сделать, для милиции.
— Для милиции? — Карл затряс руном на голове, вскочил и подбежал к двери, проверив шпингалет. — Где милиция? Что они вам сказали? Я давно уже за валюту картины свои не продаю. Это поклеп! Карл Генрихович — честный советский гражданин!
— Да успокойся, мы и есть милиция. Работаем там.
Карл раскрыл рот, хотел что-то сказать, но забыл слова. Поводил руками, тыкая то на меня, то на Погодина, наконец, проморгался и выдал:
— Федька? Ты… Ты милиционер?!..
— Представь себе, да. И сейчас я при исполнении. Дядя Карл, попрошу в присутствии моих коллег, — Погодин кивнул на меня. — Называть меня в соответствии с чином: товарищ лейтенант, или просто Федор Сергеевич. Договорились?
Художник, наконец, вспомнил, что нужно захлопнуть челюсть, и часто закивал:
— Только я вам ничем помочь не могу, — он стал торопливо сгребать в стопку какие-то листы с зарисовками, мельком я увидел на них телеса голых женщин. — Я ничего не нарушаю. Сколько раз говорить, что официально я трудоустроен. Числюсь оформителем на полставки в доме культуры. Еще в Союзе художников состою. Чего вам от меня надо? Ну продал несколько портретов. Так то ж мои картины… Могу я продавать свое? Это же не спекуляция?
— Да успокойся, дядя Карл, — Погодин похлопал по плечу художника, от первого шлепка тот вздрогнул. — Нам все равно на тебя… В том смысле, чем ты там занимаешься, мы пришли по факту мошенничества.
— Мошенничества? — Карла передернуло. — Я сразу сказал покупателю, что это репродукция, а не подлинник. У меня даже расписка есть! Сейчас покажу…
— Дядя Карл! — Погодин не выдержал и рявкнул так, что художник сел на диван. — Помолчи и послушай. Мы за помощью пришли. Преступник у людей деньги и ювелирные украшения ворует, обманом в контакт входит. Мой коллега видел его лицо, можешь с его слов нарисовать портрет?
— Со слов? — лицо Карла вытянулось. — Как это? Как в кино?
— Да…
— Очень любопытно, — Карл повеселел. — Так вам просто нужно нарисовать потрет?
— Какой ты проницательный, дядя.
— Бесплатно?
— Так точно! Ну так что? Поможешь? Или лучше поговорим о репродукции?
— Конечно, помогу! — художник больше на задавался вопросом о деньгах, стал раскладывать на мольберте лист ватмана. — Это будет графический портрет. То есть рисунок карандашом. Я для таких целей “Кох и Нор” использую. Лучшие карандаши! Чешские.
Пока живописец возился с приготовлениями, взгляд мой зацепился за картину, что висела на стене, накрытая черной тканью. Ни один из пейзажей не был зашторен. Любопытно, почему эта мазня прикрыта? Я подошел ближе и, приподняв ткань, заглянул на полотно.
— Твою мать! — воскликнул я и сдернул тряпицу. На картине, выполненной мазками масла, была изображена обнаженная девушка, сидящая на стуле. Я сразу узнал ее. Одно лицо, что и на фотографии из оперативного дела. Чуть прикрыв обнаженную грудь руками, на меня смотрела Вера Соболева…
Друзья, одной из самых интересных своих книг считаю роман в жанре социальной фантастики и антиутопии «Макс». В книге есть над чем поразмышлять … Сюжет динамичный и непредсказуемый. Развязка бомбическая. Сегодня на книгу скидка! Любителям крепкой фантастики рекомендую: https://author.today/work/190591
Глава 14
— Это кто? — я снял картину со стены и тряхнул ею перед клювом художника.
Тот пожал плечами:
— Да так, образ из головы. Никто. Вымышленный персонаж, так сказать… Навеяло, знаете ли, бывает.
— Ясно, — я аккуратно поставил картину на пол и, поглядывая на нее, будто боялся, что она испарится, подошел к живописцу.
Резким движением схватил его за пудельные патлы и подтащил к картине.
— Смотри внимательнее, Карлуша! Кто это?! Вспоминай!
— Андрей! — воскликнул ошалелый Погодин. — Ты что делаешь?!
— А ты не узнал ее, Федя? Плохо ты работаешь с оперативными делами, плохо фотки потерпевших запоминаешь! Это же Вера Соболева собственной персоной.
— Соболева? — Погодин вытаращился на картину.
— Каких потерпевших? — выл художник. — Что вы творите?! Я все вам расскажу! Отпустите! Прошу…
Я отпустил художника. Тот картинно схватился за сердце и на всякий случай отскочил от меня на безопасное расстояние. Чуть отдышавшись, стал сбивчиво рассказывать:
— Эта девушка обратилась ко мне, сказала, что дело у нее щекотливое, нужен приватный, так сказать, портрет для ее мужчины. Подарок хотела ему сделать. Неделю мне позировала, задаток дала, а потом исчезла. Вот картина и осталась у меня.
— Эту девушку, — процедил я, — убили год назад. А у тебя дата на полотне стоит двухмесячной давности! Говори правду!
— Как — убили?! О Боже! — Карл проникновенно снова прижал руки к груди. — Она и была год назад, а когда пропала, картина осталась валяться без надобности. Потом я ее решил дописать по памяти и продать. Раз клиент потерялся, имею право. Я же не знал, что ее убили! Господи, я дописывал портрет мертвеца! О Боже!..
— А почему ж ты врал, что из головы образ выковырял?!
— Так привычка! ОБХСС мне в затылок дышит! К цеховикам меня приписать хотят! А это срок немаленький! Потому и на двери нет звонка с фамилией моей. Живу тихо, как мышь под полом.
Тут я с художником соглашусь. Цеховики в СССР были обычными подпольными предпринимателями, коммерсантами. Теми, кто потом будет пользоваться общественным уважением за так называемую деловую жилку и хватку. Во время хрущевской оттепели их вообще расстреливали. А сейчас это были преступники, расхитители государственного имущества, мошенники и предатели Родины. Именно так их клеймила партийная идеология за то, что те, по сути, исправляли ошибки плановой экономики и восполняли дефицит действительно востребованных товаров, вместо никому не нужных безобразных пальто и сапог, массово штамповавшихся на предприятиях, зачастую в убыток самим фабрикам.
— Карл Генрихович, — смягчился я. — Давай все по-порядку. Это очень важно для поимки убийцы. Расскажи, что она говорила, как на тебя вышла, для кого именно она готовила сюрприз?
— Пришла она примерно год назад. Верой представилась, сказала, что меня ей порекомендовал знакомый.
— Какой знакомый? — подключился Погодин.
— Не знаю, так и не сообщила. Да мало ли. Я многим картины на заказ рисовал. У меня клиенты так и приходят, по сарафанному радио. Я взял авансом червонец. Работал с ней. Спрашивал, в разговор вовлекал, чтоб нам молча не сидеть, но про себя она ничего не рассказывала. Я подумал, что она актриса или в театре где-то работает.
— Это почему? — насторожился я.
— Потому что не каждая дама запросто сможет оголяться перед мужиком незнакомым, а у той ни тени смущения. Одежду скинула, будто перчатки сняла. Вот и подумал. На проститутку вроде
