– Я еду в Нью-Йорк и не знаю, когда снова увижу живую корову.
– Умение обходиться с коровами пригодится повсюду, – сказал Игнацио. – Я слышал, в Америке выпивают прорву молока.
– Игги, я собираюсь стать сапожником!
– Мне всегда хотелось пару черных кожаных ботинок с голубыми гетрами и перламутровыми пуговицами. Вот что тебе скажу – я попрошу жену взять карандаш и обвести мою ногу на оберточной бумаге. Пришлю отпечаток, и ты сошьешь мне ботинки. А ты, – Игнацио повернулся к Эдуардо, – ты будешь молиться за меня и устроишь мне пару индульгенций, если они мне понадобятся.
– Я всегда буду поминать тебя в своих молитвах, Игги, – улыбнулся Эдуардо.
Игнацио допил кофе и направился к коляске, чтобы приготовить ее к длительному путешествию через горы. Заодно он согласился отвезти несколько ящиков для Лонгаретти и доставить набор молитвенников в церковь деревни Клузоне.
– Пойду упакую книги. Спасибо, сестра. – Эдуардо поставил свою тарелку в раковину.
– Я буду здесь, – сказал Чиро.
Сестра Тереза, не глядя на него, надраивала сковороду.
– Сковородка чистая, сестра.
– Чиро, я просто не могу на тебя смотреть.
Чиро отвернулся, стараясь не заплакать. Тишину нарушало только тихое шипение кипящей в кастрюле воды. Наконец Чиро сказал:
– Вы знали, что этот день настанет. Я только надеялся, что буду жить недалеко отсюда, просто заберусь повыше в горы. Стану часто приезжать в гости, привозить с собой жену и детей. Может, иногда оставаться на несколько дней и помогать вам.
– Ты уезжаешь так далеко!
– Если бы дон Грегорио только знал, насколько!
Сестра Тереза улыбнулась, понимая, что это последняя шутка Чиро, – они всегда так освещали ее утро!
– Он никогда этого не узнает, а если и узнает, ты уже будешь в безопасности.
– Вам известно, что случилось с Кончеттой? – тихо спросил Чиро.
– Ее мать не верила мне, пока сама Кончетта во всем не призналась. Отношения между Матроччи и священником разорваны. Кончетта больше не сможет с ним видеться. Поэтому дон Грегорио так зол на нас. Мы разрушили его планы на счастье.
– Я любил Кончетту.
– Знаю.
Чиро попытался поднять настроение и себе, и сестре Терезе:
– Не могу поверить, что сестра Эрколина вытрясла из дона Грегорио аж тридцать лир. Он даже не подозревает, что произошло. Жаль, что она не попросила пятьдесят, вы смогли бы купить коров и свиней для монастыря.
– Сестра берет только самое необходимое. Знаешь, в этом и заключается секрет счастья. Брать только то, что тебе нужно.
– Я это запомню, – улыбнулся Чиро. – Думаю, пора прощаться. Я буду вам писать. Обещаю, однажды я вернусь в Вильминоре. Это мой дом, и я собираюсь состариться здесь.
– Я буду так счастлива увидеть тебя, когда ты вернешься!
– Спасибо вам за все, что вы для меня сделали. – Чиро обнял сестру Терезу.
Она все-таки расплакалась.
Чиро вытер рукавом глаза.
– Вы были мне матерью и другом. С первого дня здесь вы были на моей стороне. У Эдуардо всегда все будет хорошо, потому что он знает, как следовать правилам. Я так не могу, но вы защищали меня, поэтому казалось, что и я такой же. Я никогда вас не забуду. И вам положен особый подарок, чтобы вы всегда меня помнили.
– Вовсе не нужно, Чиро.
– Нужно, нужно, сестра… – Чиро свистнул: – Сюда, малыш.
В кухню ворвался Спруццо.
– Спруццо будет вам другом. Вы сможете кормить его кусочками салями, как кормили меня. Он не будет огрызаться, не будет мешать и надоедать вам. Он будет счастлив, что бы вы ему ни дали. Обещайте, что будете так же добры к нему, как были ко мне.
Слезы еще не высохли, но сестра Тереза рассмеялась от всей души:
– Хорошо, хорошо. Но когда ты вернешься, то заберешь его обратно.
– Охотно.
Чиро обнял сестру Терезу в последний раз, а затем медленно, не оглядываясь, вышел из кухни. Он и хотел бы оглянуться, но знал, что лучший подарок, который он может преподнести сестре Терезе, – это двигаться только вперед. И еще Чиро знал, что сестра Тереза рассчитывает на то, что он будет храбрым, потому что смелость убережет его от зла.
Спруццо смотрел на сестру Терезу, задрав морду. Она села на табурет и дала волю слезам, уткнувшись в передник. Она поклялась хранить верность одному Богу, а после него – своей общине, но не рассчитывала, что однажды в ее жизни появится голодный маленький мальчик, который повадится постоянно бегать на монастырскую кухню и завоюет ее сердце. Ни одна мать не любила своего сына больше.
Когда карета священника огибала гору над Валле-ди-Скальве[39], на монастырской колокольне зазвонили колокола. Игги резко натянул поводья, чтобы Эдуардо и Чиро посмотрели вверх, на Вильминоре, в последний раз.
Чиро не особо вглядывался в окрестности, он поклялся себе, что вернется как можно скорее. Эдуардо же знал, что уезжает надолго, поэтому постарался получше запомнить зеленые склоны. Он был уверен, что римские древности далеко не так прекрасны.
– Эти колокола звонят для вас, парни, – сказал Игнацио. – Если бы мне не надо было везти вас вниз, сам бы сейчас тянул за веревки, чтобы с вами попрощаться. Я оглох на одно ухо, пока звонил в них.
– Прости, что теперь тебе снова придется драить церковь, – сказал Чиро.
– После тебя она осталась такой чистой, что, думаю, продержусь без генеральной уборки до следующей Пасхи, – ответил Игги. – Теперь вот что, Чиро. Когда приедешь в Америку, помни: за содержимым твоих карманов будет охотиться каждый встречный. Свой стакан вина пей только со спагетти, а в бар один ни ногой. Если женщина вешается тебе на шею, значит, хочет на тебе заработать. Проси, чтобы зарплату тебе платили наличными, а если все-таки впарят чеки, то не позволяй, чтобы брали с тебя за обналичку. Как только доберешься до места, открой счет в банке на пять лир. Пусть себе лежат, но больше ничего не добавляй. Счет в банке пригодится, а банк без твоих денег обойдется.
– После оплаты проезда у меня останутся только две лиры, – напомнил ему Чиро.
Игнацио сунул руку в карман и протянул Чиро еще три лиры:
– Теперь у тебя ровно пять.
– Я не могу взять их.
– Поверь мне, мать Святая Церковь даже не вспомнит о них. – Игги подмигнул, а Эдуардо закатил глаза и перекрестился.
– Спасибо, Игги. – Чиро положил деньги в карман.
– Я всегда сочувствовал вам, ребята. Я помню вашего отца и знаю – он бы вами очень гордился.
Эдуардо и Чиро переглянулись. Сколько бы они ни спрашивали Игги об отце, тот отшучивался или травил байки.
– Что ты помнишь о нем? – спросил Эдуардо.
Игги взглянул на мальчиков. Он всегда считал, что, возвратясь в прошлое и снова пережив боль, они лишь разбередят старые раны, поэтому молчал. Однако сегодня Игги решил рассказать им все, что знает.
