думаете, что съ каждымъ днемъ за экспропріаціи будутъ браться все больше и больше людей?
— Знамо дѣло! Какъ же иначе то? Это такъ и тотъ… воръ то говорилъ: сначала, говоритъ, немного, а потомъ больше, а потомъ валомъ повалятъ…
— А не думаете вы, что… затянется? Сначала валомъ повалятъ, а потомъ отхлынутъ? Вотъ, какъ съ аграрными безпорядками было?
— Нѣтъ, тутъ этого не будетъ! — тряхнулъ онъ головой. — Тутъ совсѣмъ иная статья.
— Чѣмъ же она иная то?
— А тамъ, видите ли, деревня, а тутъ городъ… тутъ народъ понимающій… тутъ, скажемъ, тѣ же воры: они всѣ ходы и выходы знаютъ, — а отъ нихъ, значитъ, и остальные обучатся.
— Но, вѣдь, воры всегда существовали, съ начала вѣковъ! однако, и до сихъ поръ они не разрушили капиталистическаго строя?
— А это, будто, потому, что они раньше врознь все, каждый самъ по себѣ… А теперь будутъ вмѣстѣ, сообща… ну, и раньше они одни были, немного ихъ было, а теперь къ нимъ и другіе прочіе…
— Присоединяются?
— Да… И, значитъ, какъ это все устроится, ну, тогда все и пойдетъ…
— Что устроится?
— А, вотъ, союзы тамъ, чтобы помогать другъ другу.
— А если не будетъ никакихъ союзовъ?
— Какъ не будетъ! Уже теперь по мѣстамъ есть. Вотъ, къ примѣру, въ Варшавѣ, такъ тамъ очень даже хорошо это устроено. Помогаютъ другъ — другу и все сообща… Какъ не будетъ! Все будетъ!.. Вотъ, дайте только срокъ, еще маленько!..
И онъ пошелъ изъ камеры своей развалистой походкой.
— Вотъ и разувѣрь его! — недовольно проворчалъ мой сожитель по камерѣ соціалъ демократъ. — Эти анархисты имъ голову вскружили.
— Вы думаете: анархисты ведутъ ихъ за собой?
— А кто же еще?
— Мнѣ кажется, что они уже тянутъ за собой анархистовъ.
— Какъ это?
— Да такъ же, какъ и всегда бываетъ. Когда темная масса воспринимаетъ извѣстное ученіе, то идеалы принижаются, а вмѣстѣ и сами учителя этихъ идеаловъ подъ давленіемъ массы идутъ на компромисы, заражаются общимъ настроеніемъ и не увлекаютъ, а увлекаются…
— Ну, это не всегда и не вездѣ… Это только съ одними анархистами можетъ случиться… Анархизмъ такая вещь…
— До анархизма то же самое на себѣ испытало христіанство, а до христіанства — буддизмъ…
— Вотъ еще: христіанство! буддизмъ! — презрительно бросилъ мой собесѣдникъ.
— А въ наше время, — перебилъ я его. — То же самое испытываетъ на себѣ марксизмъ…
— Ну, ужъ это — ахъ оставьте!..
— А воспринятая вами, по существу эсеровская, аграрная программа!
Не массы заставили васъ принять ее вопреки яснымъ и точнымъ принципамъ?..
Послѣ этого между нами завязался обычный нескончаемый споръ, приводить, который полагаю, нѣтъ надобности. Результатъ такихъ споровъ, какъ извѣстно, всегда одинъ: хрипота въ горлѣ, и, развѣ, еще взаимное отчужденіе.
Къ нашей темѣ этотъ споръ, во всякомъ случаѣ, мало относится.
Я невольно тутъ опять вспомнилъ Андрея Ивановича.
Кузнечиковъ говорилъ о тѣхъ же самыхъ организаціяхъ, о которыхъ говорилъ и Андрей Ивановичъ. И оба говорятъ, что организаціи уже существуютъ «по мѣстамъ», какъ выразился Кузнечиковъ.
— Значитъ, дѣйствительно, совершается что то серьезное, — думалъ я. — И оба возлагаютъ на эти организаціи какія то особыя надежды, считаютъ возникновеніе ихъ чѣмъ то, вродѣ начала коммунизма.
Матросъ, повидимому, особенно вѣритъ въ эти воровскіе коммуны. Съ этой вѣрой онъ пойдетъ и на эшафотъ.
— Бѣдный! Пусть эта вѣра поддержитъ его въ послѣднюю минуту его жизни!
