— Доктор, что, ему опять хуже? — встревожено, спросила она, прервав на полуслове горячую тираду мужа в защиту попранных молодежью принципов домостроя.
Сергей Ильич смешался и замолчал. Вид у него был не больной, а скорее воинственный.
— Серж, — строго сказала губернаторша, — я сколько раз просила тебя беречься и не ругать молодежь.
— Да я, матушка, и не ругаю. Мы тут с Алешей о всяческой причинности понятий рассуждаем.
— Доктор, — попросила меня Марья Ивановна, — ради Бога, не позволяйте ему горячиться, а то он доспорится до удара.
— Так говорите, «домострой», — ехидно сказал я, когда графиня оставила нас одних, — что-то не похоже, что в вашей семье он соблюдается.
— Это ты, брат, меня уел! — засмеялся генерал. — Ничего, как женишься, сам узнаешь, почем стоит с женой спорить. Мало того, что ты ей слово, а она тебе десять, тут и слезы, и обмороки, опять же мигрень…
Момент для перевода разговора на мою несчастную жену был благоприятный, однако меня что-то удержало от откровенности.
— Ладно, — сказал я, не рискуя так сразу, не закрепив знакомства, наседать на старика со своим делом, — давайте лучше займемся вашим нервом, а доспорим потом, когда вам станет лучше.
Старик согласился, и я повторил сеанс.
— Экий же, ты, Алеша, мастак, — уважительно сказал Сергей Ильич, — как гвоздь выдрал, остался во мне маленький муравейчик.
— Если после сорока лет просыпаешься, а у тебя ничего не болит, считай, что ты умер, — совершенно серьезно сказал я.
Граф озадачено посмотрел на меня и долго обдумывал услышанное.
Когда я, решив, что анекдот до него не дошел, собрался заговорить про другое, он вдруг разразился оглушительным хохотом.
— Ох, уморил, право слово, уморил! — вытирая выступившие на глазах слезы, сказал старик, отсмеявшись. — Это же надо такое удумать!
Он тут же опять вспомнил, что я «удумал», и опять принялся смеяться. В спальню вбежала испуганная Марья Ивановна:
— Серж, ради Бога, что случилось?
Однако генерал только махал на нее руками, не в силах успокоиться. Видя, что от мужа всё равно ничего не добьешься, графиня взялась за меня:
— Алексей Григорьевич, что случилось? Что это с Сержем?
— Случай такой был, — с самым серьезным видом начал объяснять я. — Приходит больной к доктору и жалуется, что у него болит всё тело. До какого, говорит, места пальцем не коснусь, всюду страшная боль. Доктор посмотрел на него и говорит: «У вас не тело болит, а палец сломан».
Пока я рассказывал новую байку, генерал перестал смеяться, слушал и следил за реакцией жены. Как несколько минут назад он сам, Марья Ивановна ничего не поняла и начала обдумывать превратности человеческих немочей, а генерал вновь захохотал.
— Серж, что смешного, если человек сломал палец?! — попыталась прервать смех мужа удивленная Марья Ивановна.
Недоумение жены еще больше развеселило генерала.
— Ну, утешил, голубчик, старика, смолоду так не смеялся!
Марья Ивановна, видя, что супруг жив-здоров, да еще и веселится, тоже заулыбалась, потом как бы споткнулась, понимающе посмотрела на меня и неожиданно залилась мелким заливистым смехом.
— Палец! Сломан! — только и могла выговорить она…
Вот так на Русь начали попадать анекдоты в современном значении этого слова. Вообще-то, это понятие в позапрошлом и прошлом веках имело совершенно другой смысл: это был рассказ о забавном происшествии, случившемся с известной персоной.
— Ну, полно, полно веселиться, — сказала, отсмеявшись, здравомыслящая Марья Ивановна. — Тобой, голубчик, дамы интересуются, особенно одна, — добавила она, с улыбкой глядя на меня.
— Это кому он так глянулся? — заинтересовался граф.
— Ни в жисть, душа моя, не догадаешься, полувдовице нашей Елизавете Генриховне!
— Ну, надо же, совсем про нее того не подумаешь, что окромя своего лордика других мужчин замечает! — удивился губернатор.
— Видать, заметила.
Мне не хотелось поддерживать этот разговор, и я ничего не ответил на подтрунивание губернаторской четы. Граф Сергей Ильич, истомившийся на постельном режиме, только почувствовал себя лучше, приказал подать домашнюю одежду. Вокруг все забегали и засуетились, лица стали счастливыми и просветленными. Его камердинер, ворчливый старик, годами пятью старше хозяина, разогнал лишних слуг и стал помогать генералу одеваться.
Я для порядка посоветовал старику не спешить вставать, хотя не имел на этот случай определенного мнения. Однако графа слишком распирало желание рассказать услышанные анекдоты, и он не внял моим увещеваниям. Прослышав, что губернатору с вечера полегчало, в дом набилось много народа, как чиновного, так и просто доброхотов, так что слушателей у него должно было хватить с избытком.
Сам же виновник переполоха отлавливал гостей по одиночке и потчевал их анекдотами. Причем, по-моему, больше всего ему нравилось наблюдать, как слушатели въезжают в их смысл. Он превратил это в своего рода тестирование, проверяя сообразительность своих чиновников.
Мне надоело наблюдать грустную картину добровольного лизоблюдства и угодничества, которые генерал, кажется, принимал как должное, и я отправился на женскую половину разыскивать влюбленного предка.
В гостиной была всё та же компания, с небольшим прибавлением из двух неинтересных дам. Я обошел всех, припадая к ручкам, отдал общий поклон и был принят как добрый знакомый.
Антон Иванович, только мельком взглянул на меня и продолжил виться вокруг Чичериной, глядя на нее такими преданными собачьими глазами, что я понял — из этой губернии мы выберемся не скоро.
Елизаветы Генриховны в гостиной не было, а когда появилась, то только небрежно мне кивнула, тут же отвернувшись, на что наблюдательная генеральша заговорщицки мне подмигнула. Она сегодня была в закрытом, темном платье. Как и вчера, леди Вудхарс выглядела красивой, недоступной и равнодушной.
Обменявшись несколькими вежливыми фразами с хозяйкой, я присоединился к кружку дам, наблюдающих за выкрутасами Антона Ивановича. Его прямолинейное ухаживание вызывало общее веселье и порождало массу шуток, нервировавших Анну Семеновну. Марья Ивановна, признав нас с предком людьми если и не своего круга, то достаточно респектабельными, развитию отношений между племянницей и лейб-гвардейским офицером не препятствовала.
Довольно быстро дамское общества мне наскучило. Разговоры, шутки, даже интонации были те же, что и вчера, и дай Бог, если не те же, что и в прошлом году.
Просто уйти было неудобно, и я маялся, не зная как окончить визит. Единственная, кто меня интересовала из всей этой компании, была Вудхарсиха, но она задумчиво сидела в кресле у окна, ни на что не реагируя.
