заправского советского Вальдемара, подражая его словоохотливости и вычурности
стиля. Мы перешли в просторную кухню. Я достал подарки всем домочадцам (их
родителей не было дома). Антон последний раз встречался со мной (то есть с
Вальдемаром) на моей (то есть вальдемаровой) свадьбе, и еще ничего не знал о
двух вояжах Вальдемара в Германию (один из них мой). Тут я был знатоком и даже
показал сохранённый мной (дедова привычка) билет "Ленинград — Берлин", а Зине,
коллекционирующей путеводители по зарубежным городам (из всех заграниц она
побывала лишь в Стамбуле прошлым летом), подарил путеводитель по Потсдаму.
— Ты знаешь, Антон, когда Петр I впервые приехал в Германию триста лет назад, он
велел всем своим людям зашить карманы во избежание краж. И правильно сделал.
Оказывается, в Германии на каждом прилавке в магазинах лежат кипы ярких буклетов
(немцы не любят броских реклам и ограничиваются буклетами). В первый же день я
понабрал всех подряд по одной. Через два дня решил, что этого маловато будет, и
еще по одному экземпляру тяпнул. А в последний день, воровато оглядываясь на
продавцов и покупателей, втихаря стянул целую пачку брошюр насчет адриатических
курортов и новых сортов пива с сосисками…
— Намек ясен! — хохотнул Антон, достал из старинного шкафчика трехлитровую банку
пива и разлил нам по литровым кружкам, не обойдя и Зины. Банку он тут же
аккуратно вымыл и поставил сушиться на сетку над раковиной.
— Но что самое замечательное, — продолжал я, — это немецкие бани. Представь
себе, что какой-нибудь из твоих друзей приглашает тебя со всей своей семьей в
баню, где вы и оказываетесь без различия пола и возраста. Тут уж русская икра
заключает пакт с немецким пивом, а потом приглашают несовершеннолетних полек
показывать "танец осы"… не при даме будь сказано…
— Да какая она дама! — Антон не воспринимал сестру всерьез. — Ну, что? говорила
с математичкой?
— Да, она сказала, что если я буду заниматься все лето, то поставит четверку по
алгебре.
— Вот маму и порадуй, когда придет. А сейчас брысь! У нас разговор важный.
— Ну и оставайтесь! — хмыкнула она, наряженная в красивое салатное с белым
платьице, и ушла, обиженная.
Хозяин за долю секунды перевоплотился в серьезного собеседника, и, потягивая
недопитое пивко, сразу заговорил о деле:
— Если тебя смущает твоя неприкаянность, могу предложить тебе должность моего
секретаря. Я работаю в лектории по распространению научных знаний среди
старшеклассников. Кстати, а я… я там есть?!
— Не знаю… Я никогда не был знаком с человеком, похожим на тебя. Учти, что в
41 году почти всех немцев депортировали из Европейской части СССР в Казахстан.
— А, ну в таком случае, ни меня, ни моего папы там точно нет. Мой родитель с
42-го. Стоп! Но ведь у тебя же тоже папа немец.
— Его немецкая фамилия — Блюхер. По всей видимости, никому в военном Крыму и в
голову не могло прийти, что герой гражданской войны может быть немцем.
— Весьма остроумно! Ты жил этажом выше. Там сейчас обитает бывшая жена
начальника вокзала, очень хорошенькая, могу познакомить…
— Успеется.
Мы еще долго сидели и обсуждали проблемы мировой политики, пока не пришли
родители Антона: они были на кладбище, где покоилась недавно умершая прабабушка
Антона — в последние годы жизни она сама устроила себе могилку, в ухаживании за
которой проводила иногда и полдня; доходило до черного юмора: на вопрос соседки,
где прабабушка, отвечали: "На своей могилке"… (Это все мне рассказывал
Вальдемар, вешая на стену картину Глазунова в раме из поддельной бронзы).
Отец Антона имел фюрнаме детского психолога, и сразу становилось ясно, что с
детьми ему гораздо легче общаться, чем со взрослыми. Мое появление оживило
атмосферу, и после, увы, неизбежных расспросов о дороге и ценах на колбасу в
Ленинграде он пригласил меня на "мировую рыбалку" и рассказал об одном
сослуживце, который переехал на новую квартиру и сетовал, что у него нет кота
пустить первым на порог:
— Так я ему говорю: я тебе тут в камышах штук семь-восемь — полный мешок
наловлю.
После этого мы с Антоном пошли на автовокзал в другой конец города встречать его
девушку, и я вновь увидел вереницу карикатур, бичующих пьянство, и старый мост,
уцелевший без войны, от которого в моем мире остались лишь полуразрушенные быки.
В Конке уже бултыхались купальщики, в Запорожье уезжал маршрутный "Икарус"
(Хорти нормализовал отношения с СССР весной 41-го года, и венгерской стороне
были возвращены реликвии революции 1848 года — трофеи русской армии).
В стороне от автовокзала действительно был юденблок, обнесенный местами
поломанным дощатым забором. У забора еврейка в нарушение субботы торговала
карамельными петушками. Мимо нас прошел дряхлый ветеран с целой планкой
неизвестных мне наград, он опирался на блестящую палку. Сорванцового вида
мальчишка в зеленой рубашке погнался за девочкой в школьном платьице. Прошли две
женщины с огромными авоськами. Вдалеке милиционер прогонял хлыстом двух особенно
назойливых цыганок. Он подошел к нам, кивнул Антону, как своему давнему
знакомому, и поздоровался с нами за руку. Уехал автобус на Гуляй-Поле, приехал
автобус из Запорожья, а девушки Антона все не было. Наконец, он позвонил ей по
междугороднему телефону, и оказалось, что она и не думала еще выезжать, и будет
только завтра утром.
Антон крепко, не благопристойно выругался (не в трубку) и продолжил наш
обеденный разговор. Солнце уже клонилось к закату, и асфальт дорог покрылся
толстыми и мерцающе-тонкими тенями.
— Но меня вот что удивляет: как же вы могли там у себя допустить распад страны?
И какой страны!
— Из будущего легче судить прошлое. Но там, на месте все казалось иначе.
Например, году эдак в восемьдесят девятом было само собой разумеющимся, что
достаточно сбросить с себя "имперские оковы", провозгласить себя частью
"демократического мира", и в следующие несколько лет экономический бум, ну,
быстрый подъем, неминуемо выведет Россию на первые места в мире но потреблению и
производству.
— Вы забыли элементарное правило: борьба за высокий уровень жизни — не наш
козырь в соперничестве с другими империями. Я где-то недавно читал, что первое
место в мире но уровню производства на душу населения занимает Ниппония — 28