Надъ нимъ уже виситъ смертный приговоръ…
Съ матросомъ я больше не говорилъ на эту тему. У меня не хватало силы разбивать иллюзіи этого обреченнаго человѣка.
Но мнѣ много пришлось говорить съ его товарищами. Черезъ нѣсколько дней въ арбатской полицейской тюрьмѣ назначенъ былъ ремонтъ, и насъ развезли по другимъ тюрьмамъ.
Товарищи матроса угодили вмѣстѣ съ нами въ С—ій участокъ, гдѣ насъ и водворили въ одну камеру, за недостаткомъ одиночекъ.
Ихъ было трое. Родились и выросли они въ городѣ; у одного была мать; двое — безродные. Но всѣ одинаково получили воспитаніе на московскихъ улицахъ. Профессіи — никакой. Свободны отъ морали, предразсудковъ и идеаловъ.
Въ данный моментъ — поклонники той самой организаціи, о которыхъ матросъ говоритъ, что въ ней «будутъ всѣ сообща».
— Что же въ эту организацію всякій можетъ записаться или вступить? — Спрашиваю я ихъ.
— Н-нѣтъ, тоже съ разборомъ, не всякій.
— Напримѣръ, воръ?
— Ежели онъ въ окончательномъ видѣ воръ, то обязательно. А ежели онъ: сегодня воръ, а завтра въ «домъ» поступаетъ вышибалой, дѣвицъ тиранить, или, еще хуже, къ шпіонамъ примазывается, то не примутъ.
— Такого не только не примутъ, а при случаѣ и прикончатъ, — добавилъ другой.
— Это уже не воръ, — пояснилъ третій, — это прислужникъ капитала. Съ нимъ нечего церемониться.
— А во многихъ городахъ такіе организаціи имѣются? — спросилъ я.
— Говорятъ… будто… во многихъ, — нѣсколько, какъ будто, замялся мой собесѣдникъ.
— Это, кто близко стоитъ къ этому дѣлу, тотъ знаетъ. Тоже не всякому все открываютъ, — пояснилъ его товарищъ.
— А экспропріаторовъ принимаютъ въ организаціи?
— И даже очень. Имъ тамъ первое мѣсто.
— А террористовъ?
— Экспропріаторъ и террористъ, мы такъ понимаемъ, что это все единственно.
— Не всегда, положимъ, — внесъ я поправку, — но дѣло не въ этомъ. Какая цѣль этихъ организацій?
— Цѣль — взаимопомощь, — отвѣтилъ наиболѣе развитой изъ нихъ. — Вотъ, какъ въ профессіональныхъ союзахъ.
— Тоже и лекціи читаютъ.
— Лекціи? — удивился я. — О чемъ?
— Всякіе. Объ анархизмѣ. А то бываютъ такіе лекціи: какъ отпереть несгораемый шкафъ? Это ежели электричество въ домѣ есть, такъ очень просто, вродѣ, какъ вотъ хлѣбъ ножомъ рѣзать можно. А электричество почти всегда есть: коли несгораемый шкафъ, такъ и электричество ужъ обязательно.
— Значитъ, лекціи по техникѣ воровства? — пояснилъ я.
— Да.
— И хорошіе лекторы бываютъ.
— Всякіе, бываютъ и хорошіе. Любопытно… Случаи разные разсказываютъ, какъ отъ полиціи скрываться. Надуваютъ полицію въ лучшемъ видѣ. Одинъ, это, пріѣхалъ въ городъ, будто капиталистъ, комиссіонеръ иностранной фирмы, — и всѣ бумаги у него на этотъ счетъ въ порядкѣ,—и сейчасъ, это съ полицемейстеромъ познакомился, за его дочкой сталъ ухаживать, разныя намеки ей дѣлаетъ, будто посвататься хочетъ. Ну, его принимаютъ въ лучшемъ видѣ: дочку то хочется замужъ отдать… А тутъ и обокрали ювелирный магазинъ, тысячъ на семьдесятъ цапнули. Онъ это и сдѣлалъ съ товарищами, а все же продолжаетъ къ полицемейстеру ходить. Тотъ ему все и расказываетъ на счетъ розысковъ. «Сегодня, молъ, на такой то слѣдъ напали: видѣли подозрительнаго господина съ длинной черной бородой, такъ поставили на вокзалъ шпіоновъ, чтобы не улизнулъ изъ города». А это, какъ разъ, его товарищъ ходилъ съ накладной бородой. Ну, бороду эту долой. Такъ онъ узнавалъ все отъ полицеймейстера, пока все успокоилось… А потомъ и уѣхалъ, и дочку бросилъ…
