…С рюмкой Куртц дружил уже давно, пожалуй еще до того, как вступил в NSDAP. Куртц пил все: любил пиво, ликеры, шнапс, русскую водку, с почтением относился к любому коньяку, даже к эрзацам, которых стало в последнее время очень много. Оккупированная немецкими фашистами Европа по каким-то непонятным причинам резко сократила выпуск пищевой продукции, в том числе и столь любимых немцами французских вин и коньяков. Но Эрнст Куртц готов был пить что угодно, недавно открыв для себя русский самогон. А когда штурмбанфюрер-эсэсовец прочитал в одной книге о здоровом питании, что красные вина прекрасно выводят из организма вредные вещества, он решил, что и другие алкогольные напитки наверняка обладают столь же чудесными свойствами. С тех пор, найдя оправдание своему алкоголизму, пил штурмбанфюрер, не просыхая.
Но самым главным увлечением толстяка-эсэсовца была служба. Штурмбанфюрер Эрнст Куртц был ярым нацистом. Он с почтением относился к фюреру и зачитывался Mein Campf (Моя Война – Адольф Гитлер), с удовольствием и старанием повсюду ее цитируя. Ко всем без исключения представителям иных национальностей он относился с пренебрежением и брезгливостью, как к людям второго сорта.
Он с удовольствием расстреливал и пытал военнопленных и гражданских жителей оккупированных немцами территорий. А став вторым лицом в лагере, Куртц развернулся вовсю. Штурмбанфюрер распорядился врыть в землю столб и ежедневно пытал около него узников, причем, как правило, не каких бунтарей, а просто тех, кто попадался ему на глаза. Куртц бил пленников обрезком колючей проволоки, вырывая из спин несчастных куски плоти, ломал конечности куском металлической трубы, придумывал все новые и новые пытки, поражая жестокостью даже бывалых сослуживцев.
Запрет на пытки стал для штурмбанфюрера сущим наказанием, но ничего не поделать, авторитет штандартенфюрера Штуце был непоколебим. Столб срыли, и штурмбанфюреру пришлось ограничиваться поверками и регулярными обысками. Острота ощущений угасла, и Куртцу осталось довольствоваться своим старым другом – алкоголем. Впрочем, иногда, встряски все же происходили. Время от времени Куртцу приходилось расстреливать особо строптивых заключенных.
Но главное развлечение, которого он так ждал, должно было произойти в самом скором времени. По подсчетам штурмбанфюрера, вскоре нужда в большей части заключенных должна была отпасть, большая часть объекта достраивалась в самое ближайшее время. Толстяк чистил свой любимый пистолет вальтер РР и с невольно выползавшей на лицо садистской улыбкой поглядывал в дуло. Убивать он любил.
О любовной связи профессора фон Айзенбаха и эсэсовки Фриды Костер знал весь лагерь, не был исключением и Куртц. Плотоядно поглядывая на соблазнительную фигурку своей подчиненной, штурмбанфюрер не решался переступить через авторитет профессора. Сама же Фрида лишь поддразнивала штурмбанфюрера, а один раз даже игриво хлестнула стеком по филейным частям. Памятуя о высоких связях шалуньи, Куртц стерпел эту выходку, изобразив даже шутливую улыбку на лице, хотя стек Фриды и оставил красную полосу на его ягодицах.
Для Куртца Фрида стала настоящим открытием. Она с неподдельным рвением поддерживала любую инициативу штурмбанфюрера, направленную на ужесточение режима, и с удовольствием ходила к яме на «процедуры»…
Заключенные жили в двух бараках, собственноручно сколоченных ими и больше напоминавших сараи. Эсэсовцам было плевать на качество, и стены бараков зияли трещинами. Узники, по большей части бывшие военнослужащие Красной Армии, прекрасно понимали, какая участь их ждет. Многие из них уже смирились с тем, что умрут еще до наступления холодов, уж больно активно палачи расстреливали их. Работы на объекте подходили к концу, и было ясно, что эти бараки совсем не предназначены для морозной северной зимы.
Но были и не сломленные еще люди. Они не подавали вида, но старались держаться, подбадривали своих товарищей. Таких, впрочем, были единицы, да и у них надежда с каждым днем таяла.
Один из пленников, лейтенант Красной Армии, Павел Шлепанов, чудом избежал расстрела. Небольшую группу окруженцев, в число которой входил Павел, захватили эсэсовцы, прочесывавшие местность. Шлепанова спас старший офицер – подполковник, он силой сорвал с него офицерские петлицы, и так Павел остался жив. Расстреливавшие офицеров эсэсовцы не обратили внимание на молодого парня.
Потом плен, долгие голодные перегоны колоннами, когда павших от измождения советских людей добивали выстрелом в голову немецкие палачи. Еще больше палачей оказалось в концлагере для военнопленных. Когда его пригнали на огороженный рядами колючей проволоки луг, вся трава там уже была съедена. Ненавидел немцев Павел люто. А больше всех он ненавидел толстяка-эсэсовца, который мучил и расстреливал людей с нескрываемым наслаждением, и молодую белокурую немку…
Когда немцы испытывали установку «Сухая Гроза» в первый раз, в отделении для заключенных произошел небольшой инцидент. Настолько небольшой, что штурмбанфюрер Куртц не стал докладывать о нем начальству.
Двое заключенных, воспользовавшись тем, что ограда не под напряжением, а узнали они об этом по погасшим лампам, решились на побег. Легко вырваться из охраняемой зоны им удалось еще и потому, что даже караульные на недавно установленных вышках увлеченно следили за ходом эксперимента. Перебросив набитый гнилой соломой матрац через ограждения из колючей проволоки, беглецы легко скрылись в лесу.
От неминуемого сурового взыскания, штурмбанфюрера Куртца спас его порок – садизм. Изматывающие заключенных поверки устраивались штурмбанфюрером каждые два часа, так, что исчезновение беглецов было быстро обнаружено. Вдогонку за ними были брошены патрули с собаками и мотоциклисты, так что изможденных от постоянного недоедания беглых узников быстро догнали.
Разъяренные тем, что их вырвали из уютных казарм, эсэсовцы зверски избили пойманных беглецов, а когда тех вернули в лагерь, их ждал настоящий ад. Эрнст Куртц лично приготовил им программу, которая должна была устрашить их собратьев по несчастью.
После изощреннейших пыток, в которых особой жестокостью отличилась лейтенант СС Фрида Костер, еле живых людей отволокли к яме – оврагу, углубленному лопатами самих заключенных. Там, едва засыпанные землей, уже лежали тела убитых и замученных эсэсовцами людей. Узников поставили на колени. Одного лично расстрелял штурмбанфюрер Куртц, второго застрелила садистка-эсэсовка. После чего эсэсовцы напились до безумия. Пили все, кроме караульных. Сказались и потрясшие воображение испытания нового германского чудо-оружия, и быстрая поимка беглецов…
