— Алекс, не успела тебе рассказать… Обстановка осложняется. Помнишь невесть откуда взявшегося бироба? Так вот. Мы не одни в этом времени… ОТТО, включи запись!
— Пока вас не было, сэр, в контакт с нами пытался вступить некто Майкл Лозовски, назвавшийся экспертом Службы Спасения во Времени. Он якобы попал сюда из 2262 года.
— Он сказал, что его правительство проводит эксперимент по расщеплению временного континуума, и все эти сдвиги, что мы здесь наблюдаем, — дело их нечистых рук. Мало того, что они вмешались в историю в 1943 году, так теперь оказывается, что и мы, и вся Хроноразведка им поперек горла! Алекс, ты не поверишь, но они ликвидировали генерала Бартона, а Хорна заставили отказаться от дальнейших испытаний. Они и нас не пощадят. У них есть практически неуничтожимые роботы наноорганические мнеморги, которые намного сильнее и опасней биробов. И надо ждать, что вскоре нами займутся всерьез.
Выслушав запись разговора, Пауль насторожился и спросил дипломатично:
— Что-нибудь серьезное?
— Куда уж серьезней! — ответил хронопилот. — Все ваши временные парадоксы теперь легко объяснимы, но нам от этого не легче. Оказывается, ваше время избрано стартовой площадкой для создания новой реальности. Наши далекие потомки задумали монополизировать путешествия во Времени. Они пошли на грубое оперативное вмешательство в ход исторического развития. Фактически они объявили нам войну, исход которой предрешен.
— У них какие-то преимущества?
— По сравнению с нами они, видимо, далеко шагнули вперед в области угнетения человека человеком. Вряд ли они достигли прогресса в области социоустройства, построив Мировое государство по типу огромной империи… Как жаль, что мы не можем рассчитывать на победу в борьбе с ними.
— Так ли уж страшен черт, как его малюют?
Алекс пожал плечами:
— Знаю не больше вашего!
— Друзья! — нарушил долгое молчание Пауль. — Я считал, что сражаюсь с фашизмом, как проявлением своего времени. Но оказалось, что наши потомки, фашисты из необозримого будущего, стали на сторону наших врагов и готовы расколоть мир на куски ради достижения своекорыстных целей. Знать об этом и ничего не делать — преступление! Нам надо бороться с врагом, соединив наши усилия. Тогда наши шансы удвоятся.
— А ведь он прав! — сказал ОТТО. — Даже я не сказал бы лучше.
Берия неторопливо спустился в полутемный каземат.
Глаза не сразу различили фигуру Дягилева, сидевшего на топчане возле стены. Опальный генерал был по-прежнему статен, подтянут и горд. Это не понравилось Главкому.
Сопровождавший его полковник с глазами убийцы и луженым горлом заорал на Дягилева:
— Встать, скотина! Или не видишь, кто перед тобой?!
— Вижу, — спокойно ответил Дягилев, продолжая сидеть. — Вижу господина и его холуя, потому и не встаю. А ты, Лаврентий Палыч, присаживайся, не стесняйся!
Берия промолчал и, к удивлению полковника, сел на стул, стоявший у входа.
— Ай-ай, Николай! Как же тебя угораздило! Я ли тебя не ценил, я ли тебя не любил! А ты продался! Или ты с самого начала был врагом народа?
Дягилев слушал с напряженным вниманием, не перебивая.
— Ты даже не спрашиваешь меня, что мне известно?!
— Зачем спрашивать? Вам известно все!
— Значит, ты признаешь, что являлся организатором и координатором противоправительственной группы военных-пораженцев, сепаратистов, продавшихся Гиммлеру?
— Да, признаю!
— Почему? — оторопел Берия.
— Лаврентий Палыч, вы все равно заставите меня в этом признаться, не сегодня, так завтра. Не удастся очернить живого, очерните мертвого. Мне ли не знать этой процедуры?! А так, глядишь, до расстрела шкуру не попортят, без синяков похожу.
— Хитрый ты, Николай, ой, хитрый! Но меня не проведешь. Ты обязан страдать и поэтому полковник Гаврилюк ребра твои сосчитает.
— А чего их считать? Комплект! — усмехнулся Дягилев.
— Будет некомплект! — мрачно пошутил Гаврилюк.
— Перед расстрелом ты должен будешь подписать одну бумагу… — Берия снял очки и начал неторопливо протирать их.
— Подписывать ничего не буду!
— Не будь столь категоричен, Николай… Я же тебе еще не сказал…
— Я знаю содержание этой бумажки. Приказ о бомбардировке Брянска?
— Какой ты стал проницательный перед смертью!
— Можете обвинять меня в чем угодно: в заговоре, покушении на убийство, в организации переворота, но не шейте мне геноцид! Я не предатель своего народа и не массовый убийца! Я не отдавал и по должности не могу отдать приказа бомбить Брянск.
