Его вообще Хирургом надо было назвать, а не Мясником.
— Такая аккуратность оправдана, когда ему эти самые руки-ноги нужны, — задумчиво кивнул Гоша.
— Да, но рук пока не было, только ноги и голова. Так вот, я долго считал, что это трофеи, пока мы не нашли труп Солнышкиной. Кстати, она любовница Мытько оказалась.
— А что с ней не так?
— Получается, он отрезал у нее правую ногу. Как будто это не трофей вовсе, как клыки у хищника вырезают или лапу с когтями, а нечто большее.
Я помолчал и выдохнул:
— Сложилось такое ощущение, что маньяк собирает «нового» человека по частям, и делает это в особом порядке — сначала голова, как самая важная часть тела, затем ноги, уверен, что еще руки он планировал собрать.
— А туловище? — Гоша озадаченно потер рукавом взмокший лоб. — Оно же важнее, чем какая-нибудь нога…
— То-то и оно! Получается, что он его первым должен был забрать, ну, или хотя бы после головы сразу.
Гоша присвистнул и ткнул в меня пальцем здоровой руки:
— Выходит, что туловище у него уже было. Так?
— Соображаешь! Но убийств таких, где бы туловище забрали, не было, и в соседних областях тоже. Внимание, вопрос — откуда, бляха, у него туловище?
— Ну, а если так. Родственник какой-нибудь погиб и…
— Я тоже так подумал, что собирает не просто человека, а некий фетиш с сакральным смыслом. И тут второй вопрос — для чего? Что это за мотивы такие?
— Ну, например, если его близкий человек погиб и обезображен, он кукушкой поехал на этой почве и… Тяжело ведь это, мысли много куда могут завести, так вот — решил он «достроить» ему недостающие части тела, чтобы… Хм-м… А зачем?
Тут фантазия у Гоши кончилась, и он посмотрел на меня. С таким азартом, будто мы с ним в домино резались, а не думали о цепочке жестоких и кровавых убийств.
Я подбросил еще мысль:
— Чтобы достойно похоронить, например. Целого, человека, не ущербного, как он считает.
— Дельно.
Я сделал небольшую паузу и добавил:
— Ты тогда обмолвился, что у Савы отец погиб страшно, мол, сгорел почти весь. А потом, при последней нашей встрече, сказал, что отец его хромой был на одну ногу — все как-то одно к одному начало складываться. Еще учитывая, что Сава тогда меня прессануть пытался, следил за мной в гостинице, это навело на подозрения, что его, как бы это сказать, неприязнь ко мне не только на классовой нелюбви к органам основывается, а на чем-то большем, я бы даже сказал, личном. Понимаешь, о чем я? Я долго думал и не мог понять, что же я ему такого сделал, кроме того что прибыл в город ловить маньяка. Получается, что если он меня ненавидит, значит, как минимум, радеет за убийцу. Дальше — больше… Я пробил этого Саву и выяснил, что его настоящее имя — Савченко Борис.
— Ну, да, Сава — это погоняло… — кивнул Гоша.
Для него-то это не было никаким секретом.
— И отец у него погиб странно, сгорел при невыясненных обстоятельствах в собственном доме. Вскрытие проводил Мытько. После пожара от трупа осталось только туловище, и то запеклось в сплошную массу. Конечности и голова при сильном термическом воздействии, как правило, первыми сгорают. Сколько раз такое видел.
Гоша покачал головой.
— Слушай… Как-то все натянуто выходит. Мало ли людей сгорает, как ты понял, что именно Сава причастен?
— На самом деле, это пока не доказано, но учитывая, что он вот так смылся, да еще и решил тебя пристрелить, как только ты появился, мои предположения только крепнут.
— Ну ладно, пусть так. Но у меня еще вопрос. А если он отца «достраивал», почему нога-то женская?
— А это еще одна важная деталь. Ты сказал, что отец у него был фронтовик, и у него не было правой ноги.
Мы об этом уже говорили, но Гоша, хоть и слушал с интересом, вообще-то сидел, поскрипывая зубами и заметно бледнея, так что мог что-то и упустить.
— Да, правой до колена. Ну и что?
— А то… Вот в тот момент, когда ты мне это сообщил, пазл у меня в голове и сложился, вот почему он забрал правую ногу у женщины, убив Солнышкину.
— Не понял, — наморщил лоб Гоша. — Поясни…
— Женщина для таких людей, как Сава — не совсем полноценный человек. Соответственно, и нога ее в некотором роде ущербна. Как правая у отца.
Глаза у Гоши буквально на лоб полезли.
— А-а… Ну, похоже на правду. Баб Сава особо не жаловал…
— Так вот. Оставалось только проверить мои догадки, раскопав могилу отца Савы, и сегодня я это сделал.
— И? — Гоша с любопытством на меня уставился.
— Как я и предполагал, она оказалась пуста.
— То есть, он забрал останки отца, чтобы потом собрать его тело по частям, используя тела других людей, и перезахоронить, как он считает, в нормальном, так сказать, виде?
— Совершенно верно… Но было ещё обстоятельство. Первые две жертвы, Морошко и Черпаков, как ты говорил, работали на тебя, тырили гитарный лак с фабрики, я сначала подумал, честно говоря, что это вообще дело твоих рук.
— Ты что, меня в маньяки записал? Ну, ты даешь, блин.
— Ну, почему в маньяки? Просто ты мог так наказать проштрафившихся, например.
— Вот спасибо, хорошего же ты обо мне мнения. Ты же знаешь, что я мокрухой не занимаюсь. Не мой профиль.
— Знаю, поэтому это была лишь мимолетная мысль, я ее сразу отмел, но сам посуди, таких совпадений не бывает, оба убитых работали на тебя и погибли одинаково, отравление угарным газом, с последующим частичным расчленением. Все-таки ниточка
