камешки. Выражение Васиных глаз стало осмысленным, будто Василий всё же выстроил в голове чёткую цепочку только что произошедших событий и нашёл им достоверное объяснение. Громов стрельнул в меня взглядом, тихо выругался. Я не расслышал его слова. Стоял у края «арены», переминался с ноги на ногу – наблюдал за тем, как Василий поднялся на ноги и отряхнул брюки. Увидел, что Вася скривился от боли и прижал руку к ушибленным рёбрам.
– Тебе повезло, Крылов, – прошипел Громов. – Но ты рано радуешься: всё только начинается.
Я промолчал.
Рокотов поинтересовался, готовы ли мы продолжить бой – Сергей явно подражал действиям рефери на боксёрском поединке.
– Готов! – сказал Василий. – И ещё как!
Он тряхнул головой.
Я тоже подтвердил готовность.
– Напоминаю: бой продолжается до первой крови, – сказал Рокотов. – За пределы ринга не выходить. Лежачего бить нельзя. Это всем понятно?
Он посмотрел на меня.
– Подножка была классная, – сказал Сергей. – Но крови нет…
Он развёл руками.
– Так что, продолжим.
Рокотов взглянул на уже занявшего стартовую позицию у края «арены» Василия и взмахнул рукой. Воскликнул: «Бокс!» И тут же покинул огороженную чертой площадку. Зрители зашумели. Голоса в мою поддержку зазвучали громче. Из них отчётливо выделялся звонкий голосок семиклассницы Кукушкиной – пионерка требовала, чтобы я «снова» ткнул своего соперника «мордой в грязь». Её идею поддержали парни. Они хором скандировали: «Мордой в грязь! Мордой в грязь!..» Я краем глаза заметил, что Рокотов прикусил губу – Сергей не вышел из образа строгого и беспристрастного рефери.
Василий Громов грозно нахмурился. Сжал кулаки. Он снова принял свою «фирменную» стойку в стиле «ретро-бокс». Но подпрыгнул лишь раз. Скривился от боли в боку. Справился с болью и уже не прыжками – приставными шагами двинулся мне навстречу. Шёл ко мне Вася теперь не так уверенно и стремительно, как в первый раз. Я поправил запотевшие очки, двинулся ему навстречу. Следил за Васиными движениями – в общих чертах не менявшимися от боя к бою. Убедился, что мой противник тоже думал лишь о длине своих рук: Громов не скорректировал планы после недавнего падения.
Я сблизился с Василием в центре «арены» и снова увидел лихой замах. Будто смотрел детский фильм о былинных богатырях (хотя длинный и тощий Громов богатырём не выглядел). Выждал момент удара. Но снова «смалодушничал»: не бросился «по-геройски» носом на кулак. Вот только в этот раз я ушёл от встречи с рукой противника в другую сторону. Не сместился с траектории Васиного движения. И снова отметил в свою хорошую реакцию. Убедился, что для побед в прошлых схватках с Громовым мне недоставало только ума… и (самую малость) начальных знаний приёмов борьбы.
Я пропустил Васину руку мимо себя, рывком за рукав рубашки придал ей дополнительное ускорение. Приподнял локоть Громова – открыл соперника для атаки. Василий послушно шагнул мне навстречу. Короткий шаг – моя рука и плечо переместились подмышку противника. Согнул колени. Вдохнул полной грудью аромат одеколона «Олимпийский». Выполнил наклон вперед и движение ногами одновременно с поворотом плеч. «Следите за центром тяжести!» – будто наяву прозвучал в моей голове голос тренера. Мой рывок не отрывал вес от земли – он лишь указал Громову направление.
Вася последовал за собственным центром тяжести – завалился за моё плечо, будто за парапет. Я лишь придал его телу вращательное движение и задал направление падению – почти без приложения усилий. «Тут даже новичок справится, – снова вспомнились нотации тренера. – Запомните: не вы бросаете противника. Он падает сам – вы лишь показываете ему путь». Васин «путь» привёл его на хорошо утоптанный грунт арены. Громов махнул ногами – совершил сальто. И гулко ударился спиной о землю. Я лишь немного придержал его: проследил, чтобы Вася не свернул шею и не сломал руки.
Воздух вырвался из Васиного горла с жутковатым хрипом.
Я отступил.
Вася замер на земле, приоткрыв рот и вытаращив глаза – не дышал.
– Ёлы-палы! – воскликнул рефери.
Сергей ринулся к Громову, заглянул тому в глаза. Помахал рукой у Громова перед глазами, похлопал побледневшего Василия по щекам. Тихо прошептал фразу, которую не следовало произносить при пионерах. Василий тут же вздрогнул, будто от испуга (или от возмущения). И судорожно вдохнул пропахший табачным дымом воздух. Лишь после этого Громов застонал и пошевелил руками. Я услышал, как Рокотов снова выругался. Наблюдал за тем, как Сергей выпрямился и тряхнул волосами. Рефери тыльной стороной ладони провёл по лбу, будто вытер испарину. Поинтересовался у Громова, как тот себя чувствовал.
– Нормально, – прошипел Вася.
Зрители ожили: одни судорожно затянулись табачным дымом – другие возбуждённо делились впечатлениями от слегка коряво проделанного мною броска через плечо. И все поглядывали на меня: с удивлением, с восторгом… и отчасти с опаской. Стонущему Василию уделили внимание лишь по остаточному принципу. Я поправил рукава куртки. Протёр о нагрудный карман рубашки линзы очков. Поймал восторженный взгляд Кукушкиной – Лена уже не пряталась за портфелем. Прижал мост оправы к переносице и тоже взглянул сквозь стёкла на Громова. Тот повернулся на бок, силился сесть.
Я повернулся к судье и сказал:
– Крови нет.
Повёл плечом и спросил:
– Продолжим?
Рокотов выслушал меня – глуповато усмехнулся и уставился на пока не ставшего на ноги Василия. Громов снова отделался лишь лёгким шоком и незначительными ушибами. Он восстанавливал дыхание, кривил губы (словно от боли), то и дело ощупывал голову. Пока не встал – сидел. Отмахивался от приятелей, что пытались поставить его на ноги. И выглядел при этом не высоким и стройным, а скорее нескладным: узкоплечим, длинноногим и длинноруким. Сейчас он походил на огромное насекомое – гигантского богомола или кузнечика. И уже не прожигал меня гневным взглядом.
– Ты издеваешься над ним? – спросил Рокотов.
Он указал на Громова. Я заметил, как вздрагивали его длинные тонкие пальцы – пальцы музыканта. Вспомнил, как наблюдал за выступлением Сергея на новогоднем концерте (где я танцевал с Наташей Кравцовой). Рокотов в тот вечер неплохо играл на гитаре. А вот его пение мне не понравилось – теперь, когда я его вспомнил. Я подумал, что парень либо вовсе не занимался вокалом, либо уделил этому занятию непростительно мало времени. Но помнил, что слушателем его выступления нравились. Как понравилось оно тогда и мне – когда я сжимал в своих объятиях Наташину талию.
– Ещё разок… и закончим, – сказал я.
Рокотов подошёл к Василию.
– Может, сдашься? – спросил он.
Громов помотал головой. Но не направил в мой адрес ни проклятия, ни угрозы. Лишь сверкнул обиженным и слегка растерянным взглядом (сальто немного вправило
