– История эта долгая, – Георгий Михайлович дожевал кашу, довольно вздохнул и попросил: – Колюнь, не в службу, а в дружбу, сбегай за чайком. Насухую история не пойдет…
Хорошенько протерев котелки пучком травы, Николай налил горячего черного чаю, получил две порции сахара-рафинада и вернулся к одиноко сидящему Георгию Михайловичу. Тот благодарно кивнул, принимая из рук Удальцова горячий котелок и куски сахара. Достал из нагрудного кармана красивый блестящий портсигар с выгравированной на нем надписью, выудил две папиросы, одну протянул Николаю. Чиркнул зажигалкой, закурили…
– Тебе, Коля, лес нравится? – неожиданно спросил Георгий Михайлович, пристально взглянув в глаза собеседнику.
– Да, нравится. Лес живой. В нем – свобода!
– Я рад, что у тебя такое мироощущение, – Георгий Михайлович с удовольствием прихлебывал обжигающий чай, попыхивая папироской. – Свободу, значит, любишь, Удальцов?
– Кто же ее не любит? – Николай даже обиделся. – Все свободу любят. Свободный человек все может, куда хочет, туда и идет.
– А ты, Николай, уже встречал таких… свободных. – Георгий Михайлович ухмыльнулся и потер ладонью свою жиденькую бороденку, отросшую за время их пребывания в лесу. – Полицаев помнишь? Вот они свободны от обязательств, подмахнут и нашим и вашим…
– Ну я не такую свободу имел в виду. – Николай нахмурился, потер ладонью висевший на груди, под гимнастеркой крест.
– Ну, понятно, – Георгий Михайлович махнул рукой. – Ты, значит, как птица порхать хочешь? Или белочкой скакать? Ну да ладно. Парень ты, Коля, хороший, только молодой еще, наивный. Специфику нашей работы только-только начинаешь понимать. Мы все хотим быть свободными, тут ты не одинок. И мы гнием здесь, в этом лесу для того, чтоб хотя бы наши внуки могли дышать свободно.
– Да я понимаю, – Коля недоумевал, чего хочет от него этот человек, облеченный властью выгонять особиста с совещания и давать указания самому командиру их Отряда. – Я собой пожертвовать готов в любой момент.
– Я тебе верю, Удальцов. – Георгий Михайлович допил чай и с видимым сожалением отставил пустой котелок в сторону. – Значит, так, ты переходишь в мое личное распоряжение, будешь выполнять мои и только мои указания, остальных можешь смело посылать… куда Макар телят не гонял. Будь поблизости, ты мне очень скоро понадобишься. Кстати, ты в тех полицаях, ну, с которыми вы на хуторе схватились, ты в них ничего странного не заметил?
Николай задумчиво покачал головой, вспоминая схватку, которая хотя и была всего пару дней назад, но уже казалась чем-то старым, позабытым. Он отрицательно покачал головой…
– Не знаю, разве что трусили они страшно, впятером нас двоих испугались, – он потрогал свою еще не зажившую скулу. – Хотя, в этом ничего странного нет…
– Пятеро мужиков испугались двух молокососов и тут ничего странного? – «Очкарик» укоризненно покачал головой в наступающей темноте. – Ладно, учись думать. А пока давай на боковую.
– Георгий Михайлович, – окликнул Николай поднимающегося собеседника. – А вы обещали про пальцы свои рассказать…
– Ах, да, пальцы… – Георгий Михайлович потер переносицу и виновато улыбнулся. – Да ничего особенного, если честно. Это меня самурай один наказал. Патроны кончились, и мы врукопашную пошли. Их офицеришка вытащил свой кривой меч, катана называется, и на меня с криком. Ну, а я с примкнутым штыком был. Схлестнулись мы, а меч-то острый, я и не увидел, как он мне пальчики откромсал. Но штык русский позлей оказался. Он мне пальцы, а я ему сердце. На Халхин-Голе это было. Ладно, спать…
Николай спал и видел во сне своем старца. Тот, огромный и светлый, ласково гладил Колю по голове. «Главное, Коленька, крест не снимай, носи и не снимай, – говорил ему старик. – Не устыдишься ты Господа, и не устыдится Он тебя». Потом они разговаривали, Коля не запомнил о чем, но знал, что обязательно вспомнит, когда придет время. Но хорошо помнилось ощущение тепла и радости. Понял Коля, что бояться он больше никогда и ничего не будет. Кроме Бога…
Все еще спали, когда Иван резко открыл глаза. Вновь приснившаяся Катя не давала покоя. В этом сне она плакала и о чем-то страстно просила его. Он не запомнил просьбы, не расслышал слов, но проснулся в холодном поту с дико бьющимся сердцем. Тихонько присел, задумался…
Группа «Бородача» шла к месту выполнения задания другой дорогой. Дорога эта не давала Конкину покоя. Шли они практически так же, как с Иваном всего пару дней назад. По случайности ли, но так совпало, что на ночлег группа устроилась всего в километрах трех от хуторка, при мысли о котором у Конкина начиналось ускоренное сердцебиение и дрожали руки. Иван огляделся – все кругом спали, прикорнул даже часовой, сидевший у дерева неслышной тенью. Решившись, Конкин тихонько поднялся на ноги и, сверившись с фосфоресцирующей стрелкой компаса, нырнул в черный лес. Он не обернулся, а потому не увидел, как следом за ним из расположения группы двинулась черная фигура.
Катя не спала, она беспокойно ворочалась с боку на бок и в конце концов тихонько вышла из избы, чтобы не разбудить деда Артемия. Тот снова воевал с кем-то во сне, хмурил брови и делал обиженное лицо. Катя спустилась с крылечка и… оказалась схваченной кем-то огромным, сильным и страшным!
– Не бойся меня, глупая! – Ваня тихонько рассмеялся от счастья. – Это ж я, твой суженый!
– А я и не боюсь… – Катя прижалась к нему всем телом. – Почему-то я тебя ждала. Сердце подсказало, что придешь…
Они вышли за изгородь, Конкин галантно подал ей руку, а затем, весело схватив в охапку, перенес через ручеек. Присели на траву, обнялись, принялись шептаться о какой-то ерунде, которая может прийти в голову только окончательно и безнадежно влюбленным друг в друга людям. Потом Иван, став серьезным, спросил:
– Эти полицаи или фрицы больше не приходили? – Он держал ее за руку, чувствуя, как бьется под тонкой нежной кожей кровь, за каплю которой он готов был отдать всю свою.
– Нет, у нас все тихо, – шепотом ответила Катя. – А как ты здесь оказался?
– Для бешеного пса семь верст не крюк, – засмеялся Иван.
Где-то поблизости хрустнула ветка. Этот звук оторвал влюбленных друг от друга. Конкин вскочил, поднял Катю, толкнул ее в сторону дома.
– Беги, любимая, – горячо дыша, шепнул он ей в ухо. – Беги! Обещаю, я обязательно вернусь!
– Ну я бы не стал давать девушке таких опрометчивых обещаний, Конкин! – послышался рядом насмешливый голос. – Предателей и дезертиров по законам военного времени, вообще-то, положено расстреливать на месте.
Николай по голосу узнал майора Назарова; присмотревшись, при тусклом свете луны, он заметил, что тот стоит совсем близко от них, в шагах десяти с автоматом на плече. Конкин почувствовал, что майор тоже присматривается к ним.