— И я еще не отдавал… Но думаю, без этого не обойдется.
— Дождитесь хотя бы двадцати трех тридцати среды! Мои люди уже десантировались, они должны начать действовать.
— Самолет не вернулся. Радист молчит. Где гарантия, что твои люди живы?
— Самолет могли сбить на обратном пути. А люди живы и скоро выйдут на связь!
— Твоими бы устами… Ты в этом убежден, или это говорит твоя хваленая интуиция?
— Не будем об этом, Лаврентий Палыч. Лучше послушайся доброго совета: подожди отдавать такой приказ, тогда и меня не придется ликвидировать!
— Как говоришь, негодяй! — крикнул Гаврилюк.
— А ты-то что из кожи вон лезешь, гнида глупая? — в тон ему ответил Дягилев. — Ведь тебе моя смерть боком выйдет. Не понимаешь, куда клоню? Знаешь ты теперь много. Много лишнего. А таких знатоков у нас не любят, к ногтю таких прибирают.
— Ладно, Николай, — поднялся со стула Берия. — Не уговаривать я тебя пришел и не прощать. Не подпишешь бумагу — не надо. Все равно в ответе будешь ты. Это я тебе обещаю. Умрешь, как и подобает изменнику Родины.
— Лаврентий Палыч, постой!
— Что, последнее желание есть, или все-таки подпишешься?
— Последнее желание…. Выслушай.
— О семье не беспокойся! Обещаю твоих не трогать! Сейчас не тридцать седьмой год.
— Спасибо, Лаврентий Палыч, но я не о семье. Хотя о ней тоже… Меня ты можешь в порошок стереть, но прошу тебя, не начинай ничего до завтра, до полуночи! Даже если вся группа погибнет, Пашка один возьмется за это дело.
— Он что, сверхчеловек, твой Пашка? — И не дождавшись ответа, Берия добавил. — До него тоже в свое время доберемся, пусть только вернется!
Моллер был шокирован известием об измене гауптштурмфюрера Штурма. Клох доложил патрону о том, что почти блокировал группу советских парашютистов в районе старого лагеря, когда ему помешал невесть откуда взявшийся танк. Это была командирская «Пантера», Клох не мог ошибиться, он даже видел самого Штурма, который был заодно с русскими. Моллер небольшими глотками пил кофе и двумя пальцами массировал переносицу. Сообщение претило здравому смыслу. Моллер привык доверять Штурму и делать ему поблажки. А оказывается, все это время он потворствовал проискам искусного шпиона.
«Вот, на самом деле, артист! — кусая губы, думал Моллер. — А ведь Клюге был прав. Он заранее вычислил Штурма. И, вполне возможно, милая Эльза тоже шпионка. За ней надо установить наблюдение и при малейшем подозрении ликвидировать, — здесь штандартенфюрер тяжело вздохнул. — А еще надо снова искать парашютистов, пока они не перевернули ПОЛИГОН вверх дном. Пока еще не поздно. Надо просчитать варианты их возможного поведения. Степень опасности зависит от степени их подготовки и информированности. Надо усилить охрану и ускорить работы по подключению запасной линии управления пуском. Дел по горло. Успеть бы все сделать! Тут еще этот Ренке со своим «скандинавом» выходит из повиновения! Какова сволочь! «Я хотел бы лично информировать рейхсфюрера!» — мысленно передразнил гестаповца Моллер. — Ничего, Клюге напустит на него страху!»
— Сколько вы потеряли людей, Клох?
— Не так много, штандартенфюрер. Но солдаты подавлены, им кажется, что русские всюду, что они наводнили леса, что они неистребимы…
— Все это эмоции! Солдатам можно внушить что угодно, придумайте же что-нибудь! Переубедите их!
— Только успех, только победа, пусть и незначительная, воодушевит их.
— Но вы бездействуете! Что, как вы думаете, будут делать русские в ближайшее время?
— Диверсанты, я думаю, разделятся на группы и нанесут серию ударов по наиболее уязвимым участкам ПОЛИГОНА.
— Логично. Вы можете показать мне эти участки на карте?
— Во-первых… — Клох закашлялся, и в это время раздалась трель звонка. Штандартенфюрер поднял трубку.
— Моллер слушает. Что у вас, Ренке? Фогель? Какой Фогель?
По мгновенно вытянувшемуся лицу начальника Клох понял, что произошло нечто экстраординарное. Он ловил чутким ухом обрывки фраз, доносящихся из телефонной трубки, но понять, о чем идет речь, не мог.
— Какой-то Фогель сообщает, что на здание гестапо напали русские. Ренке пропал без вести. Это же черт знает что такое!
