Экспедиция была рассчитана минимум на три года, со дня отбытия Вудхарса прошло уже около двух, и Елизавета Генриховна стала здесь почти своей.
После веселого ужина я вновь посетил генерала, который продолжал крепко спать, оглашая «окрестности» отнюдь не болезненным храпом. Я полюбовался на спящего губернатора и вернулся в гостиную. Антон Иванович продолжал развлекать общество, зарабатывая улыбки «милой Аннет».
По моему разумению, нам давно было пора и «честь знать», но компания продолжала веселиться, и я вынужден был остаться, чтобы не портить предку, а может быть, и предкам(?), удовольствия.
Из-за болезни губернатора во дворце соблюдался полутраур, и только самые близкие приятельницы посещали Марию Ивановну. Мужчин не принимали вовсе, и лишь один доктор Вульф изредка развлекал дам. Мне этот немецкий врач чем-то нравился, скорее всего, своей полной противоположностью небезызвестному «сатанисту» Винеру.
Чувствовалось, человек он явно неглупый, очень положительный и энтузиаст своего дела. У него была масса неоспоримых достоинств, при двух незначительных недостатках: отсутствие юмора и чувства меры. С первым я бы еще как-то примирился, но второй мне здорово докучал.
Стоило мне разговориться с какой-нибудь дамой как тут же к нам подходил Карл Людвигович, многословно извинялся и начинал допекать меня профессиональными вопросами. Это, понятное дело, поднимало мой престиж, но не способствовало сближению и доверительным отношениям с представительницами прекрасной части человечества. Причем вел он себя совершенно бесхитростно и так искренне не представлял, что кому-нибудь могут быть неинтересны причины расстройства желудка или геморроидальные шишки, что сердиться на него было невозможно.
Дамы, привыкшие к его странностям, тут же, смеясь, нас оставляли. Они, кажется, несмотря на привлекательную внешность и статную фигуру, просто не воспринимали доктора как мужчину. Единственная, кто интересовалась нашими с Вульфом разговорами, оказалась красавица-брюнетка, Елизавета Генриховна. Стоило доктору отбить меня у очередной собеседницы, как тут же на смену ретировавшейся товарке приходила Вудхарс и с интересом слушала наши «ученые» разговоры.
Такое к себе внимание мне, честно говоря, льстило, и я старался не ударить лицом в грязь. Мои слабые познания приводили врача в восторженно-шоковое состояние, и он, выпытав какую-нибудь «врачебную тайну», пространно благодарил меня и отходил в сторону, чтобы придумать новый вопрос и, дождавшись, когда я опять разговорюсь с какой-нибудь дамой, задать его.
Пока Вульф переваривал информацию, госпожа Вудхарс теряла ко мне интерес и переходила к другой группе гостей, что мне было, честно говоря, неприятно. Это было странно, потому что до жены путешественника мне не было никакого дела. Она интересовала меня не больше, чем любого нормального мужчину интересует красивая женщина.
К полуночи гостьи губернаторши, наконец, утомились и начали разъезжаться по домам. Один Антон Иванович казался незыблемым и неутомимым. Только тогда, когда Чичерина начала клевать носом, мне удалось уговорить предка окончить затянувшийся визит.
Мы распрощались с хозяйкой, дав обещание прийти утром проведать генерала, и вернулись в гостиницу.
Однако мои испытания на этом не кончились, Влюбленный предок, за неимением другого слушателя, сделал меня своим доверителем. Вместо того, чтобы лечь спать, он начал пересказывать события всего дня, как будто я не был им свидетелем. Потом, используя эпитеты: «ангел», «фея», «богиня» и «кумир», принялся объяснять мне, какой необыкновенной девушкой является барышня Чичерина,
Я был отнюдь не против «чувствительности» и «возвышенности» этого сентиментального века. Я даже с горечью вынужден признать, что мы, в наш «цивилизованный» век, черствы, прагматичны, не желаем быть открытыми и откровенными. Однако всему свое время, и ночью нужно спать, а не вываливать на несчастного сонного потомка весь запас своей «чувствительности».
Милая Анна Семеновна, если это тебе суждено стать моей прапрабабушкой, прости своего непутевого потомка, я так и не узнал обо всех твоих достоинствах, талантах, неземных добродетелях, я позорно уснул.
Утром следующего дня, не успели мы еще заказать завтрак, как от губернатора прислали за нами карету, дворецкий встретил нас доброжелательно, как близких семейству людей, и без доклада повел меня в спальню генерала.
По дороге он благоговейно оповестил меня, что Его Высокопревосходительство изволили проспать кряду пятнадцать часов и теперь чувствуют себя значительно бодрее.
Действительно, старик, отдохнув, смотрелся молодцом.
— А, жопий лекарь пожаловал! — приветствовал он меня не очень изящной шуткой.
Я хотел было ответить ему в тон, назвав «жопьим больным», но подумал, что он может обидеться, и назвал просто «графом».
— Зови меня Сергеем Ильичом. А то от сиятельств и превосходительств один пустой треск. Тебя-то, молодец, как звать величать?
— Алексей Крылов.
— Вот и познакомились. Спасибо тебе, голубчик Алеша, за облегчение страданий. Веришь, думал, помешаюсь от боли. Жить не хотелось.
— Сейчас-то как?
— Ноет жопа проклятая, но грызть внутри перестало.
— Это мы, я думаю, поправим, — пообещал я. — Только вы впредь, Сергей Ильич, на холодное и сырое не садитесь, и носите теплые подштанники, а то без меня вам мало кто сможет помочь, разве что народные целители.
Оказалось, что такое ворожение было еще не в ходу, и я объяснил, что имею в виду деревенских знахарей и колдунов. Попутно я еще популярно и объяснил, что именно у него болит, и признался, что университетская медицина пока не может справиться с таким заболеванием.
— А ты почему справился? — резонно поинтересовался генерал.
— У меня кроме образования, еще клевые паранормальные способности, — на полном серьезе объяснил я.
— Надо же, — удивился граф, — и откуда же они у тебя?
— От Бога, это вроде как стихи писать, одни могут, другие нет. Или губернией управлять. Иной вроде и умен и учен, а начнет править, и всё у него кувырком.
— Это точно, — засмеялся Сергей Ильич, — в этом ты прав, в любом деле талант нужен, только куда в таком разе бездарных девать?!
Разговор по русской традиции перешел из одной в другую плоскость, и мы начали обсуждать общечеловеческие проблемы, понятно, что с разных позиций. Про седалищный нерв в пылу спора как-то подзабыли и вспомнили только тогда, когда в спальню пришла Марья Ивановна, встревоженная моим долгим отсутствием.
— Доктор, что, ему опять хуже? — встревожено, спросила она, прервав на полуслове горячую тираду мужа в защиту попранных молодежью принципов домостроя.
